Федор Березин
Война 2010. Украинский фронт
Они стояли. Сомкнуты щиты
И копья кверху, жилистые руки
Поножи теребят, глаза внизу
Разыскивают цели и опасность
Уж третий день. И смерть уже не ждешь,
Устали нервы. Пролежни от лат —
Снимать нельзя — готовность боевая,
Нешуточная, да и трибунал,
Хотя вот он как раз не очень страшен —
Собрание народа, порицанье,
Ну, могут выгнать с города совсем,
Ищи потом жену, кусок землицы,
Рабов, без них ведь никуда —
Рабовладенья век…
1. Позиция
Танк вышел на позицию годную для стрельбы.
— Ух-ты! — выдохнул в гарнитуру механик-водитель Громов. — Это что же? Чьи они будут, пан майор?
Удивляться было от чего: в зоне непосредственного воздействия стадвадцатипятимиллиметровки находились теперь предназначенные на заклание жертвы — толстые, большебрюхие…
— Это зовется «Гэлэкси» — «Галактика», С-5А, — пояснил майор Шмалько, которому конечно же было гораздо лучше видно снаружи, да еще и в полевой бинокль. Через старую советскую оптику ему получалось даже разглядеть «чьи».
— Вот тебе и весь сказ, — произнес он, прижимая к векам совсем не истертый резиновый тубус. — Твою бого-мать! Так ведь я так и ду…
— Что такое? — испуганно поинтересовался наводчик Ладыженский?
— Чьи вы хлопцы будете? Кто вас в бой ведет? — хрипло и неумело пропел Шмалько. — Союзнички, твою бого… Хоть бы флажки с киля стерли. Сучье племя. Ну, нигде без них…
— Ух-ты! Куда ж это он? — снова подал голос механик, которому из-за остановки машины стало теперь весьма интересно любоваться видами.
— Наводись, Ладыженский, не спи! — гаркнул сверху Шмалько. — Цель на десять часов. Бьем вот того — движущегося. Взлетать собрался сволота. — Командир батальона, ныне работающий всего-то за танкового, сплюнул. Из-за сухости во рту столь простое действие вышло не очень: густая слюна повисла на расстегнутом вороте.
— Ой! — сказал вдруг наводчик, с опаской глядя на ожившую лампочку датчика. — Майор, у нас это… Облучение, — он вдохнул воздуха и внезапно закричал: — Наведение ПТУРС!
— Ориентируешься, — похвалил его Шмалько, уже занырнувший в проушину люка и тоже смотрящий на диодное подмигивание, в то время как руки задраивали вход.
— Дорожка! — распорядился майор уже для механика водителя. Эта простая команда означала, что танк должен двигаться исключительно прямолинейно и не быстрее тридцати пяти километров в час. Все для удобства наведения.
— Так стоим же, пан майор! — несколько удивленно-обиженно отозвался механик.
Майор благоразумно оставил его замечание без внимания, он сосредоточился на воспитании другого члена экипажа.
— Еще не стрельнули твою ПТУРС, дорогой, — пояснял он для замершего в гипнотическом трансе от лицезрения датчика Ладыженского. — Так, покуда, выцеливают на всякий случай. У них тоже, как и у нас, пауза неприятия действительности. Надо бы удерживать инициативу. Давай работай! — рыкнул он и увесисто хрястнул наводчика по плечу, тут же проворно убирая руку, ибо в танке слишком мало места для непредусмотренных инструкциями жестов, и к тому же, живые руки — столь мягки, сравнительно с подвижным железом.
— Дальность восемьсот! Оснастка осколочно-фугасная! — поспешно доложился Ладыженский.
— Огонь! — нежно скомандовал Шмалько, прильнув к тубусу и одновременно переключая кратность увеличения на «один к восьми».
— Может, дым? — спросил снизу водитель Громов, имея в виду искусственную дымовую завесу. Он переживал: танк покоился — уязвимость от ПТУРС серьезно возросла.
— Не надо. Двигай вперед помалу. А дыма сейчас и так… — поморщился майор, но уже даже не от вопроса, а от сотрясения и грохота залпа, и еще от недоговоренности ответа, съеденного шумностью.
Шмалько был прав — впереди уже полыхнуло. Природные затворы человеческих век сработали на вспышку, и в этой ошалевшей яркости темноты, бывший командир батальона пояснил со странным для танкиста знанием дела:
— Семьдесят тонн керосина при полной заправке. Это понятно?
Ответы его не интересовали. Да, теперь уже и не было времени ни на них, ни на новые вопросы — время прессовалось: война и мир — совершенно разные пространственно-временные конгломераты. И все-таки совсем не старый, но столь древний соотносительно солдат, майор продолжил краткую лекцию, делая ее даже не фоном — из-за шума не в шутку ожившей вокруг механики это стало бессмысленно; все эти вызубренные когда-то в академии ТТХ теперь служили просто смазкой, давящимся из тюбика солидолом, позволяющий лихо, без торможения о шипованые зазубрены привычек, вползать в действительность всамделешнему огню настоящей, не игрушечной войны.
— Очень похож на наш «Руслан», Ан-124. Вернее, именно «Руслан» похож на «Гэлэкси» — между ними зазор лет пятнадцать… Вперед, Громов! Оп-па! Дорожка! Цель на три часа. Дальность — тысяча. Видим? Пусть снова осколочный. Хрен ли толку тут в бронебойном?… Наш кончено получше, все ж с учетом опыта сделан. Два мостовых крана по двадцать тысяч кг, герметичный грузовой отсек, сверху пассажирский на… Огонь! О, господи! Ни черта себе! Давай беглый, по всем целям подряд, начиная с правой. Наблюдаешь? А то сейчас все дымом заволокет, ни черта ни найдем, и по «тепловику» не выцелим… Правда, заднее оперение у них чуть по-другому расположено, только поэтому разве что не копия… Опять облучают?! Дергай вперед. Нам бы заряжающего. Быстрей бы дело шло. Так, ты тут управляйся, я их пулеметом рубану. А то пушкой все не успеем.
Для стрельбы из надбашенного зенитного пулемета НСВТ майору Шмалько даже не требовалось высовываться наружу. Все получалось делать прямо с рабочего места. Однако стрелку приходилось крутить туловище туда-сюда, ибо кресло крепилось жестко. Уже через считанные секунды майор был весь в поту. Но еще жарче было теперь снаружи. Впереди, может уже по всей территории аэропорта, пылало. На фоне гигантского пламени, ломающихся и крушащихся картоном лайнеров, не уместно смотрелись муравьиные метания маленьких человечков и миниатюрной техники. Среди последней краем сознания просматривалось что-то военизированное. Но имелось ли время заниматься такой мелочью? Из всего, столь недавно мощного, точнее, как оказалось и нехорошо предчувствовалось, бумажно-мощного, батальона, сюда, к месту использования, добралась даже не танковая рота, и даже не танковый взвод — всего один Т-64БВ. Работы у него теперь оказалось выше крыши.
— Командир, вон здание! Обстрелять!
— Не трогать, тут ведь все наше — родное. Да и снарядов не хватит на все. Уже…
— Половину прикончили — восемнадцать штук. Придется подкалиберные и кумулятивные тоже…
— Придется, Ладыженский. Хотя толку в них…
— Может, по кабинам прямо, а, майор?
— Не смеши, боец. Сколько ты уже впулил в молоко? В тот лапоть справа, лишь с третьего раза. Эх… Ладно, не ваша вина, что мы вас ни хрена нормально не выучили — все траву стригли, бордюры драили… Давай бронебойный. Останови, Громов! Упростим Олегу Семеновичу задачу. Мазать начал солдат. Цель на два часа! Дальность тысяча! Огонь!
Прильнувшие к прицелам люди просто таки почувствовали, как тяжелая болванка продырявила транспортный самолет километром впереди, и как он просел. Зато вдали, за этой мишенью ввысь снова ударил фонтан пламени.
— Товарищ майор, мы похоже…
— Надо же? Штуки два сразу рубанули. Кому будем рассказывать — не поверят.
В наушниках послышалось, как наводчик Ладыженский хохотнул. А может, это сделал Громов. Не имело значения, им всем внезапно стало весело. Вершилось именно то, для чего когда-то и изобретали сложную штуку под названием боевой танк. Он творил вокруг локальное светопреставление. Причем, совершенно без противодействия. Это веселило тоже. Им выпала честь делать все нехорошее за весь батальон. В коротких паузах, когда механизм автоматического заряжания выбирал маркированные снаряды, майор Шмалько, поливал окружающую авиатехнику из 12,7-миллиметрового НСВТ. Действие тяжелых пуль по отношению к покоящимся на земле самолетам было немногим хуже воздействия снарядов. Тем более, стрельба велась очередями. Причем, поначалу увлекшийся майор позорно мазал, ни чуть не хуже призывника-непрофессионала Ладыженского. Тогда он прерывал лекцию о ТТХ, звучавшую примерно следующим образом: «Перед вами, солдатушки, пулемет НСВТ, то есть, пулемет танковый, и по принципам социалистического соцсоревнования и совместного коммунистического труда, созданный аж тремя конструкторами — Никитиным, Соколовым и Волковым…»; и начинал успокаивать себя продолжением прерванного ранее все того же монолога вольной тематики:
— Забыли мы, братцы, зачем нужна армия. Обрабатывали мазанкой бордюрчики, слушали советы всяких «советов матерей». Будто женское дело воевать. Делали из армии передовой детский садик. Вообще-то, если честно, то и его не делали. Все тонули в текучке, в нарядах и хозпоручениях. Никак не могли разгрести всегдашнюю недостачу того и сего. Да и вообще, не успевали призванных одеть-обуть, глядь — их уже следует рядить в парадки и — в положенный отпуск. А там, не успел вернуться — давай готовься к почету дембеля.
Никто, даже он сам, по-прежнему не мог ничего этого слышать. Вокруг рвались даже не керосиновые бочки — целые керосиновые озера. Им, внутри танка, не дано было ощутить, но жар чувствовался за сотни метров. Но конечно, такая песня одностороннего разрушения не могла длиться слишком долго. Теория вероятности и ее антропоморфные следствия, типа законов Паркинсона и прочего, рано или поздно должны были вмешаться. Они все и так потеряли минуты, вылившиеся в праздник огня.
Некоторое время танк маневрировал, обходя зону пожара. Сигнализатор облучения более не мигал, может, в процессе уничтожения лайнеров они ненароком сожгли и этот не обнаруженный визуально ПТУРС? Шмалько откупорил люк и высунулся наружу. Хотелось осмотреться вокруг, без окантовывающих мир перископического прибора наблюдения, и поискать новые цели. Кроме того, сверху работать зенитным пулеметом казалось удобнее. Боекомплект 12,7-миллиметровых патронов был не так уж велик, а точность шла рука об руку с бережливостью.
* * *
…И все же,
Суд в демократии не слишком уж суров,
Гораздо хуже взгляды горожан,
Не мегаполис ведь, и нет метро,
Такси иль личного автомобиля,
Где спрятаться возможно за стеклом
Тонированным. Город небольшой —
Столица полиса. И населенье может,
Его мужская часть, по крайней мере,
Рассесться в стадионе целиком.
Вот трусов-то и нет, и дезертиров тоже…
2. Побудка
Войны всегда наступают неожиданно. Или так… Для любителей орфографии и обостренного, не затертого с младенчества инстинкта языка… Война всегда начинается внезапно. Причем, что интересно, да и несколько странно, на первый взгляд, даже для нападающей стороны. Нижние звенья войскового братства узнают о том, куда и зачем направляются почти в последнюю минуту. Да, с точки зрения готовности к этим самым неожиданностям, такое гораздо хуже. Зато надежно предохраняет от длинных, не заклеенных скотчем языков.
Данный случай не составлял исключения, и кроме всего, относился к другому множеству. Ибо речь сейчас о тех, на кого напали — о жертвах агрессии. Конечно, командир танкового батальона майор Андрей Валентинович Шмалько не удосужился угодить в число непосредственных жертв первого удара. И тем не менее…
Звонок оторвал его от родной, любимой подушки.
— Да! — сказал он, мгновенно пробуждаясь. — Шмалько слушает!
— Это Пасечник! Помните такого, майор! — встречно заорали в трубке.
Шмалько поморщился, еще раз покосился на светящуюся зеленью панель настенных часов.
— Слушаю, Игорь! Чего кричать-то? — Тон был понятен, но фраза дешифровывалась по-другому: «Какого хрена! Полтретьего ночи!». Однако Шмалько прекрасно помнил, кем является Пасечник. Не стоило настраивать против себя такого человека из-за какой-то ночной побудки. Подумаешь… Побудка для военного — это стиль жизни, за такое, в частности, и обещается ранняя пенсия в светлом далеком завтра.
— Что-то случилось, капитан? — спросил Шмалько испугавшись двухсекундной тишины в трубке. Он уже окончательно проснулся, и теперь соображал как следует. Грубить и кричать было совершенно нельзя: требовалось ценить эту деловую дружбу и то, что капитан Пасечник разрешал вести себя фамильярно — именовать по-простому — «Игорь». Рядом на кровати зашевелилась жена.
— Сейчас, Игорек, я перейду к другому телефону, — сказал Шмалько приглушенно, уже разыскивая ногами тапочки под кроватью. Нашелся один. «На фига они мне сдались!», — чуть не ругнулся командир батальона.
— У тебя трубка или простой телефон? — спросил Пасечник издалека.
— В смысле? — не понял Шмалько, и тут же понял. — Нет, проводной пока, а в зале…
— Тогда уж лучше говори отсюда, — подсказал Пасечник. — Так меньше вероятность… — он опять замолчал.
— Что-то случилось? — снова спросил Шмалько, окончательно сбиваясь с толку. В голове уже пестрел, начиная не в шутку разгоняться, калейдоскоп вариаций на тему ЧП различного уровня разрешения. Ведь Игорь Алексеевич был, как-никак, особистом уровня штаба армии. Вернее, ныне наименование «особист» рассматривалось, как пережиток кошмара тоталитарного прошлого и коллеги Пасечника именовались несколько по-иному, но суть то…
— В том-то и дело, майор, — пояснили в трубке едва слышно. — Случилось. Вы единственный в командном звене батальонов кому я… Кстати, вы еще на должности?
Карусель предчувствий в голове Шмалько сменил вектор вращения, переключившись в перебор вариантов, за что в нынешнее, туманно-смутно-оранжевое время его могли ускоренно снять с занимаемого поста. И ладно должность, главное чтобы из армии не… Он натужено, и даже слащаво хохотнул:
— Часа четыре назад, вроде, еще командовал, Игорь. Или это такая…
— Извини, Андрей, но мне совершенно не до шуток, — очень серьезно сказал Пасечник. — Короче! Слушай внимательно. У нас просто может не хватить времени на долгие объяснения.
— Да, — сказал Шмалько, подтверждая готовность внимать. Не мог же он в самом деле, ляпнуть в гражданскую линию связи что-то типа: «Готов! Диктуйте!». Ведь это смотрелось бы совсем уже нелепо, тем боле на фоне тапочек, которые, автономно действующие ножные пальцы наконец-то нащупали, и даже самостоятельно разобрались на счет право-левой ориентации.
— На нас напали турки, — произнес Пасечник.
— В смысле? — реально не понял командир танкового батальона. — На кого напали?
Калейдоскопу в голове явно не светило быть надежным гироскопом ориентации: он снова изменил спин. Пошел перебор вариаций: какие-то турки-нелегалы напали на офицеров штаба, или даже, некая турецкая банда напала на сам штаб армии в Луганске, или…
— Турция напала на Украину, — со странной отрешенностью растолковал Пасечник.
— То есть…
— Не перебивай, Андрей. Молчи! Нас могу рассоединить в любой момент. Никто сейчас официально войны не объявляет — не тот век. С информацией и у нас самих туго. Есть отдельные… Ну, в общем, наши «оранжевые»… или какие там сейчас?… Они не собираются ничего предпринимать. Армия выведена из игры. Настоящего приказа вам не поступит. Действовать, я имею в виду. Однако точно известно, что на донецком аэродроме уже высажен десант. Настоящий военный десант, без шуток. Хотя может, и банды наемников, даже чеченские боевики какие-нибудь, кто знает? У турок ведь с ними налажено.
— А как же… — не нашелся Шмалько, в полной растерянности переваривая несъедобность сказанного.
— Я же сказал, армия, и ПВО, все и вся, в общем, выведены из игры. Приказа не будет. Все, Андрей, извини. Я не могу говорить. Похоже…
Из трубки пошли неприятные гудки.
— Что там? — спросила жена из темноты. — Опять…
— Да, готовность, — отмахнулся майор Шмалько.
— А чего неожиданно? — поинтересовалась супруга, со знанием дела. — Или все утром начнется?
— Не-а, сейчас, — сказал Шмалько, в действительности все еще находясь в странной прострации, и даже не представляя, что и как предпринимать.
— Чего с вечера-то молчал, Андрюша? — проворчала подруга жизни. — Я бы хоть тормозок…
— Мысль верная, — сказал командир батальона, вскакивая. — Сделай что-то по быстрому. И в термос чего-нибудь.
— По быстрому, — недовольно буркнула жена. — Я что — солдат? — Однако ночник над кроватью она уже зажгла и заспанно зажмурилась на свет.
— Извини, любимая, — мягко подстелил Шмалько, оборачиваясь и наклоняясь, чтобы поцеловать. — Я как-то забылся, закрутился вчера.
От поцелуйчиков жена уклонилась, побрела в ванну.
— Закрутился он, — забрюзжала она уже оттуда, включая воду. — Весь вечер в телевизор пялился, в «DVD-ди» свое нежное.
— Так ведь с антенной что-то, и с кабельным… — пояснил майор. — Ни новостей, ни… — Он осекся. «Ладно с кабельным, но антенный блок ему ставил старший лейтенант Трубка, а он туфты не гонит. А если и правда…»
— Милая, не злись. Я быстренько-быстренько. Проясню обстановку, готовку и…
— Быстренько он, — передразнила жена. — А томрзозок на что?
— Ну, это на всякий…
Так начинаются войны.
* * *
…Когда посыльный в дом несет приказ,
Бросай соху, чертеж или молитву
И в строй бегом — копье и щит дадут.
А лошадь? Извини. Мы бедная страна,
Хотя две тысячи годков спустя,
С высот образованья и прогресса
Распустят слух, и все ему поверят
О центре философии, наук,
Естественных и прочих. Ну, а лошадь —
Та привилегия у варваров. У них
Диктаторы, взимание поборов
С больших пространств помногу и всерьез
И армия — наемники, за деньги,
Да, и чужие есть, и наши —
Греки, за хороший куш не прочь…
