Мой отец ухмыльнулся, когда узнал, что я поднимаю велосипед на четвертый этаж.
— Самое время наезднику расплатиться со своим скакуном, — сказал он, смеясь.
Я закатил глаза, но втайне восхитился его неизменно оптимистичным и беззаботным отношением. Он вырос без электричества и водопровода, был свидетелем смертей сразу нескольких своих братьев и сестер. Они умерли от болезней, типичных для детей, которые живут в развивающихся странах. Мне всегда было любопытно: жизнерадостный взгляд отца на жизнь появился благодаря или вопреки всем трудностям?
Когда пандемия начала набирать обороты, число смертей в отделении возросло, а друзья и родственники начали заболевать. Я понял, что настало время проверить эту теорию на практике. Сделает ли меня эта трагедия похожим на моего отца?
Я достал ключи от квартиры. Сначала отодвинул щеколду, затем приступил к отпиранию основного замка. Оставил ключ в скважине и использовал его вместо дверной ручки, чтобы избавиться от ненужных прикосновений. Возвращаясь после десятичасового блуждания в облаке коронавируса, я боялся покрыть все поверхности дома его частицами, которые потом могла подхватить моя жена. Она работает акушером-гинекологом, и на тот момент сама активно ухаживала за пациентами с ковидом, поэтому я защищал от заражения не только ее, но и себя тоже.
Конечно, все это происходило в первые дни пандемии в Нью-Йорке, когда городские морги оказались переполнены и тела хранились в трейлерах-рефрижераторах, припаркованных на улице. Врачи и медсестры были разлучены со своими семьями: многие отправляли своих близких жить в отели или к родственникам, чтобы защитить их от вируса. Когда медицинские школы досрочно выпускали студентов, чтобы наши «линии фронта» были укреплены энергичными, хотя и неопытными новобранцами.
Это было тогда, когда информация о коронавирусе обновлялась ежеминутно. Только более поздние исследования докажут, что передача вируса через загрязненные поверхности была редкостью. Ранние же исследования предупреждали, что такие предметы, как дверные ручки — частные переносчики болезни.
Несмотря на все это, моя осторожность иногда казалась мне чрезмерной. «Расслабься, ничего не случится, если ты просто повернешь ручку», — говорил я себе, уставший после долгого рабочего дня и просто жаждущий попасть внутрь. И все же каждый раз, когда узнавал об очередном тяжело заболевшем или умершем коллеге, я с удвоенным вниманием продолжал следовать заведенному порядку.
Только в одной из двух больниц, где я работал, погибло два врача. Еще два ассистента были помещены в реанимацию: один — с дыхательной трубкой в горле, чтобы аппарат смог взять на себя его неудачные попытки дышать, другой — с внутриаортальной баллонной помпой в аорте, которая помогала убедиться, что его измученное сердце еще не отказало полностью.
...QS: Ужасные новости, чувак. Дэнни сейчас интубируют. Он поступил ночью, я ухаживал за ним, подключил его к высокопоточной назальной канюле [Высокопоточная назальная канюля — это еще один способ доставки кислорода пациентам. Она обеспечивает более высокую концентрацию кислорода, чем обычная назальная канюля или нереверсивная маска, но меньшую, чем аппарат искусственной вентиляции легких.], и все с ним было в порядке. Только что я проснулся, проверил его карту, и он, черт возьми, дышит через трубку
FN: Звоню тебе сейчас же
В течение этих недель заболело бесчисленное множество врачей, фельдшеров, медсестер, стажеров, обслуживающего и технического персонала. Мой телефон разрывался от оповещений о том, что коллеги по всему городу заболевают коронавирусом. Доктор, работавшая со мной бок о бок, попала в больницу; стажер, с которым я только что отработал смену, на следующий день упал замертво.
...ES: [изображение, отсылающее к смерти коллеги]
WS: Н-е-е-е-т!!
SE: Мне он очень нравился. Видеть это довольно дерьмово
WS: Я помню, он много улыбался. И всегда был милым
CA: Он был очень милым и всегда отличался позитивным настроем. Ужасно
JJ: На нем всегда была толстовка с капюшоном и золотое ожерелье
ES: Ага, и много колец
KB: У него были самые навороченные велосипеды
Некоторые из них были близкими друзьями, другие — знакомыми, с кем мое общение ограничивалось короткими разговорами в очереди за кофе: об антипрокольных велосипедных шинах, о подающих надежду рэперах. Но, как и другие пожилые жители дома, все они стали частью моей жизни.
...ES: Сара была рядом во время обучения. Сейчас она ночная дежурная медсестра. Я видела ее буквально в прошлый вторник, и она была в порядке… Сейчас [она] интубирована, находится в реанимации с ковидом. Ужасно. Она где-то на 39-й неделе беременности
WS: Боже мой, это кошмарно
LA: Чудовищно. Ей сделали кесарево сечение?
ES: Не сразу. Я предполагаю, что становилось все сложнее вентилировать ее (не насыщая кислородом), и ее pH падал из-за удержания. Поэтому они сделали кесарево всего пару часов назад [Эта коллега страдала от дыхательной недостаточности не из-за нарушения первой функции дыхания (снабжения организма кислородом), а из-за второй — выведения углекислого газа. Это произошло потому, что ее легкие не вентилировались должным образом (надувались и сдувались), в результате чего углекислый газ «задерживался» в ее организме, что, в свою очередь, приводило к повышению кислотности ее крови. Чтобы гарантировать, что эти факторы не будут угрожать плоду, который делит с ней кровоток, ее лечащие врачи решили провести кесарево сечение и принять роды, пока она оставалась в искусственной коме.]. Ребенок находится в отделении реанимации новорожденных, интубирован
AT: Черт. Какой кошмар
JJ: Душераздирающе
Точно так же, как человек не замечает ниток в своей одежде, пока они не распустятся, я начал по-настоящему ценить эти повседневные отношения, только когда почувствовал их отсутствие.
...DD: Ты слышал? … только что умер
FN: Черт, серьезно? Просто безумие, это уже слишком. Ты уверен? … умер на прошлой неделе. Я знал, что он очень болен. Ты точно не перепутал их?
DD: Уверен на 100 %. Они оба умерли
Все следующие недели газеты за утренним кофе напоминали мне о погибших друзьях и коллегах. Их лица встречались в статьях, восхваляющих работников «линии фронта», и в чествованиях тех, кого мы потеряли. При таком количестве погибших некрологи выглядели как многостраничные развороты с фотографиями голов и краткими биографиями. Почему-то они напоминали мне жуткий школьный ежегодник. Лица на фотографиях улыбались, а снизу шла информация об их жизнях: что за люди они были, к каким учреждениям относились, какие у них были хобби. Я мог знать кого-то из них как приветливого человека с ласковой улыбкой, всегда готового протянуть руку помощи. Поэтому было странно узнать из издания национального масштаба, что хирург, с которым я работал плечом к плечу много лет, какое-то время жил в буддистском монастыре, был заядлым скалолазом и имел степень в области музыки.
Я обнаружил, что добавляю эти статьи и веб-сайты в закладки каждый раз, когда натыкаюсь на них. Мне казалось важным сохранить истинные воспоминания о том времени.
Я вошел в квартиру и выдавил на ладони немного антисептика. Осторожно снял одноразовый респиратор N95, который к тому времени уже ощущался как неотъемлемая часть моего лица. Дотянулся до затылка и зажал нижнюю резинку, перекидывая ее на переднюю часть лица. Затем повторил то же самое с верхней резинкой. Держа маску только за верхнюю резинку, я снял ее, но в мусорное ведро не выбросил.
СМИ сообщали, что средства индивидуальной защиты в дефиците. Да и наши больницы уже начали информировать нас, что одноразовое оборудование, предназначенное для работы только с одним пациентом, теперь необходимо сохранять и использовать несколько дней подряд. Маски для лица, бывшие когда-то в свободном доступе, теперь находились за семью замками и охранялись администраторами. Выдаваемые маски зачастую тоже не были новыми: недавно в наших больницах была введена программа «вторичной переработки». Мы с женой опасались, что скоро средства индивидуальной защиты полностью закончатся. Поэтому, как и большинство медицинских работников Нью-Йорка, мы были бережливы.
Мы пришли к этой системе не потому, что следовали государственным рекомендациям или предостережениям, опубликованным в научных журналах, а потому, что перебирали текстовые сообщения и просматривали социальные сети. Привычные каналы получения информации на недели отставали от обрушившейся на нас реальности. Поэтому почти все, что мы знали, было получено из личного опыта или неформального общения с друзьями и коллегами, которые лично столкнулись с вирусом. За последние несколько недель обычно молчаливый групповой чат из четырнадцати друзей-врачей скорой помощи со всей страны стал необычайно активным.
Чат, где мы обменивались новостями из жизни, — о рождении ребенка или профессиональной награде — теперь стал средством получения информации о вирусе в режиме реального времени. Мы делились полезными новостными статьями, первичными данными и личным опытом борьбы с вирусом. И просили друг друга проверить родственников, если те попадали в отделение к кому-то из нас.
Объединив наш опыт, мы увидели закономерности, которые никто из нас не смог бы заметить в одиночку: когда стоит интубировать задыхающегося пациента, какие настройки аппарата ИВЛ выставлять, чтобы повысить его шансы на выживание, кто из пациентов действительно подвергается наибольшему риску. Мы видели, как наши любопытные наблюдения со временем становились устоявшимися фактами об этой болезни.
Мы поняли, что наши чернокожие и смуглокожие пациенты несравнимо больше пострадали от пандемии, за несколько недель до того, как это подтвердилось данными. Мы разработали специальные планы лечения для комбинаций заболеваний, которых никогда не существовало. Например, соответствующее применение стероидов и небулайзеров у пациентов, которые одновременно страдали коронавирусом и хронической обструктивной болезнью легких. Мы начали применять это на практике задолго до того, как наши находки были опубликованы в качестве официальных рекомендаций.
