Майка рдела лицом и писала что-то неприличное в телефоне. Лисицкая спорила с Калерией Поликарповной о Солженицыне: «Да его невозможно читать, только вычитывать. Вам потому и нравится, что вы корректор!» Макс уже открыто гладил Ритину руку, Коля наклонялся к Леле и заботливо что-то спрашивал, а она, пользуясь, видимо, своим новым положением, капризничала и показывала знаками, как ей холодно.

Я пила вино и думала, что молодец. Собрала таких отличных людей, заняла их делом, и даже сейчас они меня не убили, а, наоборот, утешили — тем, что их жизнь идет дальше и с закрытием Бука не заканчивается.

Если вам кажется, что вы молодец и в воздухе пахнет весной, значит, вы выпили слишком много белого вина.

Зазвонил мой телефон. Незнакомый номер, но городской и из нашего района.

— Вениамин Александрович?

— А сами как думаете? — улыбнулась я. Жизнь пока казалась хорошей. На том конце кому-то было не до шуток.

— Извините, то есть, Вениамин Аркадьевич! Уже девять вечера, и я больше не могу сидеть с вашим сыном, меня саму дети дома ждут. Может быть, позвоним матери?

— Вы уже звоните матери, Лейла Магомедовна, — я узнала Кузину воспитательницу. — Что случилось, ребенка не забрали?!

— Ой, здравствуйте, — испугалась меня воспитательница. — Наверное, я перепутала… Антонина Геннадьевна?

Кажется, в роли Вениамина Аркадьевича я нравилась ей больше.

— Да-да. — Я вышла в коридор, потому что сотрудники мои вошли в раж и перекрикивали даже Григория Лепса из колонок. — Что произошло?

— Я звонила Вениамину Аркадьевичу с шести часов, дозвонилась в семь, он сказал, что уже едет, но задерживается в пробке… — Как знакомо, боже мой! — Я хотела позвонить вам, но он сказал, что вы в Вологде…

— Где? Впрочем, неважно. Я выезжаю, — прервала я ее. — Лейла Магомедовна, дождитесь меня, пожалуйста.

К детскому саду мы с Вениамином подъехали одновременно — я на такси, он на своем джипе. Лил февральский снегодождь, работал только один фонарь, Кузя одетый стоял у калитки под навесом, рядом — Лейла Магомедовна немым укором.

— Ну что же вы так, — укор перестал быть немым. — Разве можно!

Кузя был похож на сироту, которого привели показывать новым потенциальным родителям.

Вениамин птицей подлетел к нему и схватил на руки. Спаситель.

— Садись в машину, — бросил он мне со всем презрением, на которое был способен. Я не понимала, что за сцена разыгрывается под фонарем, но мне было неловко перед Лейлой Магомедовной.

— Спасибо вам огромное, и простите нас. Куда вас отвезти? — спросила я.

— Да нет, я живу прямо здесь, напротив, — воспитательница помедлила. — Наверное, надо было его отвести ко мне. У меня тоже два мальчика, постарше. До свидания. Ничего страшного.

Она открыла зонт и удалилась в ночь.

Я села в машину. Вениамин пристегивал Кузю, Кузя все молчал.

— Нагулялась? — снова с тем же презрением сказал муж.

— То есть? — Я так удивилась, что могла только переспросить.

— От тебя алкоголем разит за версту!

— У нас закрыли журнал. Ты обещал забрать ребенка в шесть часов. И давай поговорим дома, пожалуйста, — я спиной чувствовала, как Кузя съежился в своем детском сиденье.

— Нет, ты ребенку объясни, где ты шляешься!

— Я-то? В Вологде же, сам сказал. А ты мне объясни, где ты был с шести до девяти.

— Я ехал по пробкам! Город стоит!

— Я только что ехала по тому же городу. Добралась за пятнадцать минут.

— Да пошла ты! — Вениамин заорал, вывернул руль, шины завизжали.

— Ты сошел с ума, что ты творишь? Лучшая защита — нападение?!

— Мамочка! — закричал Кузя и будто захлебнулся. — Мамочка!.. Мы с Лейлой Магомедовной нарисовали для тебя коалку! Он такой серый, хороший, милый! Тебе обязательно понравится!

Мой ребенок молил о пощаде.

— Конечно, понравится. А он спит в кроватке? — Я повернулась к Кузе. На Вениамина старалась не смотреть.

— Нет, он висит на ветке. Ты разве не знаешь, коалки едят эвкалипт.

— Я думала, ему надоело есть эвкалипт и он решил поспать в кроватке.

— Не-е, — Кузя уже улыбался, думая, как здорово он отвлек маму от «плохого» разговора. — Он никогда не устает есть! Поэтому его знаешь как зовут? Жора!

— То есть Георгий?

— Нет, Георгий — это Гоша, как у нас в группе Гоша Чумаков. А коалка — Жора, он все время жр-р-рет!

И мы оба засмеялись. Молодец, Жора.

Дома Вениамин заперся в туалете и не выходил оттуда, пока я восхищалась Жорой, кормила и укладывала Кузю, пела ему песню про снежного человечка, обещала, что завтра заберу его пораньше из сада и мы опять сходим в пиццерию к Ириске, потому что ему понравилось, как она делает из бумаги коалок по фамилии Оригами.

— Это японская фамилия, — сказал Кузя, зевнул и согласился на то, чтобы я выключила свет.

Я взяла свой ноутбук и пошла с ним на кухню. Вениамин не хотел продолжения разговора. А я пока не хотела даже его начала. Я пришла в постель, когда муж уже спал. Судя по тому, как он картинно захрапел, — притворялся.

5. Мир, труд, Майка

Вино было домашним, а похмелье — диким.

Утром я проснулась с настоящей головной болью — и фигуральная головная боль отступила. В телефоне было много неотвеченных звонков и два сообщения. Одно от Лисицкой: «Ты забыла куртку и совесть. Обе у меня». Второе от Майки: «Что произошло, Козлик? Куда ты ускакал?»

Вениамин, как я и ожидала, встал рано, отвез Кузю в сад и уже уехал на работу — или куда он там уехал. Наутро выясняют отношения только в сериалах. Все выспались, всё поняли и готовы обсуждать. В жизни же люди действуют не по сценарию.

Я выпила таблетку и кофе, и в голове осталась только фигуральная боль. Одно дело собрать много хороших людей, сказать им, что они уволены, и радоваться тому, что они адекватно реагируют на твои слова. Другое — искать им новую работу и ехать в Суздаль на встречу топ-менеджмента. Кстати. Мне теперь тоже нужно искать работу. Как-то я вчера об этом не подумала.

В нашей семье зарабатывала я. А Вениамин просто был незаменимым специалистом. Я работала всегда. Днями, ночами, между сессиями, поступлением в аспирантуру, кандидатскими минимумами и поездками в роддом. Писала статьи про похудение и делала расшифровки программ для независимого телеканала — был такой. Бегала на интервью с гастроэнтерологами и организовывала съемки жены писателя на старой даче писателя — тогда я завела много знакомств, которые потом пригодились нам в Буке. Я даже ходила на дико интересный спецкурс одного дико умного журналиста и книгоиздателя, и ему нравились мои мысли и мои работы, но потом отвлеклась на Кузю. Когда книгоиздатель — звали его Роман Львович Крутов — позвонил мне и спросил, приду ли я на следующее занятие, я ровным голосом ответила, что вряд ли, потому что нахожусь в предродовой палате.

Акушерка отняла у меня телефон и крикнула в него:

— Папочка, потом позвОните, у ней пять сантиметров раскрытие!

Не знаю, как отреагировал книгоиздатель Крутов на эту радостную новость, но больше он мне не звонил. Мне казалось, что я упустила тогда что-то важное — призом по окончании спецкурса было штатное место в издательстве, и все понимали, что оно должно достаться мне. Когда я родила, Крутов распустил спецкурс с одним объяснением: «Не получилось». Роман Львович на меня рассчитывал, а я подвела. Но Кузя на меня рассчитывал тоже.

В общем, я работала. Внештатно — тонны статей про тонны лишнего веса и армию писателей, затем штатно — один женский журнал, другой женский журнал, потом Бук. Аспирантуру я бросила — не смогла втиснуть ее ни в один график. На каждом месте мне давали больше работы, больше ответственности и больше денег. Мы жили в квартире Вениамина, но купили две машины и за одну из них уже даже выплатили кредит. Вениамин ездил на «ленд-крузере», мой маленький синий бегемот «пиканто» с круглыми фарами стоял во дворе — я боялась его водить. Вениамин зарабатывал ровно в пять раз меньше меня, зато часто забирал Кузю из детского сада. Я догадывалась, что в саду у меня формируется образ редкого животного — кукушко-ехидны, но на работу все равно продолжала ходить.

Ну вот, теперь не буду.

Зазвонил телефон. Майка.

— Привет, Козличек, ты живой?

— Ага, относительно. Ты в редакции уже?

— Нет, я тут как раз объезжаю пробку недалеко от вас, подумала, может, заскочить тебя забрать?

— Давай, конечно, — обрадовалась я. — А у тебя все в порядке?

— Еще в каком, — засмеялась Майка. — У меня счастье, похоже, и я даже сглазить не боюсь! Вот так! Буду через пять минут, позвоню.

Майка приехала, и я в целях самосохранения предложила ей зайти на кофе, прежде чем ехать на работу. Слушать Майку, когда она за рулем, трудно: в эти моменты лучше тихо молиться и поминать грехи свои. Майка водит еще хуже меня, но ее это не останавливает. Гаишники ее тоже редко останавливают — она умудряется одновременно быть блондинкой и прикидываться ею (вы, кстати, замечали, что «натуральная блондинка» и «настоящая блондинка» — разные вещи… люди? Майка — натуральная, но умеет, если надо, быть настоящей).