— Ну ты и наглая, бабка Матрена. Меня вообще будить так нельзя, я же убить могу за это. Да и если мы сейчас куличи есть будем, то что мы освящать понесем? — спросила ее.

— Себя понесем, куличи будут в нас, — она радостно улыбалась. — Конфеты где?

— Нету, не купила, — ответила я.

— Я так и знала.

Она потыкала в своего коловершу пальцем, тот отдал ей очищенное яйцо. Открыл пасть и вытащил оттуда большой кулек с конфетами. Ох и не фига себе, вот никак к нему не привыкну. Я с осторожностью дотронулась до пакета, мне казалось, что он сейчас будет весь мокрый и в слюнях. Нет, я ошибалась, обычный пакет с хорошими, дорогими конфетами.

— Это для тебя и для девчонки, а второй, попроще, — раздавать будешь, — сказала она, а чертенок вытащил второй кулек поменьше.

Я на нее внимательно посмотрела.

— Да не боись, нормальные они, традиция такая, конфетки на Пасху раздавать, — сказала она.

Мы пили с ней чай с куличиком, слушали, как поет соловей и где-то стрекочет кузнечик. Коловерша пытался прибрать назад конфеты, но бабка Матрена не давала ему это сделать.

— Пойдем, надо первыми прийти, — сказала она.

— Мы на мотоцикле поедем? — спросила я.

— Ты чего, ку-ку? — постучала она по голове. — Нет, конечно, пешком пойдем.

— Сейчас я коз подою. Да и Саша обещал утром зайти, — ответила я.

— Коз подоишь потом. Сашка твой не придет, он церкву охраняет. Платок на бошку натяни и юбку в пол, — дала она указания.

Я пошла переодеться и захватила куличи, яйца и конфеты. Она загнала свой мотоцикл ко мне во двор, и мы отправились с ней в местную церковь.

Пасха

Матрена для своего возраста довольно бойко вышагивала. До церкви нужно было идти минут двадцать. Мы разговаривали по дороге.

— Ты крестик надела? — спросила она.

— Угу, только я не помню, как креститься, — ответила я и покраснела.

— Я тебе там покажу.

Она притормозила, и мы остановились.

— Бадик давай, — сказала она коловерше.

Тот вытащил из пасти трость и отдал старушке. Со стороны чертенка не было видно и казалось, что бабулька вытаскивает палку из-за спины, как Скай Уокер джедайский меч. Я хихикнула.

— Чего ржешь, как лошадь? — буркнула она недовольно.

— Ой, я не знала, что в чертенке помещаются такие большие предметы.

Я стала его внимательно разглядывать и почесала ему шейку, где, оказывается, находился небольшой зоб-мешок. Он застеснялся и захихикал.

— Смотри-ка чего, а ты ему нравишься, и дотронуться до него можешь, — по-доброму буркнула Матрена. — Обычно он никого не жалует и укусить еще может.

— И сильно? — удивилась я.

— А то.

Чертик ощерился и обнажил ровный ряд остреньких мелких зубов. Потом стал серьезным и снова улыбнулся: теперь его пасть была похожа на звериную: клыки, резцы. Снова прикрыл рот, а когда открыл, то из него вывалился змеиный язык и такие же два зубика.

— Ну, все, хватит баловаться, — бабулька щелкнула его в лоб.

Он надулся и отвернулся от нас, продемонстрировав замечательный хвостик с кисточкой.

— Я не знала, что вы плохо ходите и вам нужен бадик, — сказала участливо я.

— Бадик для старушки — это не способ передвижения, это орудие борьбы, — ответила она и гордо потрясла тростью.

— И тележка туда же? — спросила я и рассмеялась.

— А как же. Тебе ни разу по ногам тележкой не прокатывались? — поинтересовалась она и хитро прищурилась.

— Ну-у-у, бывало. Еще и пихнуть ухитряются, — ответила я.

— А ты в ответ пихни, наступили — в ответ наступи. Особенно это церкви касается, часто некоторые граждане и гражданки негражданской наружности там свои нехорошие делишки проворачивают.

— Ну, это же нехорошо, это неправильно, нельзя так, — ответила я.

— Церква — это источник силы, и если умеешь им пользоваться, то и все твои задумки получаться будут, неважно, хорошие они или плохие в общечеловеческом смысле. Это как родник, из которого люди воду набирают, можно набрать воды попить, а можно и ноги там помыть, — ответила она.

Ну вот, как-то неприятно все это было слышать, хотя я и встречалась с колдовством в церкви, и люди не благости у Бога просили, а у прихожан счастье и здоровье забирали. Как-то бабулька — божий одуванчик тщательно вокруг меня веником мела и что-то себе под нос бубнила. Она метет, а я за веником кругом поворачиваюсь и смотрю на нее так внимательно. Почуяла старая, что что-то неладно и глаза на меня поднимает. Рот от радости перекосился, смотрит на меня злобно. А у меня в голове вертится: «Что мое — остается со мной, что твое — остается тебе». И так до тех пор, пока она не скрылась из виду. Спиной назад от меня пятилась.

— Чего затихла? — ткнула меня локтем Матрена. — А ли видела чего в церкви?

— Да так, свечи поставила и стояла иконы рассматривала, тут одна старушка подлетает и давай свечки тушить да выдергивать, — ответила я.

— А ты чего сделала, сказала? — поинтересовалась она.

— Ничего, просто на нее смотрела ошалевшим взглядом. Она повернулась, смотрит на меня: «Ой, вы только свечу поставили, а я затушила? Извините, простите». Назад все зажгла и дрожащими руками все поставила, часть свечек уронила.

— Твою-то не затушила?

— Не успела.

— И то хорошо, и то ладно.

Мы подошли к церкви. С трех сторон бежали бабка Нина, какая-то тетка неопределенного возраста и баба молодая.

— Вот они уже, кумушки, несутся. Смотри, что сейчас будет, — сказала Матрена и облокотилась на свою палку, чтобы лучше все рассмотреть. Ей только попкорна в руки не хватало. — Жаль, в этом году Полунощницу отменили из-за вируса проклятого, там еще веселей бывает.

Все три бабенки оказались одновременно у дверей церкви. Но ни одна из них не успела схватиться за ручку двери. Они начали отпихивать и оттаскивать друг друга, не давая возможности подойти к заветной цели. Ко мне подошел Саша, чмокнул в щечку.

— Доброе утро, моя хорошая. Христос воскрес, бабушка Матрена и Агнета.

— Воистину воскрес, — ответили мы хором, и бабулька сунула ему в руки яйцо и конфеты.

— Ну, чего стоишь, на милую свою любуешься, иди окаянных разними, — сказала Матрена.

— Подожду немного. Они каждый год тут дерутся. Что-то Елены Сергеевны не видно? Той старушки с фингалом под глазом, — пояснил участковый.

— А она тоже того самого? — удивилась я.

— Нет, она в приметы верит, ну и подраться, и поскандалить любит. Заболела она, дома сидит. Снова с соседкой поругалась, ну и со злости себе на ногу кирпич уронила, хотела в нее бросить. Пальцы сломала, теперь в гипсе, может, и пришкандыляет на костылях, — ответила Матрена, наблюдая, как обычная потасовка перерастает в драку.

Из-за двери выглянул новый батюшка, посмотреть, что же там происходит. —  Ну все, Сашок, твой выход, — подтолкнула она мужчину в спину. —  Ну и наш с тобой, Агнета, — сказала бабулька и поволокла меня к двери. — Берешь за одну ручку двери, а я за другую и открываем ее вместе, — инструктировала она меня.

— А не служители ее должны открывать? — спросила я.

— Сегодня мы с тобой за них, — усмехнулась она, ловко огибая свалку из теток и разнимающего их Сашу.

Тут бабка Нина увидела нас и ринулась в бой. Но Матрена была проворнее и подсекла ее своим бадиком так, что та споткнулась и упала на своих товарок. Одновременно с бабкой Матреной открыли двери. Я обернулась, коловерша сидел на голове бабки Нины и плел из ее волос косички.

— А перекреститься, — ахнула я.

Матрена начала неистово креститься, а я попыталась за ней повторить. На нас изумленно смотрел новый священник.

— Здравствуйте, — громко сказала я. — Меня зовут Агнета.

Рядом захихикала Матрена.

— Молчи ужо, — одернула она меня.

— Здрасьте, — от неожиданности ответил священник, смутился и куда-то скрылся.

— Вот дурында, — обругала шепотом меня Матрена.

— Пойду я. — Мне было ужасно стыдно и неловко.

— А ну, тормози, все, как положено, отстоим, — дернула она меня за руку. — Чего в корзинку вцепилась, поставь ее на стол ужо. — Она кивнула на специальный стол для снеди.

Сделала так, как сказала Матрена. Народ прибывал в церковь. На нас злобно зыркали кумушки. Потом началось действо, не разбираюсь я в этом, не знаю, как называется, служба, не служба. Все крестились, и я крестилась, все славили Господа, и я славила. Потом освятили нашу корзинку с едой, и мы собрались домой. Около церкви меня поймал за руку Саша.

— Может, с моими сразу пойдешь к нам, а потом я подойду? — спросил он.

— А Катюшка, а Матрена, а козы? У меня еще дела есть. Давай, как договаривались.

— Хорошо, хорошо, давай, до встречи. — Он пожал мне руку и отошел.

— Ну, считай, что поженились, — усмехнулась Матрена. — Пошли ужо. Готовься, сплетничать теперь про вас с Сашком будут и про нас с тобой.

Мы отправились домой, на плече у Матрены снова красовался коловерша. Он сосредоточенно жевал конфету, а в лапке держал честно экспроприированный куличик.

— Не пойду больше, позорище какое, — сокрушалась я.

— Все нормально прошло, чего переживаешь-то. Интересно, что это за баба молодая была, наверно, какая-нибудь из самопосвященных, — рассуждала вслух Матрена.