— Милый! Я тебя звала! Ты не слышал?

— Прости, нет.

— А что ты смотрел?

Я едва успеваю закрыть страничку, пока Джин ходит вокруг стола, что-то разыскивая.

— Ничего, я только что закончил разговаривать по скайпу насчет завтрашнего собрания. Все в порядке.

— Тогда пойдем к столу, а то все остынет.

— Да, конечно. Только помою руки, я быстро.

Я иду в ванную. Как только вхожу, закрываю дверь и останавливаюсь перед зеркалом. Вот я уже и лгу. Ставлю руки на раковину. У меня не хватает смелости посмотреть на себя в зеркало. Открываю кран с холодной водой и немного жду. Набираю воды в обе руки и несколько раз споласкиваю лицо. Закрываю кран, кладу полотенце на место и оглядываюсь. Сзади, в углу, стоит ваза с засушенными японскими цветами; на полу — весы, мой халат, шампунь и мыло в выемке душевой. Все идеально. Все в полном порядке, на своем месте, и это полная противоположность тому, что теперь происходит в моей жизни. Я выхожу из ванной и иду в столовую. По пути я вижу, как Джин зажигает свечи в центре стола. Окно открыто, на террасе горит свет. Ночь идеальна: небо ярко-синее, ждет наступления темноты. Джин подключает свой айфон к колонкам. Звучит джазовая композиция Джона Колтрейна «A Love Supreme».

— Тебе нравится, правда?

Ужасно нравится, и она это знает. Джин берет бутылку белого вина и ставит ее в середине стола. Протягивает мне штопор.

— О чем ты думаешь? О любви?

— Да, конечно.

Закрываю глаза, держа в руках бутылку.

«…О чем ты думаешь? О любви?»

Нет, я не в состоянии ни о чем думать, Джин, но ты, разумеется, не можешь себе этого представить. Так что я срезаю фольгу, защищающую пробку, потом открываю штопор, ввинчиваю в затычку металлическую спираль, закрепляю зажим на верхней части горлышка и начинаю выкручивать пробку. Потом закрепляю второй зажим и извлекаю ее целиком. Я нюхаю пробку, делаю это автоматически. Наливаю вино в бокалы, и, когда в него проникает немного воздуха, принюхиваюсь лучше и понимаю, что это изумительный совиньон, крепостью в двенадцать с половиной градусов. Я его пробую: температура тоже идеальная. Джин возвращается к столу с ведерком воды и льда.

— Ну вот! — Она мне улыбается. — Можем начинать.

Рядом с ней, на тележке, все блюда, которые она приготовила, так что ей не придется больше вставать.

— Давай выпьем… — Она берет в руку бокал, который я для нее только что наполнил, и сразу же находит слова, которые кажутся ей самыми уместными: — …за наше счастье.

И она смотрит мне в глаза.

— Хорошо, — тихо отвечаю я, но в душе у меня полная сумятица.

Джин немного отпивает из бокала с белым вином и ставит его рядом со своей тарелкой.

— Отличное, холодное, идеальное.

— Да.

— Но я не поняла. Может, я должна была его сначала поставить, а уже потом выпить? Некоторые так говорят, но я никогда не понимала, почему.

— Это правда. Странные легенды. Единственное, что я знаю наверняка — что при этом надо смотреть друг другу в глаза.

— Что мы и сделали.

Джин весело улыбается, а потом, ужасно обрадовавшись, решает описать мне меню вечера.

— Так вот, я приготовила тебе мидии с перцем. Взяла такие большие, испанские, сбрызнула их белым вином, лимонным соком и приправила разными травами. Далее: сырые лангусты для тебя и на пару для меня. И, наконец, соленый сибас с картофелем фри. Тебе нравится?

— Ты гениальная, Джин.

Я беру половник и собираюсь положить ей мидий.

— Нет-нет, мне не надо…

— Почему?

— В магазине их было мало, а я знаю, как они тебе нравятся.

— Ладно, спасибо, но одну-то я тебе попробовать разрешу.

Я чувствую себя виноватым и хотел бы начать свою исповедь прямо сейчас. Но как ей это сказать?

«Знаешь, у меня есть сын, но мы можем от этого и абстрагироваться».

Я ем мидию за мидией, я ненасытен, а она смеется — та, которой всегда хотелось, чтобы я ел медленнее, в этот вечер ничего не говорит: похоже, она позволяет мне все. Тогда я вытираю рот, выпиваю немного вина, снова наполняю бокал и опять пью. Но я должен сказать ей, должен.

— Они тебе нравятся?

— Ужасно, серьезно. Спасибо.

Я смотрю ей в глаза и понимаю, что бы я сейчас ни сказал, это все разрушит. Хрустальный сервиз, падающий на пол вместе с буфетом, — вот каким был бы гул ее разбивающегося сердца. К тому же я еще должен кое-что понять сам. Так что я ей улыбаюсь.

— Ты приготовила фантастический ужин.

Джин безупречна, и на этот раз совиньон наливает мне она. Он кажется мне еще вкуснее, с легким фруктовым привкусом. Зато в ее бокале вино еще есть. Сырые лангусты — свежайшие, тают у меня во рту. Я беру кусок «музыкальной бумаги» — сардинского хлеба каразау, разрываю его на части и ем их одну за другой. Она смеется, качает головой, но ничего не говорит, уносит тарелки и передает мне блюдо с сибасом. Я чищу его, вынимаю косточки, удаляю жабры и передаю одну из рыб ей.

Джин продолжает смотреть на меня и есть картошку фри. А я, заканчивая чистить сибаса, даю себе время вынуть из него последнюю косточку прежде, чем решиться сказать ей.

— Эй, Стэп…

Но я не отвечаю, не говорю даже «да».

— Ты-то знаешь, что ты меня безумно возбуждаешь. И если этот ужин тебе так нравится, то ты нравишься мне, как сто таких ужинов!

— Но ты не попробовала сибаса…

— Нет, но я поела картошку фри. Она еще горячая и такая же потрясающая, как ты.

Она обходит вокруг стола и целует меня долгим, страстным поцелуем.

— Мммм, правда, картошка вкуснейшая, совсем свежая. Но ты всегда лучше.

Мы продолжаем есть молча. Я должен ей это сказать, по крайней мере намекнуть. Вытираю рот, я уже достаточно выпил и знаю, что момент настал, потому что я даже доел последний кусок, и уже нет ничего, что могло бы меня остановить.

— Подожди! — Она поспешно встает и возвращается с двумя пиалками, полными черники, земляники и малины. — Ну вот, есть даже ягоды. Хочешь?

Я киваю, и она добавляет немного взбитых сливок в мой десерт, а затем делает то же самое со своим.

Сочетание лесных ягод комнатной температуры и прохладных взбитых сливок восхитительно. Мне ужасно не хочется все это рушить. Джин встает и снова уходит на кухню. Возвращаясь, она улыбается еще шире. Она принесла бутылку шампанского и два фужера.

— Что происходит?

— Возьми, открой ее. И следи за пробкой, смотри, куда она полетит… Если она коснется одного из нас, то это хороший знак — знак того, что мы поженимся. Но не дай ей упасть, а то мы уже опубликовали объявление о свадьбе!

Она смеется, а я, наверное, на секунду покраснел. Пробка отлетает и рикошетит далеко, на диване, я тороплюсь разлить шампанское по бокалам.

— Но с какой стати еще и шампанское?

— Я же тебе говорила, что будет сюрприз!

Она ко мне подвигается, улыбается мне, поднимает свой бокал и чокается со мной.

— Поздравляю, папа!

Она берет мою руку и прикладывает ее к своему животу. Не могу поверить, что все это происходит со мной.

— Я так счастлива! Как же хорошо, что мы уже решили пожениться, а иначе это выглядело бы как брак по залету!

Мокрыми от шампанского губами она меня целует, а потом берет за руку.

— Мы должны отпраздновать это как следует… Пойдем туда, — лукаво шепчет мне она. Я иду за ней, и, в конце концов, мне даже хочется рассмеяться. Ну и жизнь! Сегодня я обнаружил, что стал отцом дважды, и не могу произнести ни слова.