— У вас ангельское терпение, шериф, — не стала скрывать Уля своих мыслей.
Ди усмехнулся.
— Наверное, поэтому меня так восхищает ваш дьявольский нрав. — Ему пришлось приложить усилие, чтоб не перемахнуть через перила и не прижать к себе эту несносную вдову вместе с ее сногсшибательным запахом, широко распахнутыми возмущенными глазами и полными, нежными губами. У ее острого язычка теперь должен был быть вкус кофе.
Прежде чем шакалка нашлась с ответом, Ди широко улыбнулся ей и отсалютовал шляпой.
— Мэм…
— Сэ-э-эр, — язвительно протянула дьяволица в ответ.
Впрочем, иной реакции Ди и не ждал, и даже не пытался задержаться, чтобы услышать эту колкость в свой адрес. Только рассмеялся, взлетая по ступеням на веранду.
— Женя, я хочу в точности то же, что пьет Вебер! Ну, и этот твой фирменный завтрак, — пребывая в прекрасном расположении духа, Ди проигнорировал насмешливые взгляды завсегдатаев «Святого Моисея».
Его абсолютно не смущало, что городок давно в курсе его нежного отношения к шакалке. Серьезно. Народ колкости не отпускал лишь потому, что уважал Ди похлеще пастора и Святого Духа вместе взятых!
— Шериф! — окликнул Кроу Весельчак Гарри. — Когда вы уже проводите Генрику к мисс Питти?
Собравшиеся на завтрак шахтеры дружно засмеялись и загалдели.
Ди развернулся на стуле спиной к стойке:
— Когда ты, Гарри, в одиночку срежешь гору Уйкка, ну, или бригадиром станешь.
Смех зазвучал громче. Ребята из второй дневной смены заулюлюкали. Кто-то закричал: «Да это после второго пришествия!» Старая Марта, механик и куратор юного Гарри, ласково, по-матерински, взлохматила ему волосы на макушке.
— Шериф, — заговорила бригадирша Ли, когда общее веселье улеглось, — Тут звезды поют, что у нас проблемы намечаются. Что-то в компании нечисто.
— Какие у вас певучие звезды, Ли, — мягко улыбнулся шериф. — Слухи слухами, а я привык доверять фактам.
— Значит, столичных гостей в пиджаках на станции не намечается?
Кроу пожал плечами:
— Ли, ты знаешь, я здесь, чтобы защищать интересы жителей и шахтеров, а не заигрывать с политикой. Если что-то появится, я сообщу.
— Ди, ты отличный мужик! — выкрикнул Стан Подлески. — Я влюблен в тебя давно и надолго! За первого стоящего шерифа нашей благословенной дыры, господа!
Он поднял кружку с кофе. Народ вновь засмеялся и дружно поддержал тост.
— Может, мне тогда проводить Генрику? — Не унялся Гарри. — Был бы в курсе всех тайн старикана Кошки. Я ж отличный шпион! Кто владеет информацией, тот владеет миром…
Договорить ему не дали, загудели, загалдели, склоняя на разные лады новую нелепую шутку Весельчака. В итоге сошлись на том, что ежели юный Гарри все-таки отважится высказать свое предложение почтенному семейству Кошек вслух, то Генрика в обморок шлепнется, а ее благочестивая маман лопнет от возмущения и злобы.
Ди, посмеявшись со всеми, развернулся к стойке и приступил к своему завтраку. Начал, понятное дело, с кофе. Закрыл глаза, опер локти о столешницу и сделал первый глоток. Что ж… Губы дьяволицы имели терпкий горьковатый вкус жареных зерен, оттененных нежностью молочных сливок.
— Потрясный кофе, — протянул он, не открывая глаз.
— Или потрясная женщина? — усмехнулась тихо я и ушла в подсобку, оставив улыбающегося Ди поглощать его яичницу с беконом и упиваться фантазиями о шакалке.
Глава вторая
Здесь я продолжу знакомить вас с действующими лицами и добавлю пару событий.
Тем же ранним утром, пока младший Ван-Ю проявлял чудеса настойчивости и изобретательности в отношении предмета своих романтических страстей, папаша Ван-Ю — хотя я, пожалуй, назову его Старым Пердуном Ван-Ю, дабы в полной мере отразить впечатляющий нрав этого беззубого козла — инспектировал свои угодья. И инспекция удовлетворения ему, увы, не принесла. Сначала он потерял часть денег на бирже из-за полетевшей камеры на дроне — перекупщиков ж хлебом не корми, дай только воспользоваться любой ерундой и сбить цену на товар. Потом выяснилось, что младший сын не явился на работу, в доме Юджина мать тоже не обнаружила, а когда все же удалось с ним связаться, оказалось, что пацан время тратит на шакалку и намерен делать это впредь. Никогда Ван-Ю еще не пребывал в таком бешенстве: Кровавая Тварь старшему сыну жизнь чуть не запорола, за младшего взялась, а шериф, как обычно, от вразумительного ответа уходит!
Ван-Ю на правах крупного землевладельца каждый год против Дэниела Кроу голосовал на городском собрании, но чертов шериф так засел в душу пастору, шахтерам и местным клушам, мечтающим женить слащавого вдовца, что все попытки избавиться от Кроу заканчивались полным провалом. Конечно, Ван-Ю на этом не останавливался, он писал и в управление горнодобывающей компании, и отправлял заявки в Совет Федерации, даже в Парламент Союза прошения оформлял, но кто-то сверху очевидно прикрывал Кроу. Во всяком случае, старикан в это верил так же страстно, как в свою прибыль.
Около десяти утра Ван-Ю, припадая на левую ногу, поднялся по ступеням родового поместья и направился прямиком в кабинет. Дела так не делаются! Деньги идут к деньгам, а не к благочестивым святошам, готовым последнюю шляпу заложить ради никчемного нищего. Ван-Ю верил в Иисуса, но только воскресным утром до обеда, в остальные часы старый козел поклонялся своему банковскому счету. С шерифом нужно было заканчивать, и с Вебер тоже. Да и мэру пора бы уже честь знать, засиделся книжный червь не на своем месте.
Примерно такие мысли крутились в голове Ван-Ю, пока он разыскивал в памяти компьютера нужный контакт. Старик все еще был раздражен, а потому обломанный ноготь указательного пальца то и дело глухо постукивал по экрану, прокручивая список имен вниз. Наконец папаша победно хрюкнул… Ну, знаете, этот низкий вибрирующий звук, когда дед с дивана встает. Так вот, нашел он контакт, установил параметры защищенного звонка и развернул поле видеосвязи.
На том конце ему ответили не сразу, с полминуты Ван-Ю точно ждал.
— Питер, дорого-ой, — протянул низкий женский голос. — Давно тебя не слышно было.
— Здравствуй, Глория, — вполне искренне и как-то неожиданно тепло поприветствовал собеседницу Ван-Ю. Морщинистое его лицо преобразилось, помолодело, стало добрее. — Не хотел напоминать о себе лишний раз.
— Да, это было бы некстати…
Пожилая женщина расположилась на фоне незашторенного окна, и оттого черты лица ее казались затемненными, смазанными. Однако ж, и так можно было различить отпечаток увядшей красоты: густые прямые волосы, уложенные в замысловатую прическу, черные миндалевидные глаза, крошечный нос, высокие скулы и кукольный рот.
— Так что же ты хочешь? — Она мягко улыбнулась.
— Услугу.
Глория изобразила удивление:
— Даже так? И чем я могу тебе помочь?
— Ульяна Вебер, Дэниел Кроу, Арун Кулкарни.
Мелодичный женский смех с нотками стали наполнил кабинет Ван-Ю.
— Это целых три услуги, дорогой!
— Я не останусь в долгу.
— Что ж… — Она кивнула. — Только для тебя, сладкий, и только по старой памяти.
Мадам Ван-Ю, что все время короткого диалога стояла за дверью кабинета мужа, поморщилась. Вот так алчность и ярость лишают людей осмотрительности: идешь раздраженный, дверь плотно за собой не закрываешь, и все, добро пожаловать, в новую реальность.
Питер помолчал, окунувшись в давно утерянные ощущения, а после тихо, все так же опрометчиво, на эмоциях выдохнул:
— Нет женщины прекраснее тебя, и никогда не было!
А вот так люди забивают последний гвоздь в крышку своего гроба. Мы это легко сможем понять, заглянув в ледяные глаза мадам Ван-Ю, которая отлично расслышала мужа, и в тот же самый момент приняла судьбоносное решение.
— Ах, дорогой, — насмешливо проговорила Глория. — Ты всегда был моей слабостью. Спи спокойно.
— Спи спокойно, — беззвучно повторила мадам Ван-Ю и растворилась в недрах огромного дома так же бесшумно, как появилась у двери.
Очаровательная блондинка, я вам скажу! И взбешенная теперь. Впрочем, старый пердун никогда по достоинству не ценил жену. Она ему досталась в нагрузку к здешним обширным плантациям. В дальних уголках вселенной с женщинами до сих пор порой обращаются как с товаром собственные отцы и мужья — печальная участь. Знающие люди меня, конечно, сейчас поправят, мол, у дикарей судьба дочерей много печальнее, но все же… Мы ведь не дикари.
Итак, какой бы злой ныне не была мадам Ван-Ю, одинокий дикий махалай, что брел по долине в восемнадцати милях от поместья, рычал яростнее. Зверь разевал клыкастую пасть, скалился и то и дело принюхивался, припадая передними лапами к земле. След человека петлял, капли крови, сопровождающие отпечатки мужских сапог, раздражали острый нюх. Жертва должна была вот-вот упасть и растянуться в пыли под палящими лучами солнца, но махалай все брел и брел, а еда удалялась.
Глубокой ночью, накануне, ветер донес до лежбища сладкий бодрящий аромат свежей добычи, и вот уже в знойной дымке на горизонте поднималась серая тень материнской планеты, а охотнику так и не удалось полакомиться теплым мясом. Махалай нервно дернул острыми ушами, встал на задние лапы и взялся оглядывать окрестности с высоты своего немалого роста. Быть может, так удастся определить, в какой стороне укрылся хитрый человек? Нет. Зверь разочарованно заревел и грузно упал обратно на передние лапы. Жирные бока затряслись под плотным слоем бурой короткой шерсти. Он не ел больше четырех дней — это много для осени! Плохой охотник зиму не переживет.