— Киви, ну ты представляешь — в полицию! Они же пристанут: кто, что, откуда, почему? — заволновалась Наполеон. — А у меня поезд через три часа. И потом, мне он кажется вполне приличным человеком.

— Приличным! Приличные люди в одних рубашках зимой не бегают и на скамейках не спят. А ты тоже. Вызвала бы ему «Скорую», и все дела.

Киви была в ярости. Целую неделю она жила предвкушением грядущей свободы: Наполеошка уедет, и она останется наконец одна — кошки-собаки не в счет. Такое счастье — никто не давит на психику, никто не пристает. Можно делать что угодно! Ничего такого особенного она делать не собиралась, но возможность порыться всласть в книгах, поваляться на диване, посмотреть спокойно видео, послушать любимую музыку и даже немножко потанцевать под нее — все это было так заманчиво. А тут — на тебе! Конечно, она подозревала, что с Наполеошкой все гладко не пройдет, но чтобы такое!

Жизнь у Киви была не слишком веселая. Обычно она до последнего сидела на работе, а потом каталась в метро, уткнувшись в книжку или электронную читалку. Иногда заходила в торговый центр около дома и бродила там, разглядывая витрины. Летом можно было просто погулять по улицам, но осенью и зимой, когда рано темнеет, да и вообще холодно, торговый центр был спасением. Обычно она звонила оттуда или от метро Ире-Наполеону, и та, выгуливая Шарикова, провожала ее до подъезда.

Дома Киви быстренько ужинала, стараясь не попадаться на глаза матери, если в холодильнике еще оставались купленные ею самой йогурты или сыр. Она давно питалась сама, в основном фастфудом — совсем отделилась от родителей после очередного скандала. Потом она скрывалась в своей комнате, включала ноутбук и, нацепив наушники, отрешалась от происходящего в квартире. А происходить там могло все, что угодно — от внезапной перестановки мебели до бурного выяснения отношений с рукоприкладством: отец время от времени запивал, и мать учила его уму-разуму. Да и комнатку, где она ютилась, Киви с большой натяжкой могла назвать своей: мать заходила когда хотела и наводила собственный порядок. Такой же порядок она пыталась наводить и в жизни своей никчемной дочери, но Киви не давалась. Вот и вчера — в очередном припадке любви к «дочуне» мамаша попыталась осчастливить Киви новой трикотажной кофтой ярко-красного цвета. Все немногочисленные одёжки Киви были серые либо чёрные, поэтому красная кофта с воланами никак не вписывалась в ее гардероб. Она вообще старалась одеваться неброско и выглядеть как можно более незаметно, чем ужасно раздражала мать:

— На кого ты похожа? От людей стыдно. Что это такое? Не девушка, а… поганка какая-то. Кто тебя замуж возьмет?

— А я и не собираюсь замуж! — выкрикнула Киви в ответ. Она привыкла к ругани, но «поганка» обидела ее ужасно. — На себя посмотрела бы.

Мать невольно обернулась к зеркалу и окинула взглядом свою мощную фигуру и наряд: темно-синюю юбку и лиловую кофточку с ярко-розовыми и белыми хризантемами, дополнительно украшенными блестками.

— Галюнечка, ну что ты кричишь на девочку! — встрял слегка поддатый отец, который обожал свою дочь. — Ей все к лицу. Я уверен, что мальчикам она нравится.

— А ты вообще молчи! Понимал бы что. Ладно, не хочешь такую красивую кофту — не надо. На работе продам. Стараешься для нее, стараешься. Никакой благодарности.

— А ты не старайся. Оставь меня в покое раз и навсегда. Я сама разберусь.

— Как же, разобралась одна такая. Нет, вы только посмотрите на нее! Мышь серая.

— Галюнечка, ну что ты… — опять влез отец.

— Не встревай! Ты мусор вынес? Ладно, пошли ужинать. Мышь, ты идешь?

— Я попозже поем.

— Ага, йогурты свои будешь лопать? И так худая — одни кости, без слез не взглянешь. Ну, пойдем, не капризничай. У нас сегодня курочка, запеченная на картошечке, жирненькая такая. Капустки достану квашеной, помидорок. Пойдем, дочунь.

— Не надо мне твоей курицы! Опять станешь куском попрекать…

— Ну и сиди на йогуртах. Скоро вообще одна тень останется.

И мать выплыла из комнаты, а отец, виновато улыбнувшись, быстро чмокнул дочку в макушку и побежал следом. Дочка всхлипнула — редкая отцовская нежность пробивала сквозные дыры в ее защитных доспехах. Киви была очень похожа на отца, только характером потверже, поэтому с бо́льшим успехом противостояла сокрушительному материнскому напору. Утром Киви с огромным облегчением сбежала из дому к подруге, где ее ждал сюрприз в лице таинственного незнакомца…

Раздался звонок в дверь. Шариков залаял и ринулся в прихожую, крыса юркнула под плиту, а кошка Гамлет насторожила уши.

— Ура! — закричала Наполеон.

— А это еще кто?

— Это обещанный врач, Катерина Полякова! — ответила Киви, тоже слегка оживившись.

Катерина ворвалась как цунами. Она была рослая, пышная и жаркая: куртка нараспашку, белый халат расстегнут, в вырезе розовой кофточки видна сдобная грудь, слегка прикрытая фонендоскопом.

— Ну, что тут у вас?

— Кать, представляешь, он ничего не помнит! И в обморок упал почему-то. Я давление померила — ничего особенного, сто двадцать на восемьдесят.

— Понятно. Что пили, товарищ?

— Да не помнит он ничего!

— Не помню я ничего…

— Так, давайте всё сначала.

— Ну, в общем, Наполеошка вчера вечером гуляла с Шариковым. Видит — на лавочке сидит этот товарищ и пытается прикорнуть. На улице — мороз, а он в одной рубашоночке.

— Ага, хорошенький такой!

— Ну ты Наполеона знаешь. Короче, она привела его домой. Говорит, спиртным от него не пахло. Ночь он проспал, а утром — вот, ничего не помнит.

— С ума от вас сойдешь! Как можно приводить домой совершенно незнакомого человека, да еще в непонятном состоянии? Ладно, Наполеон, а ты-то куда смотрела?

— Я тут при чем? — взвилась Киви. — Я только утром пришла. Наполеошка в Питер уезжает, Пифагор в Лондоне, а меня она вызвала за зверьем присматривать.

— Хорошенькое приобретение для вашего зоопарка. Вот только такого зверя вам и не хватало. Хотя бы Пифагор дома был!

— Ты не знаешь Пифагора? Наполеошка снежного человека приведет — он не заметит.

— Это верно. А если бы он умер тут у вас? «Скорую» ты не догадалась вызвать?

— Кать, ну не умер же, — возразила Ира-Наполеон, которая все это время растерянно переводила взгляд с одной подруги на другую. — А «Скорую»-то зачем? Просто человек выпил и спать хотел…

— Выпил! Ты же говоришь: не пахло? А вдруг он наркоман?

— Да нет, не похоже.

— Не похоже! Много ты видела наркоманов? А если он маньяк?

— Послушайте, девушки. — Предполагаемый маньяк наконец опомнился и прорвался в бурный девичий спор. — Нельзя же так. Я, конечно, ничего не помню, но пока все слышу и даже что-то понимаю. Никакой я не маньяк. И не наркоман. Даже не алкоголик.

— Откуда вы знаете? Вы же не помните ничего.

— Я уверен.

— Уверен он…

— Ну откуда, откуда я могла знать, что он утром ничего не вспомнит? — всхлипнула Наполеон. — Я думала, выспится и уйдет себе. Что нам теперь делать-то?

— Наполеон, не реви. Ну-ка, больной…

— Я не больной.

— А какой? Здоровый, что ли? Дыхни-ка. Скажи: «А-а-а-а». Направо посмотри, теперь налево… теперь вот сюда…

Катерина ловко произвела осмотр, ощупала голову и шею, потом, развернув к свету, заглянула в глаза.

— Раздевайся. Ну, рубашку сними. Наполеошка, отвернись. Не видишь, человек стесняется. Та-ак. Ссадин и гематом нет, следов уколов нет… Давай-ка еще раз давление померяем. Теперь послушаем. Дыши. Не дыши. Какой сегодня день недели? Ладно, я и сама не знаю. А число? Месяц какой сейчас? Не помнишь. А год? Ясно. Сколько будет семью восемь? Правильно. В больницу ты не хочешь?

— Не хочу.

— Ну да, без документов тебя и не возьмут. Нет документов? Нет. А в полицию?

— Тем более не хочу. Чем мне полиция поможет? Послушайте, я, конечно, ничего не помню, но я приличный человек. Мне так кажется.

— Ну ладно. На алкоголика ты не похож, на наркомана тоже. Но все-таки что-то ты принял такое… своеобразное, что тебе память отшибло. Хорошо бы, конечно, томографию сделать… Вдруг у тебя… Ладно, будем надеяться, что нет ничего такого. Пожалуй, анализ крови помог бы прояснить ситуацию… Хотя… Да, уже порядочно времени прошло. Ну ладно, попробуем что-нибудь сделать. Я вернусь через полчасика.

— Кать, так что с ним такое? — волновалась Наполеон.

— Ретроградная амнезия, похоже. Из-за чего, пока неясно.

— А это пройдет?

— Будем надеяться.

— А когда? Когда я все вспомню? — Он с волнением смотрел на Катерину.

— Трудно сказать. В любой момент.

— Может, его по голове стукнуть? — предложила Киви весьма кровожадно.

— Вот спасибо! — Он обиженно взглянул на Киви, которая скорчила ему рожицу.

— Боюсь, не поможет. Ну что, мальчики-девочки? Когда Наполеон уезжает?

— Сейчас.

— А возвращается?

— Через четыре дня.

— А Пифагор?

— К Новому году.

— Киви, тогда придется вам с подкидышем как-то продержаться до возвращения Наполеона, — сказала Катерина, внимательно глядя на насупившуюся Киви. — Ты выдержишь? Деться ему некуда, как я понимаю.