— А, не хочешь спать? Ну посиди, порисуй. У тебя вон как хорошо получается.
Улька обречённо поплелась за карандашами.
На следующий день после завтрака было пение. Как обычно, Ирина Викторовна поставила Ульку солисткой.
«Что ж, — думала Улька. — Видно, не судьба мне попасть в угол. Исполню для Ирины Викторовны свою „Берёзку“. Пусть порадуется».
Во поле берёза стояла, —
затянула Улька. —
Во поле кудрявая стояла,
Люли, люли, стояла.
Люли, люли, стояла.
А потом:
Аляотс азёреб елоп ов,
Аляотс яавярдук елоп ов,
Аляотс, илюл, илюл.
Аляотс, илюл, илюл.
Так интересно они придумали с папой. Папа сказал, что петь про обычную берёзу скучно, а вот про её отзеркаленную сестру азёреб намного веселее. Ульке понравилось петь про азёреб. Получалась песня на незнакомом языке, красивая и загадочная.
«Если уж бобры ей понравились, то азёреб вообще впечатлит до слёз», — подумала Улька и затянула второй куплет:
Итамолаз узёреб умокен…
Ирина Викторовна прекратила играть и резко захлопнула крышку пианино.
— Хватит, — сказала она ледяным голосом. — Отправляйся, Ульяна, в угол.
Улька не верила своим ушам. Неужели и правда в угол?
Вприпрыжку она понеслась к бегонии.
За спиной, в глубине хора кто-то тихо засвистел «Хоутэл Калифорния».
В углу Улька поковыряла мел, лизнула палец и разочарованно вздохнула. «Мел как мел, — подумала она. — Непонятно, из-за чего шум и гам». И продолжила тихо напевать:
Итамолаз увярдук умокен,
Итамолаз, илюл, илюл…
Вечером, когда всех детей забрали родители, Ирина Викторовна в задумчивости сидела за столом и смотрела на бегонию. Что-то в этой бегонии казалось ей странным. И ещё она чувствовала усталость. Дети в последние дни совсем отбились от рук. Вспомнилось, как примерная девочка Ульяна вдруг стала петь тарабарщину и радостно отправилась в угол. Ирина Викторовна взяла лейку и пошла поливать бегонию. Она подняла глаза и заметила что-то за цветком. Потом отодвинула листья и увидела огромную дыру. В дыре сиял красный кирпич. Сбоку белел мел. Ирина Викторов на протянула руку и потёрла. Мел окрасил палец. Она оглянулась и попробовала мел на вкус.
Ирина Викторовна всё поняла.
Декабрь
В спичечной коробке
Был в детском саду такой Жорик. Который ни с кем не разговаривал. Ребят сторонился, сидел один и собирал конструктор. А после обеда шёл к окну и смотрел на дорогу. Все быстро поняли, что там он высматривал маму. Но мама приходила только вечером.
— Ничего, привыкнет! — сказала воспитательница, когда Жорика привели в детский сад в первый раз.
Но прошёл месяц, потом второй, потом третий, а Жорик не привык. Он всё так же собирал в одиночестве конструктор, молча съедал завтрак, обед и полдник и большую часть дня проводил, глядя в окно.
Улька случайно услышала, как воспитательница говорила об этом с мамой Жорика.
— Вы знаете, — говорила мама, — он не разговаривает только в саду. Дома обычный ребёнок.
— Такое иногда бывает, — отвечала воспитательница. — Редко. Может быть, Жорика всё-таки забрать из детского сада? Сложно ему.
— С кем же я его дома оставлю? — говорила мама. И тяжело вздыхала.
— Может быть, за ним приходить пораньше?
— Кто же за ним будет приходить? — вздыхала мама ещё тяжелее.
Когда Ульку только привели в детский сад, она грустила целую неделю. Но воспитательница сказала Улькиной маме: ничего, привыкнет. И Улька привыкла. Но всё равно больше всего любила, когда за ней приходили пораньше. А лучше всего — перед тихим часом. Или даже во время.
А вот Жорик не привык. И его никогда не забирали пораньше.
Как-то вечером дома папа полез на верхнюю полку за книгой.
— Ого, — сказал он. — Смотри, Улька, что я нашёл.
Он спустился и протянул руку. По ней ползла божья коровка.
— Как же это она к нам попала? — удивилась Улька и подставила ладонь.
Коровка переползла Ульке на руку.
— Наверное, не выбралась вовремя на улицу. Там бы она давно впала в зимнюю спячку.
— Ух ты. Как медведь?
— Именно.
— Она, наверное, очень спать хочет.
— Да уж, вид у неё сонный. Давай мы её посадим в спичечную коробку и положим эту коробку к окошку на подоконнике. Там прохладно, и она уснёт. А весной ты её разбудишь.
Так и сделали. Высыпали из коробки спички, нарезали туда мелко бумаги для уюта и посадили божью коровку. Задвинули коробку в дальний угол подоконника, где часто гостили утренние сквозняки. Заслонили спичечную коробку фикусом. И божья коровка стала зимовать.
Улька не хотела беспокоить коровку, но иногда всё-таки к ней заглядывала. Аккуратно отодвигала крышку и смотрела. Божья коровка спала, спрятав все шесть лапок. Улька сомневалась, что коровка слышит, но всё-таки на всякий случай сообщала:
— До весны осталось семьдесят пять дней…
— До весны осталось пятьдесят шесть дней…
— До весны осталось сорок восемь дней…
Улька не хотела, чтобы божья коровка проспала весну и пропустила важные дела. Например, какое-нибудь жучиное собрание. Или встречу с подругой-гусеницей. Или ночной концерт сверчков.
Перед сном Улька тоже часто думала про божью коровку. Она представляла, как уютно коровка спит в маленькой коробочке. И как потом она проснётся, полетает по их квартире. Затем вылетит в окно и увидит двор. Может быть, отправится в другой город. А может, даже в другую страну. Посмотрит на мир с высоты жучиного полета. Как-то раз Улька путешествовала с родителями на самолёте и видела, какими маленькими стали дома и дороги. А потом всё внизу стало похоже на лоскутки бабушкиного одеяла, сшитого из кусочков разной ткани.
Божья коровка летела всё выше. Всё меньше и меньше под ней становились города и страны. Всё меньше и меньше становились горы и моря. И вот уже большая-большая божья коровка летает вокруг маленького земного шара. Улька засыпала.
Как-то вечером за всеми ребятами пришли родители, а Улькина мама задерживалась. Бабушка приболела, а папа был в командировке. И даже сестра была на спортивных сборах. Забрать Ульку было некому. Стало смеркаться, улица за занавесками посинела. Зажглись жёлтые фонари. Улька достала карандаши и села рисовать. Ей нравилось изображать жизнь божьей коровки. Вот божья коровка вылетает во двор. Вот встречается с друзьями и пьёт чай в кафе для жучков. Посещает ежевесеннее собрание божьих коровок. Вот прогуливается в зарослях травы. Через час Улька нарисовала божьей коровке весь гардероб, от пальто до пижамы. Нарисовала жучиные шляпки и шейные платки. Нарисовала много-много жучиной обуви, даже на каблуке, и даже зачем-то коньки, хотя непонятно, где божьей коровке было летом на них кататься. Улька нарисовала и каток, и саму божью коровку, надевшую три пары коньков на шесть лапок.
А мама всё не шла.
Ульке надоело рисовать. Она подошла к окну и стала смотреть. На улице совсем стемнело. Виднелись только освещённые серые дорожки и окна-огоньки в домах напротив. Улька подумала, что семьи в этих домах сейчас ужинают, а кто-то уже пьёт вечерний чай. С печеньем или конфетами.
Пошёл снег. Ульке вдруг показалось, что за ней больше никто никогда не придёт. И она останется в детском саду навсегда. Так и будет теперь каждый день. Она останется тут жить, будет спать на раскладушке, есть детсадовские щи и макароны, днём играть с ребятами, которых вечером будут забирать. И только Улька будет сидеть тут долгими тоскливыми вечерами и смотреть в окно. Одна. Сама не заметив, она начала хлюпать носом.
— Не переживай, — сказал кто-то рядом. — Не бывает такого, чтобы не забрали. Я сам вначале думал, что не заберут. Но всегда забирают.
Улька оглянулась. Рядом стоял Жорик. Он так тихо сидел в уголке со своим конструктором, что Улька его даже не заметила. Улька немного успокоилась и сказала:
— Спасибо.
— А что это ты там рисовала? — спросил Жорик.
— Мою божью коровку.
— Как это твою?
— У меня дома живёт. В спичечной коробке. Зимует.
— А потом что?
— А потом она проснётся, полетит и увидит весь мир.
— Прямо весь? — спросил Жорик с сомнением.
— Ну, может, не весь, но половину точно. Ой, смотри, это не твоя мама идёт?
Жорик всмотрелся в окно, развернулся и побежал в коридор. А Улька увидела, что по дорожке идёт и её мама тоже.
Первого марта Улька проснулась взволнованной. Сегодня она скажет божьей коровке, что наступила весна! Она крикнула:
— Ура!
И побежала к фикусу будить коровку.
— Улька, ну ты даёшь. Ты в окно посмотри, — сказала сестра.
За окном шёл снег.
— Хорошо, — вздохнула Улька. — Подождём ещё.
Она поставила коробочку обратно за фикус и снова стала ждать.
— До тепла осталось не знаю сколько дней…
— До тепла осталось, может быть, двадцать дней…
— До тепла осталось совсем чуть-чуть дней…
Снег шёл до самого апреля, а потом в два дня растаял, стёк ручьями и дождём. Из-за туч выползло яркое весеннее солнце. Наконец Улька достала спичечную коробку и отодвинула крышку. Божья коровка выбралась Ульке на руку и застыла.