Соседка справа от дома убитой, оказавшаяся молодящейся дамой лет пятидесяти, выстрелов не слышала. И никого не видела, чтобы вечером, а тем паче ночью к Ангелине Завадской кто-либо приходил в этот день.

— А вообще-то мужички-то к ней захаживали, — доверительно поведала она оперу Карасеву и добавила со знанием дела: — Один, знаете ли, такой высокий. Видный. Ходит прямо так, будто к спине доска привязана. Посещал он Ангелину сугубо по четвергам, ага. Верно, таков между ними был уговор. А другой, стало быть, поплотнее первого будет и росту среднего — говорят, какой-то большой начальник, — приходил по вторникам и субботам. Да, — спохватилась она, — в последнее время к ней еще повадился один студент. Молодой человек лет двадцати с небольшим…

— Почему это студент? — переспросил Геннадий Карасев.

— Потому что похож на студента, — немного помолчав, вполне убедительно ответила соседка Завадской. — Такой, знаете ли, нерешительный. Или стеснительный, как оно среди студентов и бывает. Те двое, что много старше его, заходили к Ангелине как к себе домой. А этот — и стучался как-то робко, и топтался рядышком, прежде чем войти.

Карасеву захотелось спросить (не без язвительности), какой вуз оканчивала соседка, ежели так здорово разбирается в студенческой психологии, однако вопрос был задан совсем иной.

— А вот вы сказали, что первые двое, что к Завадской как к себе домой заходили, постарше студента были, — проговорил он. — А сколько им лет, на ваш опытный взгляд?

— Тому, что прямой, как палка, и ходил по четвергам, точно под шестьдесят годов будет, — подумав, твердо ответила соседка. — А второму, который какой-то большой начальник, лет сорок. — Она снова немного подумала и добавила: — Может, сорок пять, но не больше.

— Вы знаете, как их зовут? — последовал новый вопрос опера Карасева. На что он получил ответ:

— Да нет, откуда! Не больно-то они и разговорчивы.

На этом допрос соседки, живущей справа, завершился.

Соседи слева — заспанный мужчина лет тридцати пяти и женщина, которая, очевидно, давно поднялась и уже переделала массу работ по дому, — выстрелов тоже не слышали. Правду они рассказали или все-таки слукавили — определить было практически невозможно. К тому же дома как соседей, так и Ангелины Завадской были основательные, бревенчатые. Так что вполне возможно, выстрелов соседи и правда не слышали. Они подтвердили, что к их соседке, что ныне с двумя дырками в левой стороне груди лежала на своей кровати, регулярно захаживали мужчины: высокий и прямой, как палка, лет под шестьдесят, и плотный, среднего роста, весьма смахивающий своими повадками на большого начальника. Третий, что посещал Ангелину Романовну Завадскую нерегулярно, был парень моложе ее лет на десять, а то и на все пятнадцать!

— Студент, наверное, — ответила соседка слева, и заспанный мужчина, соглашаясь с нею, кивнул.

Самые дельные показания как раз предоставил дед, что слышал выстрелы. Он видел и того высокого мужчину с прямой спиной, и плотного начальника «верно, из крупных», как выразился сам дед. Видел и студента «двадцати с чем-нибудь годов», и еще одного мужчину лет тридцати пяти, которого он заметил на крыльце Ангелины Завадской всего один раз и который, наверное, был случайным гостем. Как звали мужчин в годах, дед не знал, случайного гостя — тем более. А вот имя студента он назвал:

— Илья… Он сам так назвался однажды, когда стучался в двери Ангелины. Мол, это я, Илья, открой.

— И что, ему открыли? — поинтересовался Карасев.

— Открыли, — кивнул дед. — Ангелина даже что-то проворковала в ответ.

— А в каком часу ты слышал выстрелы, дед? — спросил участковый, мысленно упрекая себя за то, что не задал этот вопрос раньше.

— Дак это, часов где-то около двенадцати. А может, попозже малость, часу в первом, — последовал ответ.

— А что в отделение не сразу пришел? — задал еще один вопрос участковый.

— Так это, темно еще было. И потом, это я слышу хорошо, а вижу-то я не бог весть как! Расшибиться боялся. Как вечерние сумерки наступают, так я из дома и не выхожу. А потом, с ногами у меня беда, хожу едва… Дождался, когда светать станет — тогда и пошел…

Когда опер Карасев и участковый вернулись в дом Завадских, следователь и судмедэксперт рассматривали наручные мужские часы, что лежали возле ножки постельного шкафа. Рассматривали аккуратно, стараясь не стереть с часов отпечатки пальцев. Ремешок у часов был порван недавно. Наверное, их хозяин не заметил этого, и часы попросту слетели в руки. Чего опять-таки не заметил хозяин, чем-то сильно увлеченный. Верно, поисками денег и ювелирных изделий.

Часы были производства Чистопольского часового завода и имели два циферблата. Один, большой, заключал часовую и минутную стрелки. Другой, маленький, с левого боку большого циферблата, отмерял секунды.

— «Любимому сыну Илье в день его двадцатилетия от мамы. Восемнадцатого февраля тысяча девятьсот сорок четвертого года», — вслух прочитал гравировку на задней крышке часов следователь.

— Как вы сказали — Илье? — заинтересованно спросил Карасев.

— Да, — вскинул голову следователь.

— Ильей зовут некоего студента, что хаживал к нашей потерпевшей, — заявил Геннадий Карасев. — Свидетели говорили, что ему двадцать с чем-то лет. А этому, выходит, двадцать четыре?

— Ну да, двадцать четыре. Но из студенческого возраста, судя по годам, он уже вышел, — заметил следователь. — Ну, или почти вышел…

— Да это соседи его так окрестили. Из-за возраста, — пояснил Карасев. — Остальные-то, что посещали Завадскую, мужики солидные, в возрасте. Одному вообще под шестьдесят.

— И что он делал тут? Ему двадцать четыре, хозяйке дома тридцать восемь, — поинтересовалась женщина-судмедэксперт. — Что у них могло быть общего с такой разницей лет?

— Наверное, делал он то же самое, что и прочие мужчины, что захаживали на огонек к Завадской. И общих интересов особых вовсе и не нужно. Так, знаете ли, тоже бывает, — заметил судмедэксперту следователь, чем привел женщину в некоторое смущение.

— Так что, этот студент и убил, что ли, Завадскую? — задал вполне уместный вопрос участковый.

— Вполне вероятно, — в некоторой задумчивости промолвил следователь. — Что ж, одна версия у нас уже имеется… Убийство было совершено с целью ограбления… Ходил к женщине, ходил, получал от нее удовольствие, а потом позарился на ее украшения. Возможно, Завадская застала его во время грабежа, вот он ее и убил… Когда примерно была убита женщина? — обратился к судмедэксперту следователь.

— Между одиннадцатью вечера и часом ночи, — последовал уверенный ответ.

— Так вот… — продолжил следователь, кивком поблагодарив судмедэксперта. — Преступник, вероятно, этот самый двадцатичетырехлетний Илья, ночью или поздним вечером проникает в дом жертвы, убивает ее, тщательно обыскивает дом с целью нахождения денег и драгоценностей и в пылу совершения преступления, вполне возможно впервые, теряет свои наручные часы, поскольку порвался ремешок. Так тоже бывает, — добавил следователь, после чего перевел взгляд на оперуполномоченного Карасева: — Надо бы побольше узнать о хозяйке дома и мужчинах, что к ней ходили.

— Сделаем, — ответил Геннадий Карасев, что было зафиксировано в материалах дела.

* * *

Данные, что собрали оперуполномоченный Геннадий Карасев и следователь, ведший это дело, были следующие. Ангелина Романовна Завадская 1910 года рождения в девичестве носила фамилию Симоненко. Родители Ангелины — украинцы по происхождению — приехали в город из далекой Украины во время Гражданской войны. В Казани прижились и осели. Отец устроился рабочим на завод «Серп и молот», мать вела домашнее хозяйство. В возрасте восемнадцати лет Ангелина Симоненко успешно поступила в Политехнический институт. Химию в институте преподавал профессор химического факультета Государственного университета Игорь Борисович Завадский, которому было уже за пятьдесят годков. Уже на первом курсе Ангелина Симоненко заметила, что профессор Завадский смотрит на нее не как педагог и старший товарищ, а как мужчина, которому она очень нравится, и, судя по некоторым его высказываниям, он был бы не прочь завести с ней более тесные отношения. На втором курсе профессор Завадский стал предпринимать некоторые попытки ухаживать за студенткой Симоненко и даже дважды проводил ее домой. А поскольку становиться инженером-технологом — а на втором курсе она уже поняла это окончательно — Ангелине вовсе не улыбалось, она стала поощрять профессорские ухаживания, а на третьем курсе профессор сделал ей предложение, и они поженились.

Игорь Борисович отнюдь не был противен Ангелине или безразличен, наоборот, он ей положительно нравился: моложавый, модно одетый, следит за своим внешним видом; от него всегда пахло дорогим парфюмом; далеко не жмот — приглашая ее в рестораны, он старался заказывать все самое лучшее. Умел красиво ухаживать. И после некоторого размышления она посчитала, что Завадский для нее — лучшая партия и что ей очень повезло. И вряд ли ей в жизни представится шанс столь кардинально улучшить свое благополучие. Из института Ангелина ушла, переехала жить в дом профессора и сделалась домохозяйкой, как и ее мать. Словом, устроила себе жизнь ровно такую, о каковой она и мечтала.