Ладно, хватит мучить себя и…кого? Надо думать, и о насущном, что там у нас?

Николай расстался с Мариной, Николай передумал, но Марина уже покончила с собой. Займись этим. Увижу ли я Николая раньше следующей субботы? Сказал же — стоит собраться. А наедине? Нет. Едва ли. Но к тому времени нужно подготовить что-то лучшее, чем «вот черт». Да уж, конечно.

И вот приходит понедельник. Будильник. Динь-дилинь.

Проснулся,

Выпал из постели,

Пробежал пальцами по волосам,

Я читал новости сегодня, о, мальчик.

Собраться, скрепить способности к восприятию реальности воедино. Зачем? И пусть весь мир подождет.

Сегодня все, как всегда, или не совсем. В пятницу занятий не было. Так что сегодня — первый день нового года. Они все уже в восьмом классе. Им уже почти всем по четырнадцать лет. Марина перерезала вены ножом. Нужно сильно резать. Нужны усилия. Что это говорит о природе человека — факт, что мы способны приложить такие усилия для того, чтобы нас просто не было. Чтобы больше не говорить, не говорить никогда.

Наверное, так всегда происходит — человек умер, а мы не скорбим, не думаем «о, боже», а ведем себя самым обычным образом. То есть, мне очень грустно, но нарушит ли это мои планы, заставит рыдать в подушку и думать о тщете жизни — нет. Марина, бывшая подруга Николая осталась где-то за той чертой, осталась обидным, печальным фактом, так мало значимым для настоящей жизни, которая будет все продолжаться пока мы сами не отправимся вслед за ней.

Я улыбался в зеркало до тех пор, пока не заплакал и этот плачь не вогнал меня в тоскливую печаль, ну знаете, с каплями на ресницах. И в этой печали не были важны прочитанные книги, прослушанная музыка, но было важно что-то другое, пусть ненадолго, пусть на жалкий миг, который я смогу этому посвятить, уделить, подарить. Марина, я знал тебя. И-это-чертовски-грустно.

II Увертюра И Волшебный Сад

1. Город и Шум [Музыкальная тема данного эпизода песня группы Electric Light Orchestra — 10538 Overture]

Видел сегодня своего друга с заплаканными глазами?

Мы знаем правду, но предпочитаем ложь.

Школьник бежит трусцой, стремясь успеть в мясорубку. Вот старящийся на глазах мужчина запрыгивает в последнем напряжении сил в уходящую электричку.

Видел, как он бежал, видел, как он падал?

Глаза их совершили горизонтальное движение — оба вместе на девяносто градусов, что было достижимо и благодаря повороту тела — горизонтально — на сорок пять градусов.

Бонжур!

Привет!

Щелк, щелк, щелк. Прикреплено к делу.

Вы откроете, когда будете готовы, а вы будете.

Я лишь составляю заключение.

Как шагал он — единый во всех лицах?

С чувством вседовлеющего самообмана.

Был ли он доволен?

Да, в этом самом самообмане.

Певчий хор разминает свои связки. Сгорбленный, бородатый человек выдвигает колокола перед церковью, чтобы начать звонить к утренней службе.

Видел, как он промчался по улицам куда-то вдаль?

Да, с чувством неловкости — ведь каждый убегавший мог значить слишком много, но так и не стал.

Город стоит на двух берегах реки. Замусоренный и оплеванный. Он поднимает голову и выпучивает глаза. Он изгибается словно спина верблюда.

Двери одних домов распахиваются, чтобы выпустить, скопившийся в них люд, двери других распахиваются, чтобы впустить.

Промелькнула ли его жизнь перед дверью спальни?

С нежностью, растворившейся с первыми лучами солнца, когда он думал, что это он оставляет ее на краткий миг дня, а на самом деле это она оставляла его на краткий миг жизни.

Обсасывайте каждый фактунчик, каждую малозаметную деталь. Кто-то в лужу наступил. Кто-то двойку получил. Кто-то пришел на работу с похмелья. Ну мы только этого и ждали. Рты одних раскрываются, уши других открываются.

Волны прокатываются по улицам и переулкам. Нарастающее крещендо пробудившегося шума и гама. А жизнь не более чем шум и ярость, да?

Вопрос перевода. Звук. Шум. Звук одинокой свирели, на которой так и не научились играть. Шум глухого тромбона у подъезда, с детскими цветами за катафалком.

Загулявший прощелыга с досады пинает ногой мусорный ящик, выбивая из него звук литавр.

Слышали новость?

Сегодня в эфире сообщали, что кого-то обнаружили на скалах у причала.

Дурные новости, дурные новости, приходи пока я молода…

Зубы щелкают, губы двигаются, языки работают, перемалываются мелочи и человеческие жизни, которые становятся мелочами, незначительным звуком бесконечной симфонии. Барабанщик бьет по барабану один раз в пятнадцать минут. Б-бом-бом. Почетное дело. А когда он умрет, его место займет другой.

Старушка бросает хлебушек утке. Печальная, серая утка, открой глаза свои ну-ка.

Слышал новость, вчера на перекрестке сбили двоих насмерть?

Слышал, испугом отделается. Облысевший мужчина, с раком простаты, собирает ложные свидетельства.

Поднимите руки, поставьте подпись.

Что большее преступление — низведение двух человеческих жизней до беззакония и ухода от закона или низведение их до пяти секунд разговора?

Выжимка — из твоих восьмидесяти лет смысл был только в пяти минутах.

Видел, как он прятался? Видел, как он уползал?

Человек есть сумма пережитых им страданий.

Задымленный город, беспечный и безымянный. Его имени никто не произносит, так как он везде и всюду. Но ведь имя есть! Он каждый город, а каждая его улица именно каждая улица. Дым сигарет и выхлопных газов сливается в единую какофонию черноты. Взгляните на небо. Однажды мы будем гулять под солнцем, но до тех пор, детка, беглецы, подобные нам, рождены…

Стала ли его жизнь значительнее, чем была?

Значительно нелепее.

Кто-то убегает прочь, кто-то остается стоять с распростертыми в последней надежде руками. Прощальный поцелуй с утра на дорогу, была ли эта ночь чем-то действительно важным или она утонет в калейдоскопе дней, был ли ты так верен Господу Богу и Иисусу Христу, что, то ощущение счастья, что ты испытывал в час перед рассветом было даром, а не проклятьем?

Динь-дилинь. Психиатрическое отделение на связи.

Разглядел его лицо, это был номер…?

83501

Пронумерованные и молчаливые, когда дело не касается пустоты и обыденности. Обреченные бежать туда, где нет счастья и бежать назад, чтобы сладостно вырубиться. Что есть вам сказать, что есть поведать в потоке утекающих дней?

Мой сын пошел в школу!

О как быстро идет время!

А что произошло за это время?

Поднимающийся из кастрюль пар, тяжелые мешки из ближайших магазинчиков, пара строчек никогда-не-дописанного-стихотворения?

Брат мой был птицей.

Гусь, гусь, гусь.

Цены вновь поднялись.

В высь, в высь, в высь.

Мелочи, заставляющие быть себя чем-то большим и потому они захватывают нас, несут вас в потоке истошно кричащей, безвкусной музыки из каждой машины. Умолкните, жуйте это основательно, ешьте беззвучно. Антинаучно. Это не приблизит вас к счастью, но зато приблизит к смерти. Все должно идти своим чередом. Верьте, верьте.

Знала, что на всей земле любишь ты лишь меня.

Город стонет под тяжестью бесчисленного количества ботинок, кед, кроссовок и сапожек. Город всегда живет и никогда не умирает.

Он просто перестает двигаться.

Что звучало в воздухе?

Умер старик, письмо оставил и только также плещется река.

Четыре мертвеца идут на запад, но реке и городу все равно, как и вам, на самом-то деле. Длинные тротуары и черные лимузины. Холодная дрожь нарождающегося дня.

В этом одном из многих возможных миров, все к лучшему или какое-то странное испытание?

С разницей почти в два столетия, но с национальной точки зрения — в одной земле. От Г. к А.

Молодой человек замирает перед зданием, чья утроба готова проглотить его на ближайшие девять часов. Что ему ответить? Прикоснулся ли он к подлинному ужасу, скрываемому за мишурой парадных звуков и гордых восклицаний?

Клянусь свято исполнять свой долг, отдать две трети своей жизни тому, что мне не нравится, а потом умереть.

Это то, что есть и все, время — это бесконечная шутка. Поиграйте в гольф, пинг-понг или теннис. Я забыл, о чем там была речь.

Часы тикают — они тикают. Мера жизни, это мера любви и уважения. Так трудно приобрести, так легко потерять.

Бубни свои мантры, пытайся прорваться к смыслу и обнаружить, что на небесах никого нет или он просто сошел с ума.

Город кормится собственными отбросами, он рождает, проживает и умерщвляет своих чад. Будь послушен. Беги, беги из последних сил. Ты слышишь эти звуки? Это увертюра очередного твоего дня и твоя погребальная песнь.

Пришло время нам — в разные стороны идти.

Песнь Песней

Я есмь…

Город тихо вздыхает, впустив в чрево домов страданий особенно прилежных своих детей и оставив только тех, кто не вписывается, кто кусает губы в попытке либо найти себе место, либо отказаться от этого поиска, как от абсолютно бесполезного занятия.

Я слышала, как звякнули ключи…

Над городом вступает в свои права затуманенное солнце, а оркестр перестает играть свою атональную импровизацию — гимн жизни и смерти, равно не имеющих никакого смысла.