Когда они достигли медных ворот, украшенных резьбой, Людвиг уже порядком выдохся и едва волочил ноги. Интересно, куда подевался Лилиан? Неужели он не будет присутствовать на их ритуале? С одной стороны, даже хорошо: его проклятая рожа — последнее, что он хотел бы видеть. У братца будет меньше поводов поглумиться.

— Перед тем как войти, вы должны кое-что узнать, — повернулся к ним Ур-Кха. Его глаза со зрачками, отливающими странной космической голубизной, не моргали. — Великая не любит, когда на нее пялятся. Поклонитесь ей и не поднимайте голов.

— Людвиг, Люциан, вам все ясно? — строго спросила мама.

Близнецы кивнули.

— О господин! — воскликнула она. — Мы так вам благодарны, мы…

Жрец поднял руку, заставляя мать замолчать.

— Когда Великая говорит, нельзя перебивать ее, — продолжил он. — Если она что-то просит, нужно выполнять это немедленно.

— Разумеется, господин, мы все поняли. — Мама почтительно поклонилась, хотя с Люциком на руках это было не так-то просто, они уже большие мальчики. — Мы сделаем все, что она скажет.

— И пусть младший снимет штаны, от него дурно пахнет. — Жрец указал взглядом на Людвига.

— Я старший, — буркнул тот. — И штаны я снимать не буду. Раз Великая каждый день терпит вашу вонь, потерпит и мою.

— Людвиг! — Мать посмотрела на него испепеляющим взглядом. — Еще одно слово, и…

— …И ты отправишь меня к Йоханне. Да, мама, — ухмыльнулся Вигги, обрадованный тем, что смог задеть ее. — Только вот Йоханны тут нет. Она осталась в Аэноре, помнишь?

— Простите моего нерадивого сына! — Мама снова склонилась перед жрецом, чем еще больше разозлила Людвига.

Их отец — Лорд-Канцлер! Какого черта она раскланивается перед простолюдином?! Тем более крешником!

— Его язык длиннее, чем река Фолке, а нрав круче отвесных скал Айзен!..

Жрец скупо улыбнулся и повернул свою бритую голову к Людвигу. На его безбородом лице застыло снисходительное выражение, будто он умилялся жуку, ползущему по ремешку его сандалии. Людвиг хотел съязвить, да не смог придумать слов.

— Жизнь научит тебя быть послушным, малыш, — наконец молвил жрец и отвернулся, чтобы открыть ворота.

От его взгляда по спине пробежали мурашки.

* * *

Ворота распахнулись, и на Людвига пахнуло ароматами свечного воска и благовоний. Высокая зала, представшая перед ними, освещалась сотнями свечей, расставленных в выемках стен. Каменный пол, отполированный сотнями подошв, тускло отражал оранжевые огоньки и оранжевые робы червопоклонников, сидящих на коленях и прильнувших к нему в глубоком поклоне. Вздымались лишь острые капюшоны, укрывающие лица этих странных молчаливых людей, превозносивших древнего бога.

Сперва Людвиг подумал, что они склонились перед ним, и даже выпятил грудь от удовольствия. Лишь когда они вошли, он увидел женщину. Что это с ней? Как будто кожу содрали и осталось лишь мясо!.. Нет, это всего лишь красная краска или… или кровь. Брр, как же мерзко!

— О Великая, я привел к тебе смиренных! — торжественно произнес Ур-Кха.

Старуха, вальяжно восседающая на сотне золотых подушек, поднялась. Она была совершенно голой, и ее большие отвисшие груди напоминали бурдюки. От их вида Людвига прошиб пот.

На голове Великой был надет немес — платок, завязанный особым узлом позади, с длинными фалдами, которые лежали на плечах. Платок от падения удерживал серебряный обруч. Людвиг уже видел такой немес раньше — в книжках с мифами Нефера. Именно такой платок когда-то носил Альхор под своей тиарой. Почему на женщине такой же? Что, возомнила себя древним богом?

Словно прочитав его мысли, женщина улыбнулась и сняла повязку. Бледные, будто ослепшие глаза, не мигая, смотрели на Людвига и его мать, держащую на руках Люцика. Братья переглянулись:

«Вигги, что тут происходит? Зачем мама привела нас сюда?»

«Не знаю, Люцик. Мне это не нравится».

«Мне тоже. Когда можно будет вернуться к папе?»

«Я не знаю. Но папе это тоже не понравится».

Люциан лишь покачал головой. Он не смог бы убежать, даже если бы очень захотел.

Тем временем странное действо продолжалось.

— О Великая!

Мама опустилась на колени. С сыном на руках сделать это было сложновато, но ей очень хотелось выказать уважение этой уродине. Она сердито взглянула на Вигги, потому что он не склонился вместе с ней. Тогда Людвиг тоже поспешно опустился на колени: снова маму злить не хотелось.

— Я пришла к тебе, чтобы молить об исцелении моих сыновей… Я…

— Мама, мне больно. — Люцик заерзал у нее на руках. — Мама, когда уже можно будет покушать?

В ответ мать лишь прижала его к себе покрепче, чтобы не мешал разговорами.

— Болезнь делает их слабее с каждым днем. У Люциана отнялись ноги… У Людвига — руки. Скоро оба они угаснут. Я прошу тебя… Нет, умоляю! — Казалось, мама вот-вот заплачет. — Я жена Лорда-Канцлера и взамен сделаю все, что пожелаешь! Все сделаю, только скажи!

— Лорд-Канцлер не верит, что я спасение Королевства. Он убивает моих детей. Я исцелю их в обмен на его жизнь, — торжественно произнесла старуха глубоким, почти мужским голосом.

Людвиг невольно отпрянул. Он был ребенком, но не дураком! Все понимал. Мама никогда на такое не согласится, правда? Это ужасно!

— Как вам будет угодно, — отозвалась та смиренно и опустила голову.

Что?! Людвиг не верил собственным ушам! Нет, мама! Нет!

Праматерь кивнула. Ур-Кха поднес ей кубок, куда она сцедила содержимое сперва правой груди, затем левой. Людвиг успел разглядеть, что у молока был странный розовый цвет, и это не вызывало ничего, кроме тошноты. Жрец забрал чашу и подошел к маме:

— Пей, — велел он.

* * *

Ну и гадость! Неужели они должны это проглотить?..

Вигги до последнего надеялся, что мама откажется и заберет их из ужасной комнаты. Происходящее вселяло в него первобытный ужас: эта странная старуха, эти крешники, жмущиеся к полу… Внутри него снова рождалось странное чувство, что община не то место, где они должны сейчас быть. И что отец будет в ярости, если узнает.

Он накажет их. И маму тоже накажет. Ну почему они не уходят?.. Людвиг с надеждой посмотрел на нее и прошептал: «Пойдем, а?» Однако она сделала вид, что не услышала, посадила испуганного Люцика на пол, взяла чашу и поднесла к его губам.

— Мама, я не хочу, — захныкал тот. — Мама, оно странно пахнет!..

— Пей, Люциан. Это поможет тебе! — отозвалась она и другой рукой схватила его за затылок, чтобы склонить голову к напитку. — Ну же, мой мальчик! Давай!

Брат с надеждой посмотрел на Вигги, рассчитывая, что тот его, как всегда, защитит. Но Людвиг вдруг вновь почувствовал себя обиженным: брат и так сидел у мамы на руках всю дорогу, а Людвигу пришлось идти пешком. Нет уж, Люцик, разбирайся со своими бедами сам, мамин любимчик! Размазня!

— Мама… — Люциан почти плакал. Сильная материнская рука настойчиво клонила его к чаше. — Мама, не надо!..

— Пей! Живо! — зашипела мать и посмотрела на него с такой злобой, что даже Людвигу стало страшно. Наконец ей удалось влить содержимое чаши ему в рот. — Вот так! Молодец! Вот так, мой мальчик!

Мама оттаяла так же внезапно, как и рассердилась. Она чмокнула Люцика в макушку, потрепала его светлые волосы и отдала чашу Ур-Кха.

Люциан же с трудом проглотил содержимое, скривился и наконец расплакался. А Людвиг не будет плакать, он же не такой слабак, правда?

Жидкость вновь наполнила кубок. Людвиг вздрогнул — теперь его очередь.

— Я не буду, — проговорил Людвиг прежде, чем мама снова взяла чашу у Ур-Кха. — Ни за что.

— Дорогой, это исцелит тебя, разве ты не понимаешь? — Мама слабо улыбнулась. — Ты ведь хочешь, чтобы твои ручки снова шевелились?

Вигги невольно посмотрел на свои руки, бессильно сложенные на груди, как обуза. Конечно, он бы хотел, но в голове не укладывалось, как странная жидкость может помочь. Зачем мама вообще притащила их сюда?! Он хотел домой! К папе!..

— Нет! — проговорил он и замотал головой. А затем сказал так, как сказал бы Лилиан: — Засунь это себе в зад! Я не буду это пить!

Некоторое время мама с возмущенным удивлением смотрела на Людвига. Затем ее лицо исказилось от гнева: она сейчас просто придушит его! Однако Людвиг, несмотря на свою немощь, быстро бегал. Он успел рвануть в сторону, но ловкие руки матери все равно поймали его. Тогда мальчик дернулся, замотал головой, чтобы не дать маме влить в него кисельную гадость, и…

Да! Да, удача на его стороне! Он выбил чашу из маминых рук!

Кубок с грохотом упал на пол, содержимое выплеснулось и принялось быстро растекаться по каменным плитам. Людвиг почувствовал странный, тухловатый запах, исходящий от жидкости.

Праматерь, до этого безмолвно наблюдающая за действом, издала низкий рев, от которого потухли свечи. Глаза засветились пронзительным голубым светом, словно она собиралась испепелить нерадивого мальчишку.

— Что ты наделал?! — прошептала мама в ужасе и закрыла лицо руками.

Ответить он не успел: Люцик закричал и забился в припадке, извиваясь на полу, как змея. Тогда-то Людвиг не выдержал и завизжал.

* * *

Людвиг не помнил, как оказался снова в келье. Люцика же принес на руках непонятно откуда взявшийся Лилиан и положил на узкую койку. Лицо братца позеленело, некоторое время он извивался, как уж, да так сильно, что Лилиану даже пришлось схватить его за руки, чтобы тот себя не поранил.