Евгения Гвендолин
Нефертум. Запретная кровь
Плейлист
Temen Oblak — «Dark Clouds»— Christopher Tin
Viasna, dzie buvata — Hvarna
An Hini A Garan — Denez Prigent
Ready For The Storm — Deanta
Forna Kväden — Hindarfjäll
Í Tokuni — Eivør
Awoken — Peyton Parrish
Trøllabundin — Eivør
La Source — Dernière Volonté
Villeman Og Magnhild — Spiritual Seasons
Naranča — Мирина
Media Vita — Anúna, Michael McGlynn
Ríu Ríu — Anúna, Michael McGlynn, Andrew Redmond
Aghni Parthene/ — Divna Ljubojevic Агни Парфене
Stendur æva — Sigur Rós
Bóstwa — Żywiołak
Loki — Gealdýr
Le Renard Et La Belette — Laïs
Before the Storm — Eldrvak, Munknörr
Bonden Og Kraka — Spiritual Seasons
Пролог
Десять лет назад
Несмотря на шестилетний возраст, одно Людвиг знал наверняка: чудесное исцеление бывает лишь в сказках. В жизни единственное избавление от мучений — смерть.
Зачем мама их сюда затащила? Хотела спасти? Никто не спасает калек. Калек сажают в Дома отверженных, где до конца своей жалкой жизни они молятся и ходят под себя. Такая судьба ждала его и Люцика, если верить словам Лилиан. И, хотя старший братец часто любил пугать близнецов дурацкими выдумками, в такое мрачное будущее Людвиг почему-то верил и сразу расплакался — уж слишком серьезен был Лил.
В тот день их скромное убежище, спрятанное в глубине гор Син-Син, наполняло странное волнение. Впервые за несколько дней, что они находились в обители червопоклонников, этих любителей кормить землю людской плотью, Людвиг видел так много послушников в оранжевых робах, толпящихся в узком дворе общины. Мама, казалось, тоже была сама не своя: то сидела на узкой койке и сосредоточенно думала о чем-то, то принималась причесывать и умывать их с Люциком, как будто готовила к какому-то важному приему. Лилиан, замерший у окна, взирал на это с тревогой.
Все то время, что их семья, — вернее, ее большая часть, — находилась в общине, Людвиг ощущал себя голодным. В замке он привык к мясу и птице каждый день, к сладким булочкам на полдник, к абрикосовому варенью, тонким слоем намазанному на хрустящую гренку. А здесь приходилось питаться только черствым хлебом и молоком, как какие-нибудь бедняки. И зачем мама привела их сюда, ничего не сказав отцу? Неужели дело было в их с Люциком болезни? Но ни Лилиан, ни мама не хотели отвечать на этот, казалось бы, безобидный вопрос.
Старший брат недолюбливал их с Люциком и часто глумился над близнецами: мог ткнуть кулаком или подсунуть в постель жука-кусальщика. Люцик сразу начинал горестно плакать и звать Йоханну, Людвиг же пытался отомстить Лилиану тем же. Правда, когда ты искалечен и у тебя нет рук, сделать это сложновато.
Лилу недавно исполнилось двенадцать, и он считал себя старшим мужчиной после отца, поэтому ему позволялось больше, чем остальным. Парень просто встал с места и направился к низкой деревянной двери.
— Ты куда? — Мама удивленно захлопала ресницами, но не стала его останавливать. — За нами скоро должны прийти!
— Достало! — просто ответил Лил, и Людвиг позавидовал его решимости. Вот бы и он был таким бесстрашным. — Мы сидим в четырех стенах уже несколько дней. Я больше и часу не выдержу с этими плаксами.
— Я не плакса! — захныкал Люцик. — Сам ты плакса! Вигги, скажи ему!
— Пусть идет, — вмешался Людвиг, подражая нагловатой манере брата. — Хотя бы дерьмом пахнуть перестанет.
— Повтори, что сказал, мелкий! — Зеленые глаза Лилиана опасно блеснули.
— Ты слышал, что я сказал, придурок! — Вигги ухмыльнулся, показывая, что вовсе не боится гнева старшего. При матери тот вряд ли что-то ему сделает, правда? — Или у тебя в ушах тоже застряли какашки?
— Хватит, вы оба! — взвизгнула мама, и задиры поморщились. Этот визг был самым страшным ее оружием. — Лилиан и Людвиг де Гродийяр! Что за манеры?! Вы будущие графы или уличные бандиты?! Еще раз я услышу подобное из ваших уст, заставлю рот мыть со щелоком, поняли меня?!
Лилиан бросил на Людвига злобный взгляд под названием «Ты пожалеешь, мелкий», после чего тот показал ему язык. И вообще, он ведь первым начал обзываться. Лил всегда начинает первым, а потом злится, как получает ответ. Он что, вправду думает, что Вигги с Люциком будут спокойно терпеть все оскорбления? Нет уж, дудки! Когда Людвиг вырастет, он обязательно ему все припомнит. Каждую шишку, каждого жука, каждый чертов испуг! Припомнит и заставит расплатиться!
Если болезнь не заберет его прежде…
* * *
Лилиан вышел, громко хлопнув дверью. Мама лишь горестно вздохнула и принялась в очередной раз поглаживать Люцику голову. Он не сопротивлялся, скромно сидел в своем катальном кресле и сжимал в руке деревянную лошадку. В это мгновение Вигги ощутил укол зависти: «Ну что за несправедливость?! Почему у Люцика онемели ноги, а у Людвига — руки, почему не наоборот?!» Он все бы отдал, чтобы еще раз — хотя бы на мгновение! — ощутить все выщерблины этой деревяшки, вновь самому держать ложку или дать Лилиану кулаком в живот!
— Он нарочно вас дразнит, — процедила мать, расстилая на ладони светлые волосы Люцика, чтобы привести в порядок кончики. Несмотря на то, что брату не нравилось очередное расчесывание, он покорно терпел: не хотел сильнее расстраивать маму. Он слыл ее любимчиком и казался самым добродушным из всех де Гродийяров. Отец почти все свободное время проводил с Лорианной, готовя старшую дочь на должность главы Королевской Канцелярии, так что трое братцев остались не у дел. Были ли стычки Лилиана и Людвига следствием обиды на свою судьбу — об этом юный виконт задумался гораздо позже.
— Людвиг, дорогой, сколько раз я тебе говорила: хватит отвечать грубостью на грубость! Если ты в шесть лет уже такой вспыльчивый, что с тобой будет дальше? Ты должен научиться смирению! Только благодаря ему голова остается холодной, а сердце — храбрым.
— Я не хочу ни холодную голову, ни храброе сердце, — прошипел Вигги и уселся на койку, забившись в угол и спрятав лицо, чтобы мама не видела накативших на глаза слез. — Я руки хочу!..
— Сынок, именно поэтому мы здесь, — серьезно отозвалась мама и перестала трепать Люцика за волосы. — Эти люди поклоняются другому богу и помогут вас излечить. Ваш отец был против, но я не могла больше смотреть на мучения моих любимых мальчиков! Руки вернутся к тебе, Людвиг, если ты будешь делать все, что тебе говорит достопочтенный Ур-Кха.
— И мои ноги тоже? — с надеждой спросил брат и недоверчиво посмотрел на свои тощие безжизненные ноги.
У него в голове, как и у Людвига, не укладывалось, как этот странный бритый мужчина в оранжевом капюшоне может им помочь.
— Конечно, Люциан, — с болью в голосе отозвалась мама. — Сегодня день церемонии, они обещали, что возьмут вас…
— А когда можно будет покушать? — не унимался Людвиг, в животе у которого поднималось голодное урчание.
— Ур-Кха запретил принимать пищу до церемонии, — пояснила мама, однако было заметно, что ее терпение уже на исходе. — После я вас накормлю, обещаю.
— Мама, я хочу в уборную! — попросился Люцик.
— Альхор Всемогущий, ну где же Лилиан?!
Пока они были здесь без слуг, старший брат помогал близнецам со всеми «мужскими» делами, а сейчас его не было, и эти обязанности легли на мать.
— Еще немного, и я сойду с ума!
— Мама, мне очень надо!
— Мама, и мне надо! — поддержал брата Людвиг, у которого тоже вдруг загудело внизу живота. — Мама, можно я первый?!
— Где Лилиан, когда он так нужен?! — вскричала мама, потеряв терпение. Помочь обоим сразу не представлялось возможным: отхожее ведро было только одно. — Ну что мне с вами, обалдуями, делать?!
Разумеется, первым на горшок она посадила Люцика. От обиды Людвиг написал в штаны, из-за чего в крохотной келье, в которой единственным источником свежего воздуха служило маленькое окошко под потолком, гадко запахло теплой мочой. Мама в гневе завизжала и принялась лупить Людвига по голой заднице, прекрасно зная, что тот обмочился нарочно.
Именно в таком виде их и застали: Люцик без штанов — на отхожем ведре, растопырив бесчувственные ноги, а Вигги — на руках у матери. Лицо Ур-Кха не дрогнуло, он даже не поморщился. Таков он был, главный жрец крешников, единственный, кто мог их исцелить.
* * *
Всю дорогу до церемониального зала они молчали, понурив головы. Мама то ли не успела, то ли не захотела переодевать Людвига, из-за чего на самое главное событие в своей жизни он шел в насквозь мокрых штанах.
Коридор, вырезанный в скалах, был таким узким, что двоим в нем не разойтись. Колесное кресло Люцика сразу же застряло между стенами из желтоватого известняка. Тогда мама взяла немощное тело сына и понесла на руках. Люциан, крайне довольный таким поворотом, обнял шею матери и заулыбался.
Людвигу же приходилось семенить позади. Он очень злился на брата и даже подумывал в голос расплакаться, чтобы и его понесли. В такие мгновения он особенно остро чувствовал себя никому не нужным.
Коридор все тянулся и тянулся, извиваясь, будто змея. Вигги порядком устал, да и мокрая ткань штанов неприятно липла к телу. Его бесчувственные руки мама сложила на груди и обвязала платком, чтобы не болтались, а сверху накинула кожаную куртку. Она всегда так его одевала, когда не хотела, чтобы окружающие видели немощь сына, ведь теперь он казался обычным ребенком, наказанным за любознательность: по хашмирским обычаям таким узлом заворачивали руки излишне шаловливым детям.
