8. Коридор. Тиканье. Николай и Константин [Музыкальная тема данного эпизода песня группы Blue Öyster Cult — «(Don't Fear) The Reaper»]

Все кажется словно сном — длинный коридор, уходящий в обе стороны, как кажется в бесконечность, абсолютное пространство или относительное. В этом абсолютном или относительном пространстве раздается мерное тиканье настенных часов. Николай и Константин сидят на столь же длинной, как и сам коридор, скамейке. Николай:

— А, как мы здесь оказались?

— Я не знаю. Доктор все же умер, не дождавшись ее, это так печально.

— Но жизнь все же торжествует над мраком и смертью.

— Это ты сказал?

Николай удивленно:

— Нет, я вообще не понял, о чем ты.

— Мне как-то не по себе здесь. Здесь нас как будто и не должно быть.

Внезапно раздается шепот:

— Только Река знает…

Коридор начинает потрескивать, зудеть, сжиматься и разжиматься, загибаясь в дугу, а затем в кольцо. Николай:

— Надо бежать.

Они бегут, бегут невероятно долго, но все время оказываются словно в начальной точке. Константин, переводя дыхания:

— Та девчонка все-таки спрыгнула со здания вниз, почему так постоянно выходит?

— Потому что он помешал ему. А может так хотел другой. Их не разберешь. — Николай:

— Не смотри на меня, это опять не я говорил.

— Да кто же тут шутки с нами шутит?

— Присмотритесь!

Сквозь стены коридора начинает проступать комната, заставленная всякими вещами, двумя компьютерами, диваном. На стенах обои серого и синеватого цветов. В двух объемистых шкафах большое количество книг. На диване сидит молодой человек, которому явно не мешало бы побриться и постричься. Он лихорадочно что-то печатает на своем компьютере, под музыку, которая напевает:

«Valentine is done, Here but now they’re gone»

Молодой человек оборачивается по направлению к Константину и Николаю и разглядывает их с каким-то исследовательским интересом. Он выглядит целиком поглощенным своим занятием. Рядом с компьютером исходит дымком чашка кофе. Его карие глаза сосредоточены. А когда он печатает пальцы быстро стучат по клавишам, лишь изредка замирая, словно то что он пишет, не является плодом его мысли, а изливается в его голову откуда-то сверху.

Стена коридора снова начинает затемняться. Сначала исчезают мелкие детали интерьера, а за тем и вся комната с молодым человеком.

Николай:

— Все страньше и страньше!

Константин:

— Тело словно немеет, как будто меня что-то покалывает.

Николай, словно чем-то озаренный, вскрикивает:

— Надеюсь к нам будут милостивее, чем к Анне Карениной.

— Слушайте!

В коридоре, вновь распрямившемся в некую линию начинает греметь гром, с дальнего левого конца по отношению к героям начинают поочередно гаснуть лампы. Вдалеке возникает фигура человека, словно бы в поношенном костюме. Он двигается к застывшим героям. Константин:

— Надо бежать! — они начинают бежать прочь от господина в костюме, но силы словно отказывают им. Вспышка

Задохнувшись они останавливаются, господин в костюме ничуть не отдалился, а наоборот, приблизился вплотную. Он улыбается:

— Они обернулись и сказали: «Прощай!». Ха-ха.

Тут из темноты коридора выскакивает какой-то мужик бомжеватого вида, в бежевом плаще до колен и красной шапке:

— Я задержу его, слушайтесь голосов и нимф. — Он сжимает плечи господина руками, его ладони начинают источать дым и обугливаться, несмотря на явную боль и промелькнувшую радость на лице господина, бомж начинает петь:

«La mer,

Qu’on voit danser

Le long des golfes clairs

A des reflets d’argent

La mer

Des reflets changeants

Sous la pluie»

Господин начинает чертыхаться и морщиться от омерзения. Константин и Николай вновь начинают бежать к, казалось бы, такому далекому выходу из коридора. Но неожиданно он приближается, и из коридора-туннеля они выбегают куда-то на природу. Листья облетели. Все устлано первым снежком, конца октября. Николай пошатывается:

— И как ты уговорил меня в такую погоду идти пить пиво на этот чертов остров?

— Какой остров? Какое пиво? Мы же только что были…а где мы были?

— Напился, отлично, тащить еще понадобится может? Ох, да я и сам нагрузился. Пиво! Вон — у тебя сумка, в ней пустые бутылки!

Константин расстегивает свою черную сумку-на-все-случаи-жизни и обнаруживает в ней пустые бутылки от разливного пива. Во рту также ощущается вкус выпитого. Но что-то кажется ему неправильным, словно они не тут были. Их тут не было. Они были… а где они, собственно, были? В каком-то другом месте. Константин смотрит вниз и видит то, чего никак не могло быть в этой припорошенной снежком мокроте — сухие ботинки, на которых только-только начинает собираться влага.

IV Стремительно Как Ветер

1. Я [Музыкальная тема данного эпизода песня группы Electric Light Orchestra — «Queen Of The Hours»]

— Вы что пытаетесь впарить мне долбанную лодку, на которой плыли апостолы? — Серые глаза Кристины начали расширяться в удивлении, а хорошенькое лицо Оли помрачнело:

— Вы богохульствуете, Константин Евгеньевич! — Ха, так им, вдарь еще, главное не останавливайся — ковчег завета, наплевать — течь на лодке. Во что верить? Помню, как шли мы в холм, в ожидании чуда. А он просто пьяно рассмеялся и сказал — «Чудес-то не бывает».

— Я не могу богохульствовать, если никакого Бога просто не существует.

— Но он есть, в него верит столько людей!

— Когда-то «столько» людей верило в то, что Земля плоская или в то, что Солнце вокруг нее вращается, но пришли сначала поляк, потом немец, а затем итальянец и все изменилось, так что клянусь господом Богом и маленьким Иисусом, вы меня не заставите поверить в божественный компот и сгущенку из ладана, равно как и в долбанных оленят дары нам приносящих — все оленята вымерзли в лесу, их мамок подстрелили!

— Как вы можете клясться Господом Богом, если в него не верите?

— Классику знать надо. О, ужас!

— Ничего не понимаю.

— Вот! Я вас за язык не тянул, вы сами признались в том, что ничего не понимаете. А я да, я понимаю, и понимаю отлично, что верить в то, что выдумано самими людьми, глупо.

— А как же Библия?

— А что Библия? Вы верите в Аллаха? Чем вам Коран не угодил? Тогда уж верьте в совокупность всех выдумок на земле, а не в одну. Идите в Рим, Иерусалим, Мекку и Медину, только оставьте здравомыслящим людям право наслаждаться собственным здравомыслием.

— Но Константин Евгеньевич!

— Константин Евгеньевич, бе-бе-бе, так вот кто ты, вот от кого ты, да? Библию написали люди, Коран написали люди, все это в одинаковой степени выдумки. Это тоже самое, как если бы я начал верить в реальное существование Дона Корлеоне.

— Кого?

— Ах, да что ж вы упали мне на голову, вот за что? Этот разговор лучшее доказательство того, что Бога нет.

— Но вера приносит людям столько добра, она успокаивает людей.

— Если нравственность человека обеспечивается только обещанием будущего спасения, то такой человек говна кусок, — лихо зацитировал я.

— Константин Евгеньевич! — о да, если такие разговорчики просочатся наружу, то меня знатно пропесочат, а они могут, знаю я этих милых деток. — Вы слишком много ругаетесь!

— Константин Евгеньевич, вы ни во что не верите? — трогательно вопросила меня Кристина.

— Конечно верю, каждый раз, когда я делаю шаг, я верю, что не провалюсь под землю. Я живу с верой каждую секунду. А главное, — я поднял руку, — смотрите, я вам покажу, что такое настоящая вера! Я верю в то, что в настающую минуту Левиафаниха, — директор гимназии, — не стоит за дверями нашего кабинета с дробовиком и желанием пристрелить меня, — на самом деле, гипотетически я такое допускал, но уверенно прошествовал к дверям ведущим в коридор гимназии, холерически распахнул дверь, высунулся в коридор и истошно провопил: — Аааа…… — вернулся, — вот видите. Моя вера меня не обманула, я все еще жив. На самом деле без постоянного интуитивного акта практической веры было бы невозможно осуществление нами хоть чего-либо. Мы верим, что что-то есть и мы можем взять это, потрогать, использовать, свернуть шею, приготовить стейк и съесть. Вот так это и работает.

— А вам не страшно умирать, если Бога нет?

— Мне должно было бы быть страшнее, если бы он был. А так, нет, не страшно. Как говорилось — не бойся смерти. Когда мы есть, ее еще нет, а когда она есть, то нас уже нет. Так говорили более двух тысяч лет назад и сходное же произнес один чудак намного позже, почти в наши дни.

— Но, как же все люди, кто верит в Бога? — Оля вновь завела свою шарманку.

— Да мне плевать на них! Что, вы удивлены, что мне может быть плевать на вас, например. Примите это со стойкостью мучеников.

— Да нет, не удивляет, — явно обиделась. Отлично. Мой девиз, доведи хоть одно создание до слез за день, а ведь я этого и не хочу вовсе. Но зачем они распаляют меня, выводят на такие дурацкие разговоры. Вот и Кристина глядит на меня своим милым взглядом, в котором проскальзывает осуждение.

— И вообще, что вы хотите, чтобы я верил в Иисуса, Бога и апостолов? Что они привнесли в мир? За все святое семейство я не дал бы одного Достоевского или Джеффа Линна!

— Кого?

— Ах, о чем с вами вообще можно говорить?