Евгения Перова
Нет рецепта для любви
Часть первая
Амнезия
Хозяек, желающих придерживаться выдачи провизии, назначенной в этой книге, прошу иметь в своей кладовой: во-первых, столовую серебряную ложку…
Елена Молоховец
Глава 1
Незнакомец в доме
Он очнулся. Голова просто раскалывалась от боли, поэтому некоторое время он полежал, с недоумением рассматривая обстановку вокруг: белый потолок с трещинами, желтая стена, на ней — разноцветные картинки непонятного содержания. Другая стена почему-то голубая. Шкаф, ломящийся от книг и безделушек, дверь с нарисованной наискосок радугой, окно без занавесок, в углу — огромный фикус в кадке. Он сделал было попытку сесть, но стены поплыли и закружились. Он закрыл глаза, пытаясь вспомнить, как здесь оказался. И где это — здесь? Ничего не вспоминалось, в окружавшей его сознание беспросветной тьме возникали только какие-то неясные — не в фокусе — образы. Словно глубоководные рыбы, они медленно всплывали и опять тонули, сверкнув на мгновение бликом на чешуе. Вскоре около него образовалась какая-то жизнь — что-то шевелилось, шелестело, пыхтело, попискивало, покашливало и шепталось:
— Как тебе кажется, проснулся он или нет?
— Не знаю.
— Ну посмотри, посмотри на него — вполне приличный. И лицо такое интеллигентное.
— Да уж.
Он открыл глаза, с трудом повернув голову на звук, и чуть не упал с дивана: перед ним выстроилась удивительная группа — большой черный кот, маленькая лохматая собачка, низенькая пухленькая девушка и высокое тонкое создание в бесформенном сером свитере с белой крысой на плече. Толстушка смотрела на него с явным интересом, а создание — скорее брезгливо.
— О, проснулся! — сказала толстушка. — Привет. Как ты?
— Ни… ничего, спа… спасибо…
— Вот видишь, воспитанный.
— Ну да, — с сомнением в голосе произнесло существо в свитере.
— Вы кто? — спросил он, морщась от головной боли.
— Мы? Я Наполеон.
— Кто?!
— Бонапарт, — пояснила толстушка и повернулась в профиль, заложив руку за борт воображаемого сюртука.
— Бо… Бонапарт?
— Ну да. Вот это — Киви и Дуся, а это — Гамлет и товарищ Шариков.
Он с трудом сел, чувствуя, что ум заходит за разум. Ну с товарищем Шариковым все ясно: лохматая дворняжка радостно скалила зубы и молотила хвостом. Гамлет — черный кот с белой искоркой на груди — был явно и определенно беременным. Существо в бесформенном свитере носило совершенно неподходящее имя Дуся. И еще крыса, которую почему-то звали Киви. Просто зоопарк какой-то.
— Хочешь кофе? Пошли на кухню.
Все, не мешкая, удалились. Последней, подозрительно оглядываясь, ушла кошка по имени Гамлет.
Ничего по-прежнему не понимая, он с трудом поднялся — процесс занял массу времени и потребовал приложения нечеловеческих усилий — и поплелся на запах кофе. Кухня оказалась очень маленькой и светлой, а на окне висели разноцветные стекляшки на леске, сверкавшие на солнце и пускавшие вокруг радужные блики. От блеска у него еще больше заломило в висках. Кошка Гамлет сидела на подоконнике и умывалась, товарища Шарикова и Наполеона не было видно, а создание с крысой на плече мрачно разливало по чашкам кофе.
Щурясь от обилия света, он разглядел за окном голые деревья и несколько белых многоэтажек — типичный пейзаж московского спального района. По небу быстро плыли серо-лиловые облака. Ноябрь, что ли? Или март? Какой сейчас месяц-то? Куда он попал? И почему та странная девица называла себя Наполеоном, а беременную кошку — Гамлетом? Надо бы выяснить, как он здесь оказался.
— А почему кошку зовут Гамлет? — спросил он.
— Ну не сразу народ понял, что кошка. Думали, кот.
— А почему Наполеон?
— Ей так нравится. Считает, что похожа. Особенно в профиль. Не заметил? А вообще-то Ира. Пошла с собакой гулять. Еще вопросы есть?
Создание поставило перед ним чашку с кофе, который оказался горячим и в меру сладким. Именно это ему сейчас и было нужно.
— Спасибо, Дусенька.
— Какая я тебе Дусенька?
— А как же?
— Я Киви. А Дуся — вот она, крыса.
— Извини, я не понял. Но почему ты Киви?
— А что, нельзя? Ирка — Наполеон, я — Киви. А тебя-то как зовут?
— Меня?
И тут он вдруг похолодел, а стены снова угрожающе заколыхались вокруг: он не помнил, как его зовут! Он не помнил вообще ничего: ни имени, ни фамилии, не говоря уж об отчестве. Ни адреса, ни профессии, ни возраста. Никакого представления вообще, кто он такой! От ужаса потемнело в глазах, и он почувствовал, что теряет сознание…
— Эй! Эй, ты что?
Перед ним загадочно мерцали глаза — золотисто-коричневые с темными ободочками, они были окружены длинными ресницами и сияли, как звезды. Медовые глаза…
— Твои глаза — цвета гречишного меда…
— Ну вот, очнулся. — Киви выпрямилась: не в силах поднять его с пола, она просто помогла ему сесть и плеснула в лицо водой. — Что это ты? С тобой все в порядке?
— Нет. Со мной все не в порядке, — сказал он, вытирая рукой мокрое лицо. — Представляешь, я ничего не помню. Совсем ничего.
— Что такое гречишный мед, ты помнишь?
— Вот только это и помню. А все остальное — нет. Ни — кто я, ни что — я, ни — где я… И кстати, где это я?
— Ты у Наполеона. То есть у Иры. Ира Кольцова, моя подруга. Она тебя вчера вечером подобрала на улице.
— На улице?
— Ну не совсем на улице. Короче, ты сидел на лавочке у ее дома и засыпал. Холодно было. Она тебя пожалела и подобрала. Не помнишь?
— Не помню. Я что, пьяный был?
— Не знаю. Ирка говорит, вроде не пахло. Она решила, тебе плохо. Она такая: всех подбирает. Кошек, собак, крыс. Теперь вот мужика подобрала.
— Боже! А где это все находится?
— Что — все?
— Ну, эта улица, где она меня подобрала?
— Где эта улица, где этот дом! Улица Строительная, дом двенадцать. Это тебе о чем-нибудь говорит?
— Нет, ни о чем.
— Что же с тобой делать?
Киви мрачно смотрела на него своими медовыми глазами. В коридоре загрохотало: Наполеон и Шариков вернулись с прогулки.
— Наполеон, что с ним делать? Он ничего вспомнить не может и в обмороки падает. Я тут с ним не останусь. Ни за что.
Наполеон, отбиваясь от Шарикова, ввалилась в кухню. Кошка раздраженно зашипела, а крыса, до этого шуровавшая в мусорном ведре, ловко залезла Киви на плечо.
— Может, ему давление померить?
— Думаешь, поможет? — скептически возразила Киви.
— А вообще, надо Катерине звонить.
— Вот ты и звони.
— Ладно, я позвоню, а ты померяй все-таки ему давление.
— Закатай рукав, — попросила Киви.
Он послушно закатал рукав белой рубашки, а Киви ловким движением приладила манжету и уставилась в монитор. Крыса тоже смотрела. У нее — у Киви, а не у крысы — были маленькие, совсем детские пальчики с коротко постриженными ноготками без маникюра. Он смотрел, как она хмурит брови, как двигаются пальчики, как дышит белое горлышко за высоким воротником свитера, такое тонкое и беззащитное, как бьется на нем синяя жилка, как шевелятся губы в такт биению его сердца… Вот придурок… Только что, можно сказать, восстал из небытия, а туда же — пальчики, губки! Идиот.
— Сто двадцать на восемьдесят. Как у космонавта. Стало быть, инсульт тебе не грозит.
— Ты что, врач?
— Я — нет. Врач скоро придет. Я надеюсь.
— Я дозвонилась, — вернулась взволнованная Ира-Наполеон. — Катерина сейчас прибежит. Ну, как он?
— Клиент скорее жив, чем мертв.
— Послушай, На… Наполеон, расскажи поподробнее, как ты меня нашла, а? Ира присела на табуретку, задумалась и торжественным тоном произнесла:
— Смеркалось…
— Наполеон! — одернула ее Киви.
— Киви, правда же, смеркалось! Я иду с Шариковым, а он — то есть ты — сидишь на скамеечке у нашего дома, смурной такой, в одной рубашке и галстуке. А холодно было. Я говорю: «Молодой человек, вы где живете-то? Давайте провожу, а то замерзнете!» А ты засыпаешь на ходу… Ну, я к себе и привела. А то бы замерз.
— Послушай, а больше у меня ничего не было с собой? Ни куртки, ни портфеля, ничего?
— Нет, все, что было, — при тебе.
Он оглядел себя: мятая рубашка, не менее мятые брюки, несвежие носки. Он проверил карманы, в них — ничего. Ни документов, ни ключей. Что же с ним произошло? При малейшем усилии что-нибудь вспомнить в голове гудело, как в пустой бочке.
— Слушай, а как это, когда совсем ничего не помнишь, а? — Ира разглядывала его с интересом.
— Наполеон! — Киви опять шикнула на подругу, отличавшуюся, как он уже понял, удивительной непосредственностью.
— Киви, интересно же!
— Интересно ей, — проворчала Киви, доставая сигарету.
Он прислушался к собственным ощущениям и поёжился:
— Голова пустая. Только сквозняк гуляет.
— Ужас! — ахнула Наполеон, а Киви, мрачневшая на глазах, спросила:
— И что будем делать? Может, его в полицию сдать?
В полицию ему как-то совсем не хотелось. Ему смертельно хотелось домой. Принять душ, побриться, переодеться, поесть, наконец. Но где этот дом? Черт, что же это такое?
— Не надо меня в полицию, пожалуйста! Можно, я тут у вас немножко посижу? Должен же я что-нибудь вспомнить?