— Я же вам еще по телефону сказала, Рафаэль, что ничего не знаю о Карине. Вашими усилиями мы почти не общаемся с ней с того случая…

Мать Карины, Светлана, поглядывала на него сердито, одновременно с неистовством кроша капусту для салата.

— Я не настраивал Карину против вас…

Выглядело, как жалкое оправдание. Хотя они и в самом деле никогда не обсуждали родителей Карины.

Светлана поджала губы, презрительно процедила:

— Ну, конечно… По своему собственному желанию дочь перестала звонить и на выходные приезжать к родной матери.

Рафаэль покачал головой:

— Я не могу за нее ответить, почему так произошло. Я даже не спрашиваю вас, где она… Я просто хочу знать, что с ней все в порядке.

— Не спрашивает, где она… — Светлана шумно ссыпала капусту в салатницу, грохнула разделочной доской по столу: — И правильно делаете, что не спрашиваете… Я бы, если бы и знала, не сказала…

Рафаэль поднял глаза, спросил тихо:

— Почему?

Он с удивлением смотрел на в общем-то миловидную, если бы не желчный взгляд и скривившееся в неприязненной гримасе лицо, женщину.

Светлана отбросила от себя нож, уперла кулаки в бока:

— Потому что я рада, что у нее, наконец, голова прояснилась… Что ушла от тебя, за ум взялась.

— То есть вы не знаете, где она?.. А если она в беде и ей нужна помощь? — еще один несмелый, бессмысленный вопрос.

Светлана фыркнула:

— Что там у нее может случиться?!

— Ну не знаю, — Рафаэль пожал плечами: — Заболела. Нет денег. Просто может быть ей одиноко и она запуталась и потерялась. И ей нужно с кем-то поговорить. Знать, что она кому-то нужна.

Светлана с раздражением закатила глаза.

— Ой, бросьте, Рафаэль! — она снова перешла на «вы». — Я понимаю, что у вас творческая профессия, тонкая душевная организация, — это было сказано с пренебрежительной интонацией, скорее как оскорбление, — но надумывать не надо… Это все не про мою дочь. Карина — взрослый, самодостаточный человек. Если она не хочет с вами общаться, значит, есть за что. — Светлана победно окинула взглядом съежившуюся фигуру несостоявшегося зятя, отвернулась, посмотрела в окно: — У какой-нибудь из подруг отсиживается. Деньги закончатся, приедет. Надеюсь, не к вам.

— Вы до такой степени не любите меня? Готовы игнорировать, что у Карины проблемы, лишь бы отвадить ее от меня?

— Я всего лишь хочу лучшего для моего ребенка, — Светлана снова повернулась к нему, посмотрела с вызовом.

Рафаэль понимающе кивнул:

— А я — не лучшее… Все верно.

— Не лучшее, конечно. Ни кола, ни двора, сомнительное настоящее, еще более сомнительное прошлое… — Она осеклась, заметив, как посерело смуглое лицо парня. — Простите меня за прямоту, но вы даже не знаете, какая у вас наследственность. Еще неизвестно, чем «наградите» своих детей.

Она снова вернулась к своему салату, двигалась прерывисто, раздраженно, всем своим видом показывая, что не намерена продолжать разговор.

Рафаэль, вздохнув, поднялся, посмотрел сверху вниз — мать Карины едва доставала до его плеча — усмехнулся:

— Если Карина появится, сбросьте хотя бы СМС, что с ней все в порядке.

Он достал из кармана куртки визитку, положил на стол. Пальцы замерли на шершавой поверхности.

Рафаэль посмотрел на Светлану, на мгновение их взгляды встретились, и Рафаэль понял — не позвонит. Закусив губу, решительно развернулся и вышел на крыльцо.

Стремительно направился к калитке. Оглянулся уже садясь в машину.

Двухэтажный дом в окружении голых яблонь; темная горбатая крыша и две открытые террасы — на первом и на втором этаже. Светлый облицовочный кирпич, коричневые рамы стрельчатых окон. И круглое чердачное окно с витражом: расчленённый фигурным переплётом на восемь частей распустившийся нежно-голубой цветок незабудки.

Все началось именно с него.

* * *

Кафе «Тростиночка», середина апреля

Стас и Гораций переглянулись.

— Раф, завтра надо дать ответ, участвуем или нет, прислать первые рефы хотя бы, концепт какой-никакой, — Стас морщился, будто от зубной боли, смотрел исподлобья. — Это крайний срок, по-хорошему — сегодня.

Рафаэль все знал — в письме арт-директора были четко прописаны сроки. Порывисто поднял руки к голове, взъерошил темные курчавые волосы, прошептал:

— Нет идеи, понимаешь? Концепта нет. И тут лучше вообще не светиться, чем влезть и облажаться. Понимаешь?

Они по-прежнему сидели в кафе «Тростиночка». К краю стола сдвинуты чашки и прозрачный чайник с зеленым чаем. В центре стола — ворох мятых салфеток, листов из блокнотов и стикеров. Результат их мозгового штурма. Ребята терли виски.

Татьяна с надеждой предложила:

— Может, разойдемся? Со свежими силами завтра соберемся и снова все обдумаем? Сегодня все равно одно по одному топчемся.

Парни покачали головами:

— Ты же слышала — сегодня надо хоть что-то выдать.

Татьяна опустила плечи, прикрыла глаза. Стас кивнул:

— Раф прав. В нашем деле стабильный рост важнее фееричной победы. Хотя не всегда…

В разговор вступил Семен.

— От нас ждут чего-то особого. Покажешь середнячка, скажут, что прежний успех — случайность. И выбросят в утиль.

— Ну так и я том, — Рафаэль положил кулаки один на другой, опустил на них подбородок. Прикрыл глаза. Что-то неуловимое вертелось в голове. Ускользало сигаретным дымом сквозь пальцы.

— Чего мы хотя бы ищем? — Татьяна пошевелила ворох бумажных шариков — их забракованные идеи.

Рафаэль сам толком не знал. Будь у него время, он бы продумал, просмотрел на компьютере прежние работы Photograph, вышедшие в финал конкурса, просмотрел б последние интервью арт-команды… Сейчас время — непозволительная роскошь. Но в одном он был уверен:

— Нужна необычная локация.

Семен вскинул голову:

— Необычная для нас или для них?

— Для них, конечно… Но в рамках стереотипов о стране. С чем у них ассоциируется Россия — Достоевский, снег, пугающие просторы и инфернальные холода.

Гораций оживился:

— Может, пока снег совсем не стаял, нату́рную съемку замутим, по ходу решим, подойдет или нет. По прогнозу видел, циклон прет, мокрый снег обещают.

Рафаэль покачал головой:

— Нет, по ходу ничего решать не будем. Мы же не школьники, в самом деле. Да и времени нет пальцем в небо тыкать… Нужно наверняка действовать.

Стас вздохнул.

— А что тогда?

Рафаэль молчал. Идея, будто гусиное перо щекотала под носом, свербела в горле, просилась наружу. Неясная, несформированная, но близкая, протяни руку и поймаешь. Рафаэль пока хватал пустоту.

Татьяна прищурилась, вспоминая.

— А что, если пройтись по этническим корням?

Гораций прищурился:

— А что? Этно-тематика сейчас в тренде.

Ребята одновременно усмехнулись на его очередное «в тренде». Стас скептически отмахнулся:

— Да ну, этнодеревню хочешь подснять? У них этих этнодеревень, как зимой снега, у них они появились раньше, чем у нас бизнес-центры… Этим их не удивишь.

Татьяна мотнула головой, упрямо поджала губы.

— Я думаю сделать как раз что-то знаковое, древнее, с мрачной историей, что-то дикое… Ну, как вам объяснить… С опорой на сторите́ллинг.

Стас хмыкнул:

— Сторителлинг… Скажешь тоже. Это что за зверь такой?

Гораций воодушевился, придвинулся ближе:

— Погоди-погоди, Татьяна дело говорит. Это сейчас тема из тем — сторителлинг…

— «В тренде»? — хором закончили за него фразу ребята и засмеялись.

Админ обиженно отмахнулся:

— Да ну вас… Ржете еще.

Рафаэль кивнул Татьяне:

— Говори.

Девушка поправила волосы, убрала за ухо темную прядь.

— Здесь недалеко, километрах в шестидесяти, есть старый скит, вроде как староверов, но может и язычников, название такое — под старину. Ну-у, то есть как есть… Был! Гнилое место, кто ни поселится, тот или помрет, или без имущества останется. Да и сам скит нет-нет, да загорается. Говорят, про́клятое место, никто туда не суется. Поговаривают, будто здесь в давние времена женский монастырь действовал. Скит. Еще при язычниках. Только его княжеские дружинники спалили вместе со всеми монахинями. Оттого место и нежилое до сих пор.

— Не было у язычников монастырей; и скиты у староверов были, — Семен уже гуглил информацию. — Значит и сожгли монголы, например, или при царе, — он отложил сотовый. — Но это не точно.

Татьяна отмахнулась:

— Я не историк и не религиовед. Да и не в том суть, сейчас столько всего намешано, пойди, разберись, где правда, а где додумано и за истину выдано. Я рассказываю, что слышала… Но место красивое, загадочное. Мрачное. Голые ветви деревьев, почерневший остов часовни, фрагменты росписи и пустые круглые глазницы окон, будто выколотые глаза великана. Скажи, Раф, чем не концепт?

— Скажешь тоже — великана. Тебе книжки писать надо, — Стас откинулся на спинку стула, смотрел отстраненно и скептически ухмылялся.

Рафаэль поднял вверх указательный палец:

— Татьяна дело говорит.

Стилист фыркнул:

— Бред…

Татьяна продолжала:

— «Бред» — это потому что не ты предложил, да? — Стас умолк. А Татьяна продолжала рассказывать: — Пару лет назад эту землю заселила община, присматривает за часовней. Разобрала старое пожарище, заложила новый фундамент. Своими силами стройматериалы закупает, своими силами возводит. А в соцсетях вчера видела — опять сгорела постройка. В комментах народ сразу про нечистую вспомнил и про эту легенду о сожженных заживо монахинях. Или как там они назывались у староверов. — Она окинула взглядом ребят, задержалась на сосредоточенном Рафаэле: — Я думаю можно раскрутить эту тематику, охота на ведьм, борьба с еретиками… Дико, стихийно, броско получится. И социальная тематика, опять же… Что скажешь?