Фарзон А. Нахви
Мы теряем его. Боль, радость и надежда врачей неотложной помощи
Моей жене Вивиан и сестре Барин
Примечание автора
Каждая история в этой книге основана на реальном опыте, который я приобрел в отделении неотложной помощи. Однако описания конкретных людей и медицинских случаев были изменены. Имена, возраст, пол и другие характерные черты, такие как профессия, географическое расположение, семейное положение, история болезни, даже описание стрижки или татуировки изменены по всей книге. Любое сходство с живыми или умершими людьми полностью случайно и непреднамеренно.
Пролог. Новый коронавирус
Далее следует серия смс-сообщений из чата врачей скорой помощи со всей страны.
28 февраля 2020 года
...LA: Итак, безумная история о коронавирусе, которая всех взбудоражит. Семья из четырех человек заболела лихорадкой и кашлем после того, как вернулась из Южной Кореи. Близкий родственник, контактировавший с ними, госпитализирован из-за коронавируса. Есть какие-нибудь предположения, что рекомендовали Центры по контролю и профилактике заболеваний США?
DE: Я полагаю, никаких тестов?
SE: Не думаю, что хочу знать ответ.
KB: В новом руководстве говорится о тестировании
LA: Ха-ха, да, никаких тестов
WS: Ага. Они не хотят никого проверять. У нас в учреждении таких много. Каждый раз, когда мы звоним в департамент здравоохранения, они говорят не брать анализы
BX: Лучший способ показать, что у вас нет случаев заражения — это вовсе не искать их
2 марта 2020 года
...WS: В… больнице обнаружен случай ковида [Знаком многоточия обозначены сохраненные при переводе пропуски в сообщениях из оригинального текста — прим. ред.]
KB: Уже второй на Манхэттене?
WS: Я думаю, это первый [подтвержденный тестом случай]
SE: Ненормально думать, что Нью-Йорк и Лос-Анджелес еще не переполнены ковидом. Просто никто ничего не проверяет
5 марта 2020 года
...ES: В… больнице теперь [тоже]
KB: Кто-нибудь вообще проводил тестирование среди населения? Департамент здравоохранения Нью-Йорка проводит тесты только при наличии подтвержденных контактов или после путешествий
QS: Да, [мы] еще не проводили тестов
BX: Это так тупо, с учетом, что сейчас вы с большей вероятностью подхватите ковид в Нью-Йорке
ES: Это мое любимое
HO: Для всех, кто заинтересован в побеге с Земли, набор кандидатов в космонавты начнется завтра на usajobs.gov
11 марта 2020 года
...ES: У нас началось. Дыхательная недостаточность — собираемся интубировать. Двусторонняя интерстициальная пневмония. Гипоксическая недостаточность [Дыхание выполняет две функции: снабжает организм кислородом и выводит углекислый газ из легких. Дыхательная недостаточность возникает, когда любая из этих функций выходит из строя. В этом случае у пациента наблюдается гипоксическая дыхательная недостаточность, свидетельствующая о нарушении доставки кислорода.]. Нас ждет настоящая катастрофа, когда таких пациентов будет несколько
WS: ES, наверняка. Все кончено…. больница…….. моя больница
ES: Да
KB: Только что интубировали подтвержденную корону. Мой план работы сейчас такой: если носовая канюля не помогает и требуется аппарат искусственного дыхания, скорее всего, вы быстро прогрессируете и я готовлюсь к тубированию [Назальная канюля и нереверсивная маска — два способа обеспечения пациентов кислородом. Нереверсивная маска обеспечивает более высокую концентрацию кислорода, чем носовая канюля. Это эскалация терапии. «Тубировать» кого-то — значит интубировать его. Это самая агрессивная форма респираторной поддержки.]. [Здесь и далее см. примечания в конце главы.]
DE: То же самое
WS: Кажется, лучше провести немедленную интубацию и сэкономить ресурсы. Конечно, у нас закончатся вентиляторы и койки в реанимации, но…
KB: Я буду делать так, пока вентиляторы не закончатся
20 марта 2020 года
...KB: Только что разговаривал по телефону с нашим комитетом по распределению аппаратов ИВЛ
QS: Я проверил всех, кого госпитализировал (пациентов всех возрастных категорий, у которых не было дыхательной недостаточности на момент поступления, но присутствовали другие факторы, будь то гипоксия, плохой рентген грудной клетки или возраст и т. д.), и примерно 90 % интубированы
JJ: Ого, это безумие. У всех положительный результат?
QS: Да. И это только мои пациенты. Я просто проверял карты пациентов реанимационного/постреанимационного отделения, и у большинства из них была похожая история
WH: Скучаю по вам всем… Только что вернулся с сумасшедшей смены… Можно сказать, сейчас все настроены оптимистично
KB: Мы не освобождаем ни одного из наших пациентов, ранее подключенных к ИВЛ
* * *
«Мы не освобождаем ни одного из наших пациентов, ранее подключенных к ИВЛ», — написал мой друг в смс. Это было показательно. Человек ведь не требует освобождения от спасителя, только от мучителя. Получается, в то время, когда страна чествовала работников здравоохранения, мы знали, что наше положение куда сложнее.
Мы изо всех сил пытались предпринять хоть что-то, несмотря на то, что не имели четкого представления, какими должны быть правильные действия. Мы назначали лекарства и проводили различные процедуры, вслух задаваясь вопросом: а принесет ли это какую-то пользу? Отсутствие информации не лишало нас права действовать. И поэтому наши действия были непоследовательны: мы делали все, чтобы спасти пациентов, а потом — все, чтобы освободить их от наших стараний.
В этом нет ничего необычного. Сколько бы ни были предпочтительны инструкции, в которых определено правильное направление действий и очевидно отличие вреда от пользы, мой реальный опыт был совсем иным. Честное повествование никогда не бывает однозначным. Как и во многих других аспектах жизни, здесь не было ни плана действий, ни идеального решения. Мы существовали, как это часто бывает, в череде немыслимых обстоятельств.
Реальность неуловима, в ней много полутонов и нюансов. Она одновременно играет и роль спасителя, и роль мучителя. Реальность действует, признавая, что ее действия несовершенны, она движется вперед, хотя и не может разглядеть, что ждет ее дальше.
Короче говоря, жизнь — сложная штука.
Я очистил папку входящих и положил телефон обратно в карман. Я только что вернулся домой на велосипеде после своей смены в отделении неотложной помощи, но туман тревоги, который заполнял больницу весной 2020 года, преследовал меня. Чтобы вновь обрести спокойствие, мне бы пришлось сначала обеззаразить себя и свои вещи. Я не сомневался, что принесу вирус домой на себе: на медицинской маске, ботинках или прядях растрепанных волос.
Я уже составил для себя четкий порядок действий, но пока он не вошел в привычку, чтобы следовать на автомате. Подобно водителю-новичку я должен был постоянно следить за последовательностью своих действий и движений. Во время вспышки Эболы именно этот шаг — ликвидация защитного снаряжения — был самым важным.
На этом этапе работники здравоохранения с наибольшей вероятностью могли заразиться вирусом. При правильном использовании снаряжение работало. Чаще всего нас подводил человеческий фактор. Бессознательное почесывание носа и неосторожное снятие медицинских масок с лица приводило к серьезным последствиям, от которых некоторые так и не оправились.
Это казалось мне странной иронией судьбы. После долгого рабочего дня в напряженной обстановке, где ставки были очень высоки, мы наконец выдыхали и расслаблялись. И именно в этот самый момент подвергались наибольшему риску. Жизненно необходимые интубации, пациенты в критическом состоянии, всплески адреналина и минуты тревоги, когда мы все замирали, чтобы убедиться, что наши пациенты дышат, — безусловно, эти моменты были самыми страшными. Но когда все стихало и когда опасность переставала ощущаться, мы становились наиболее уязвимыми.
Обыденный акт снятия маски был потенциальным актом самоубийства в замедленной съемке. Это было равносильно тому, чтобы успешно выполнить хитроумную боевую миссию в тылу врага во время грозы, а потом в итоге разбиться на самолете при посадке в спокойную солнечную погоду. Разочаровывающий финал, но такой же частый и реальный, как и любой другой.
Тем не менее в случае с Эболой были пределы. Нынешнее положение очень непохоже на тогдашнее. Манхэттенская больница, где я работал в то время, была объявлена Нью-Йоркским центром приема больных Эболой. Мы видели множество пациентов, у которых, как считалось, был вирус, и только одного с действительно подтвержденным. Бо́льшую часть дня мы были одеты в нашу обычную одежду, а средства индивидуальной защиты использовали только когда готовились к осмотру пациента с подозрением на вирус. После этого нас принимал «тренер по раздеванию», вся роль которого состояла в том, чтобы помочь нам снять защитное снаряжение. Процесс тщательной утилизации оборудования был настолько важным, что эксперты не доверяли нам, врачам, делать это самостоятельно. Во время эпидемии коронавируса никакого специального учреждения по приему пациентов назначено не было, каждая больница стала такой по умолчанию. «Тренеры по раздеванию» тоже были не нужны, поскольку угроза ковида была ежеминутной и мы не могли снять снаряжение.
Так что я никогда не снимал снаряжение. Однажды, спустя какое-то время после окончания смены, я обнаружил, что еду на велосипеде по Манхэттену в больничной маске. Она все еще была надежно закреплена на моем лице, а ее металлические зажимы впивались в переносицу до тех пор, пока я не зашел домой, чтобы наконец снять ее.
Неся велосипед на плече, я вошел в подъезд и поднялся по лестнице в квартиру. Обычно я пользуюсь лифтом, но с недавних пор перестал. В моем доме много пожилых жильцов — соседей, чьи улыбки я хорошо знаю, но чьи имена не могу вспомнить, несмотря на годы, проведенные в одних и тех же коридорах. Со временем у меня появилась особая привязанность к седовласой даме на шатких синих ходунках, к бормочущему мужчине, чей гардероб состоит исключительно из камуфляжа и обрезанных джинсов, и к морщинистой даме, светская беседа с которой независимо от погоды сводится к фразе: «Прекрасный денек, да?» Хоть наше общение и ограничивалось кивками и любезностями, эти люди глубоко вплелись в ткань моей жизни. Именно заботой о них была вызвана моя новая привычка.
