Мужчина с усиками передал председательствующему плеер с присоединенными к нему маленькими колонками. Тот включил плеер, и из него зазвучала довольно мелодичная музыка с отчетливо восточным колоритом. Минуты через три плеер был выключен, председательствующий поднялся и заговорил приятным бархатистым баритоном:

— Уважаемые дамы и господа! Дорогие коллеги и единомышленники! Досточтимые гости! Вы прослушали гимн нашей организации, написанный нашим уважаемым секретарем Юрием Ефимовичем Анисимовым, композитором по призванию и по профессии. Конечно, мне приходится принести извинения за качество звука, но… (он широко развел руками) не будем о грустном. Пока же позвольте мне открыть наше первое официальное заседание, презентацию нашего юного общества и предоставить слово всеми нами ценимому Павлу Аркадьевичу Артамонову, без которого не то что нашего общества, но даже его идеи бы не существовало.

Раздались довольно жидкие аплодисменты. При имени Артамонова я несколько напрягся: вот он, алхимик Ильи! Как я подсознательно и ожидал, с места поднялся мужчина с усиками и заговорил медленно, слегка картавя (чувствовался очень легкий южнорусский или восточноукраинский акцент). Первый оратор оказался отнюдь не златоустом (как я убедился позднее, писал он гораздо лучше, нежели говорил), но краткость была явно сильной стороной его красноречия. Воспроизвожу его краткое выступление без купюр (оно и так было крайне непродолжительным), но с некоторой стилистической коррекцией, поскольку, повторяю, элоквенция его речи была весьма относительной.

— Наше общество создано для того, чтобы мы занимались делом. Наша интеллигенция любит поболтать о высоких материях, а делом заниматься не любит. Беда России — это слово «духовность», от которого одни закатывают глаза к небеси, а другие начинают писать кипятком. Ах, духовность… Ах Восток, ах махатмы! Ах православный русский дух! Все ахи да вздохи. Наше общество не для этого, будем работать, будем заниматься делом, а не духовностью. Вначале надо языки учить и над текстами покорпеть или хоть на голове постоять, а потом уже про «духовность» говорить.

«Мережковский» слушал речь своего коллеги и, видимо, друга с легкой улыбкой. Когда тот сел на место, «Мережковский» встал и произнес:

— Ну а теперь позвольте мне предоставить слово самому себе. Поскольку у нас присутствуют уважаемые гости (он не без элегантности слегка поклонился в мою сторону), которым не имею чести быть представленным, восполню этот пробел, игнорируя как китайские, так и британские церемонии. Александр Иванович Богословский, кандидат технических наук, философ-любитель (ничего, Юм со Спинозой тоже были любителями, — снова легкая улыбка: не воспринимайте, мол, всерьез, мании величия у меня нет) и президент этого еще пока не славного общества (аплодисменты). Позвольте мне ныне, уважаемые господа и единомышленники, представить на ваше усмотрение и рассмотрение скучный доклад или, как говаривали в старину, реферат о драконе. Ибо, не понимая символизма и семантики этого существа, вы не сможете понять целей, задач и специфики нашего, как сказано в свидетельстве о регистрации, общественного объединения граждан.

Далее последовал доклад об образе дракона в культурах мира. Не было забыто ничего — ни индийские Вритра и Шеша, ни славянский Змей-Горыныч, ни пернатый змей Кетцалькоатль, ни средневековые драконы, с которыми сражались святой Георгий Победоносец и бесстрашные рыцари из романов, сведших с ума несчастного идальго из Ламанчи. Особое место, конечно, в этом докладе было уделено Китаю, докладчик поведал о культе Царя-Дракона (Лун-вана), об императорском «луне» и более демократическом «мане», о драконе и тигре в контексте символики даосской алхимии (наверно, результат влияния Артамонова) и о многом другом. Не забыта была и Библия, от Медного Змия, воздвигнутого Моисеем в пустыне, докладчик перешел к гностикам, рассказал об офитах и каинитах, подчеркнув, что Змий-искуситель Книги Бытия для них был Змием Моисея — грядущим Христом, благодатным избавителем и освободителем оттирании запретов злобного демиурга Иалдабаофа. Только о драконах Натана из Газы и саббатианской каббалы не было сказано ничего. И это не было подозрительным, напротив, вполне естественным: откуда им про это знать? Только у Шо-лема есть кое-что, да в паре англоязычных статей израильских ученых… Один пассаж из речи «Мережковского» (прошу прощения, Богословского) привлек мое внимание как оригинальный и достаточно остроумный. Воспроизвожу его по памяти максимально близко к тому, что звучало в тот вечер в Географическом обществе.

— Известный английский буддолог Эдвард Конзе, кстати, прошедший путь от марксизма к буддизму, в одной из своих последних книг заметил, что по какой-то странной случайности буддизм распространился только у народов, мифологии которых имели позитивный образ змеев и драконов, и не имел успеха у народов, отрицательно относившихся к этим рептилиям. Конзе ограничился констатацией этого обстоятельства, мы же должны пойти дальше и установить архетипическую связь между драконофилией и тем типом религиозности и, шире, духовности (да простит меня господин Артамонов), который представляет буддизм.

В заключение своей речи Александр Иванович упомянул Дракона Возрожденного из фэнтезийной саги Роберта Джордана «Колесо Времени» и задался вопросом: что из всего этого вытекает и что мы (то бишь члены общества) должны делать. Ответ оказался достаточно лапидарным: идти Путем Дракона, погружаться в пучины оккультных тайн и взмывать в горние выси религиозных и мистических прозрений, исследовать добро и зло ради преображения и обновления.

После речи шефа выступила дама с внешностью несколько увядшей светской львицы с крашеными хной волосами, которая объявила, что о-бо-жа-ет китайскую классическую литературу (а Дракон — это ведь Китай!), и поэтому прочитает несколько стихов (триолетов!), написанных под впечатлением ге-ни-аль-но-го романа Цао Сюэ-циня «Сон в красном тереме». И прочитала!

Поскольку идея писать на китайские сюжеты ТРИОЛЕТЫ показалась мне какой-то особо экстравагантно-эстетской, я взял потом у дамы тексты ее поэз и переписал их. Поэтому имею возможность воспроизвести их здесь. Триолеты, кстати, оказались вполне недурны. Что касается их содержания, то оно становится вполне понятным при чтении «Сна в красном тереме», вполне доступного для каждого русскоязычного читателя, ибо роман сей уже полвека как переведен на язык Толстого, Достоевского и Чехова. Поэтому от каких-либо комментариев содержательного плана я воздерживаюсь. Итак, русско-китайский диван мадам Тигринской. Триолеты.

1.

Пускай пока веселится
Душа, отягченная сном.
Отрок, мечтавший забыться,
Пускай пока веселится.
Час не пришел — не стучится
Бед предугаданных сонм.
Пускай пока веселится
Душа, отягченная сном.

2.

В грезах, неге, печали
Фея реки Сяосян,
Вешние дни стояли
В грезах, неге, печали.
Беды, которых не ждали,
Где розы цвели — бурьян.
В грезах, неге, печали
Фея реки Сяосян.

3.

Тоскою нефрит отуманен,
Предначертанье сбылось.
Лик его ясный печален,
Тоскою нефрит отуманен.
В райских покоях тот странен,
Чье сердце к земному влеклось.
Тоскою нефрит отуманен,
Предначертанье сбылось.

На чтении сих поэтических строк презентация (точнее, как оказалось, ее экзотерическая часть) закончилась, Александр Иванович объявил, что первое рабочее заседание общества состоится в последний четверг месяца в 19 часов в Красногвардейской районной библиотеке (Индустриальный проспект, д. 51) и что на него приглашаются все зарегистрированные члены общества и все желающие вступить в него. Засим все начали расходиться.

Я тоже собрался уходить, когда ко мне подошел Богословский:

— Уважаемый Константин Владимирович, премного благодарны, что вы пришли. Мы ведь хорошо вас знаем и не только как психолога и религиоведа, поверьте мне.

Увидев мою удивленную мину, он замахал руками: дескать, полноте, полноте; ну раз не хотите затрагивать эту тему, то не надо, конечно. Затем продолжил:

— Будьте любезны, Константин Владимирович, не уходите. У нас тут еще ужин запланирован, для внутреннего, так сказать, круга. Мы столик в китайском ресторане заказали. В «Аквариуме». Это на Петроградской, недалеко от метро «Горьковская».

Пришлось согласиться, тем более что мне самому стало любопытно, что все это значит. К Богословскому и Артамонову подходили присутствующие, заводили какие-то разговоры, но те их не очень-то поддерживали. В конце концов мы («внутренний круг» по терминологии Богословского — и когда это я успел в него войти?) спустились вниз и покинули почтенные стены Географического общества последними. «Мы» — это Богословский, Артамонов, феминистка-«Гиппиус», которая действительно оказалась женой Богословского по имени Аглая Федоровна, еще один господин, на которого я раньше не обратил внимания («знакомьтесь, наш драконовед и драконограф Игорь Ларионович Степаново, аристократическая, знаете, такая фамилия»), стареющий, довольно полный, с приятным добродушным лицом, ну и примкнувший к ним ваш покорный слуга.