— Что с ним? — спросил очнувшийся Людвиг и хотел подойти поближе, однако ноги его не слушались. — Лил, что с ним?!

— Не кричи ты, — рыкнул Лил и продолжил сжимать Люцика. — Плохо ему, не видишь?

Ноги Люциана, обычно бесчувственные, вдруг дернулись. Снова. И снова. Неужели…

«Он исцелился!» — хотел крикнуть Вигги, но тут голова Люцика запрокинулась, глаза закатились, оставляя лишь белочную слизь. Рот брата приоткрылся, и из него потекла слюна, смешанная с кровью.

— Язык прикусил… Дай ему что-нибудь в рот! Живо! — зычно велел Лил, позабыв, что рук-то у Людвига нет. — Чего стоишь?!

С маминой койки Вигги взял в зубы одеяло и потащил к Лилу. На вкус одеяло было горькое, да еще и путалось под ногами.

Ну давай же! Тащись быстрее!

— Еще медленнее не можешь? — Лил не выдержал, вырвал одеяло у Людвига и сунул его в рот Люцику. — Держи, мелкий!.. Черт, Люцик!..

Брат тем временем продолжал вздрагивать. Ртом, перепачканным кровью, будто нехотя, он сжал край одеяла. Наконец Люцик утих, отвернулся к стене и бессильно распластался на кровати.

На лицо Лила упала странная тень. Он коснулся лба Люциана, а затем накрыл его одеялом и бессильно рухнул на пол, рядом с его койкой.

— Лил, что с ним? — вновь дрожащим от слез голосом спросил Вигги. — Лил, не молчи!..

— Он уснул. — Лилиан выдавил из себя улыбку, хотя Людвиг видел мокрый блеск его глаз. Слабость старшего брата длилась всего мгновение, затем он снова вернул себе ожесточенное выражение лица и злобно прошипел: — Люцик уснул, придурок, не видишь?

Людвиг проглотил вставший в горле ком и сел рядом с Лилом, тоже обессиленный после произошедшего. Люцик уснул! Ему было жалко брата, не заслужившего таких мучений. На мгновение Вигги испугался, что потеряет его. Это мгновение было самым страшным в его детской жизни, впервые он ощутил дыхание раскрывшейся над головой ледяной бездны и понял, что такое настоящий, взрослый страх.

— А ты молодец, — вдруг сказал Лилиан и потрепал Вигги по волосам.

Людвиг так и не понял, с чего бы ему быть «молодцом». Неужели брат решил проявить к нему хоть какие-то теплые чувства?

— Лил, что это за место? Кто эти крешники? И почему они поклоняются этой ведьме?..

Лилиан вздохнул и покачал головой:

— Я и сам не знаю наверняка… Но знаю, что они очень странные. И действительно умеют исцелять. Я слышал, как они вылечили дочь одного графа, родившуюся без ног… Мама очень долго искала это место, чтобы привезти нас сюда.

— Значит, Люцик снова будет ходить? — Вигги тут же вспомнил ноги брата, дергавшиеся в судороге. Может быть, он зря боялся? Вдруг серки действительно хотели им помочь?.. Так много вопросов для его шести лет, ответы на которые он никогда не получит!

— Не знаю… Посмотрим, — буркнул Лилиан. — Пусть пока отдыхает…

— Я не выпил эту дрянь, — признался Людвиг. — Мама очень разозлилась! Я думал, она убьет меня!

— Может быть, и правильно сделал, что не выпил, — отозвался брат и вдруг совсем по-девчачьи разрыдался.

Да что с ним такое?.. Он плачет?.. Людвиг пораженно уставился на Лилиана. Его сильный, умный, дерзкий старший брат плачет?

— Вигги… — наконец произнес Лил и вытер слезы рукавом. — Люцик не исцелился… Люцик… он… мертв.

Десять лет назад
Вот уже третью ночь
Ворон сидит на дубе в поле.
Хороша будет жатва,
Хороша будет жатва!


Он смотрит в окна домов,
На спящих людей в постели.
Хороши будут угощения,
Хороши будут угощения!


На закате третьего дня
Из земли выйдет чудовище.
Хорош будет пир,
Хорош будет пир!


Кар-кар, летите сюда, мои братья!
Кар-кар, ешьте досыта, пейте досуха,
Во славу белолицего Бога,
Во славу белолицего Бога!


Йеффельская народная песня «Ворон»

Часть I

Огни Аэнора

Глава 1

Эрик

Граф фон Байль не возвратился в Марый острог ни в оговоренный срок, ни через два дня. Напрасно Эрик Циглер вглядывался вдаль и прислушивался к любому шороху. Если Теодор так и не вернется, Циглера осудят за нарушение Кодекса. Но с другой стороны, он подчинялся прямому приказу наместника, и его не в чем упрекнуть.

Ожидание измотало его так сильно, что он уже ко всему относился с прохладцей. Изуродованная голова Сирши, которую Эрик несколько суток не выпускал из рук, превратилась в протухший кусок мяса. Чтобы сохранить хоть что-то, Циглер срезал ее прекрасные волосы и собрал в массивную прядь. Прядь он пропустил через бусину, которую собственноручно вырезал из кедра. Затем смазал волосы жиром для блеска и лучшей сохранности. Теперь это его талисман; он будет носить его на поясе в качестве напоминания о собственном позоре до конца жизни.

Потом он соскреб с черепа подгнивающую, зеленоватую плоть, выскреб мозг через затылок особой лопаточкой, которую использовали для обработки оленьих черепов. И замочил кость в соляном растворе, меняя его два раза в день. После Циглер как следует отварил череп, мясо сошло полностью, оставив лишь чуть желтоватую кость. Граф гордился бы такой чистой работой.

Сросшаяся с лицевыми костями аба исказила их, отчего те изменились до неузнаваемости, и череп Сирши едва ли напоминал человеческий. Эрик бережно положил его дожидаться Теодора на подушке — рядом с серебряным черепом чудовища.

Шакал, который должен был привести сестру Эйлит, тоже так и не объявился. Стоит ли ждать его? И интересно, как там сама девчонка? Получилось ли у нее? Эрик часто размышлял о ней ночами, иногда даже хотел отправиться следом. Если через неделю никто из них не объявится, Циглер отправится на поиски, несмотря на мороз и метель. Ведь это его долг.

Сломанная рука зажила и стала почти как новая, но любое лишнее движение все еще отзывалось болью в локте. Эрик пытался тренироваться с мечом, но ничего не выходило: кисть работала плохо, приходилось без конца разрабатывать ее круговыми движениями. Меч держать он пока не мог. Да что там! Даже наполненная чаем глиняная чашка вызывала в предплечье неприятное покалывание.

Дела с глазом обстояли еще хуже. Несмотря на то, что Эрик промывал его травяным настоем, он все равно загноился и постоянно напоминал о себе. Из глазницы то и дело вытекала какая-то желто-розовая, дурно пахнущая слизь, и Циглер не успевал менять повязки. Несколько раз приходил лекарь, давая ему новые и новые травы.

Огневик в очередной раз прочищал изувеченную глазницу, когда в дверь его комнаты постучали. На пороге стоял белый как мел Орин. Впервые после гибели Сирши дворецкий решил поговорить с обережником. По его лицу было видно, что он чем-то сильно встревожен.

— Что-то случилось?

— Я получил послание из деревни Горст, — дрожащим голосом начал Орин, словно позабыв об их с Эриком ссоре. — Хозяин — там, и он сильно ранен.

Циглер с облегчением выдохнул. Ранен, но жив!

— Что случилось? — побледнел Эрик.

— Неизвестно. Но кажется, вслед за ним пришло чудовище. Жители Горста очень беспокоятся.

— А Эйлит?

Орин покачал головой.

— Эйлит никто не видел.

Вот же черт! Эрик глухо зарычал. Хоть бы это оказалась не она! Мысли замелькали одна за другой: «Вдруг она убила всех людей Теодора, расправилась с наместником, и лишь графу удалось чудом спастись от огромного монстра, в которого девчонка превратилась? Что делать тогда?»

— Значит, надо вызвать чертей. Разберутся с тварью, и после я заберу графа.

— Циглер, там рядом нет ни одного сторожевого поста, а ближайший — в четырех днях пути от Горста. Нет, это займет слишком много времени. Боюсь, он столько не продержится, нужно вернуть его как можно скорее. Я уже вызвал в Марый острог лекаря.

Как бы ни хотелось этого признавать, но Орин был прав. Четыре дня туда, затем обратно, итого — восемь дней… Если граф тяжело ранен, вряд ли он столько протянет.

— …Доставь его. Я велел приготовить лошадь.

* * *

Горст располагался на возвышении — темное пятно среди заснеженного леса. По границе общины тянулся частокол, выставленный для защиты от диких зверей. Из-за него виднелись деревянные коньки пухлых гонтовых крыш, верхушки яблонь и треугольный силуэт общинного дома.

Циглер добрался!.. Эти два дня пути по заснеженному лесу казались ему вечностью! Нэнэ — кобыла, которую дал ему Орин, — оказалась крайне упрямой стервой и постоянно делала все ему наперекор. Циглер, не имевший привычки бить лошадей, пару раз не выдержал и отхлестал строптивицу ремнем.

Итак, Горст. Глухая деревня, в которой, похоже, об Альхоре знают лишь понаслышке и еще хранят традиции темных, безбожных времен. Где-то здесь должны быть ворота, через которые ходил местный люд, но в сумерках Циглер уже плохо различал очертания. Лишь увидев черепа животных, которые светились зеленым в полумраке — их натерли смесью гробяного гриба и обман-травы, — он понял, что идет в верном направлении. У ворот не было ни петель, ни других опознавательных знаков. Лишь рядом висел небольшой медный колокол.

Эрик дернул за потертый кожаный шнур. По окрестностям полетел удивительно громкий звон. Ничего… Может, подать сигнал огнем?