Фёдор Соколовский

Рыцарь Шестопер

Глава первая

Водворение в ад

Василий Юрьевич Райкалин, сорока шести лет, умер только что. И осознал это со стопроцентной гарантией, потому что видел приближающийся тротуар, падая изломанной куклой с шестнадцатого этажа. После такого не выживают. Да и сам полет показался весьма и весьма болезненным от пронзивших все тело судорог. Затем удар и мрак… Некрасиво умер… И глупо. И стыдно…

Поэтому когда по истечении всего парочки мгновений глаза Райкалина вновь стали открываться, ощущения тела возвращаться и он вдруг судорожно задышал, то долго потом не мог поверить, что судьба ему даровала второй шанс. Точнее говоря, вторую жизнь. Ибо вначале не возникло и капельки сомнений, что он попал прямиком в ад. А какая в аду бывает жизнь? Наверняка жуткая, сразу не просматриваемая за клубами горящей серы и жаром слепящего пламени.

Глаза заливало не только слезами, но и противным, едким потом. Гортань царапало колючими, если не сказать мерзкими, запахами. Внутренности выворачивало наизнанку от подступившей рвоты. Левое бедро пульсировало болью, а из явного пореза теплой струйкой вытекала кровь. И уж совсем шокирующими показались ощущения, что совсем недавно собственное тело испражнилось прямо в штаны. Кстати, один из мерзких запахов этот конфуз внутренних органов подтверждал.

«Откуда штаны взялись? — мелькнуло недоумение. Ведь когда падал — был в чем мать родила!.. И почему кипящей смолы вокруг не чувствую?»

Но самые большие неприятности вместе с болью доставляли впившиеся в руки и ноги грубые веревки. Ну и проходящий за спиной шершавый столб, рвущий кожу на голой спине выступающими сучками.

На фоне этих ощущений звучащие со всех сторон вопли, угрозы, смех и гомон порядочной толпы чертей (или грешников?) как-то вяло доходили до сознания. Тем более что для понимания звучащих слов приходилось перенапрягаться до головной боли. Но слова все равно оставались в своем большинстве непонятны.

Зато весьма четко удалось разобрать две фразы, донесшиеся слева:

— Глянь, этот неженка не умер? Головой шевелит…

— Умрет такой! Скорей притворился, что потерял сознание после пореза…

С правой стороны тем временем доносились стоны, и чем громче они звучали, тем более бурно реагировала толпа. Не иначе кого-то мучили на потеху скоплениям народа. Если учесть, что вокруг ад, то кто тогда зрители? Неужели все-таки черти?

Василий понимал, что насмотреться на рогатых демонов за тысячелетия своих мучений еще успеет, но промаргиваться стал энергичней. Да и голову поднял настолько, что сумел рассмотреть творящееся перед ним действо.

У его ног грудой громоздились обломки сучьев, вязанки хвороста и деревянные останки нехитрой деревенской утвари времен… ну, допустим, развала Римской империи. Готовый к поджиганию костер располагался в линию. В ней, также в ряд, пять столбов. Умерший только что Райкалин — на столбе посередине. Справа и слева от него еще по два человека. У всех руки подняты вверх, заведены вокруг столба и так связаны. Те, что слева, молодые парни, которым нет и семнадцати, имеют по несколько ран на бедрах, смотрят угрюмо, с полной безнадегой. Разве что просматривается в их взглядах неуместное удивление.

Тех, что справа, уже солидных по возрасту мужчин, мучают изуверским способом, прокалывая копьями ноги.

Занимается мучением стоящая полукругом толпа — этакая помесь пиратов с крестьянами, беглыми дезертирами и затрапезными вояками-кнехтами времен ордена крестоносцев. Человек сто, среди которых пятая часть — вооруженные особи женского пола. О том, что это местные дамы, можно было догадаться лишь по гротескным юбкам длиной по щиколотки да по длинным волосам, чаще заплетенным в косы. В остальном грязные, страшные, противные, как и мужчины.

Все людишки в копоти, саже, с разнокалиберным и несуразным оружием, начиная от рыцарских копий и заканчивая колами, вырванными из забора. Детей младше четырнадцати лет не наблюдалось.

Целостность картины дополняли перекошенные избы, полуземлянки и лачуги из самых удачных фильмов про Бабу-ягу. Разве что несколько домов резко выделялись основательностью и просмоленной дранкой на крыше. Между этими, с позволения сказать, жилищами там и сям валялись трупы людей и лошадей. С трех сторон к поселку подступал лес, с четвертой стороны виднелись поля с какими-то овощными и зерновыми культурами. Благодаря тому что был привязан к самому высокому столбу, Василий имел и наилучшую точку для обозрения.

«Сомнительная привилегия… — сыронизировало боевое прошлое, вновь вернувшись к наблюдению за пейзанами. — По центру как раз и сосредоточится самое горячее пламя костра».

Толпа заходилась в восторге, наблюдая за сомнительным развлечением и участвуя в нем. Верховодили же совсем не харизматичные личности в некоем подобии обмундирования, имеющие в руках самое лучшее оружие — рыцарские копья. Они по очереди тыкали то одного пленника, то другого и хохотали громче всех. Стоны страдальцев порой перемежались угрозами из их уст и проклятьями, но это лишь еще больше заводило и веселило публику. Человек десять в толпе бравировали имеющимися у них луками разных модификаций и размеров.

Еще вдоль всего ряда куч хвороста стояло пять человек с большими, ярко горящими факелами. Не возникало сомнений, что, как только забава с копьями подойдет к концу, они тут же синхронно подожгут костер со всех сторон. Тогда и начнется апофеоз праздника, с прыжками через костры.

«Странный какой-то ад, — размышлял Вася, вращая головой во все стороны. — Или это еще только преддверие геенны огненной? Первый круг, так сказать? Место, где грешники издеваются над грешниками?..»

Напрягая попеременно мышцы рук, ног, пресса, а потом и шевеля плечами, понял, что тело его. Накачанное, тренированное, сильное, без недавних переломов, полученных в той жизни, еще перед падением. Причем молодое! Очень молодое, лет двадцати на первый взгляд. Хоть и явно поврежденное синяками, ушибами и порезом на левом бедре. И, что самое неприятное, изгаженное…

Тем временем эйфория толпы достигла пика, и народу захотелось погреться.

— Поджигай! — послышались крики. — Прожарьте им пятки! И печень! Вместе с…

Грязные пошлости перемежались новыми взрывами смеха.

Райкалин с некоторым изумлением заметил новых участников событий. Между лачугами, стараясь это делать незаметно для толпы на площади, перебегали фигурки воинов. Похоже, что лучников, с большими, почти в их рост луками. Да и за дальними сараями виднелись быстро перемещающиеся рыцарские шлемы. Не иначе там кто-то приближался верхом.

«Никак первый круг ада плавно переходит сразу во второй? — попытался иронизировать пленник. — Или это у меня такой сон?.. А может, галлюцинация? Скорей всего так и есть… Я ударился о тротуар, мозги растекаются по бетонной плитке, а остатки сознания прокручивают смесь кошмара и какого-то исторического ужастика… Самое здравое рассуждение, иначе и быть не может…»

Оказалось, что появление новых действующих лиц заметил не только он. Окровавленный мученик, висящий справа от Василия, вдруг заорал:

— Стойте! Не сжигайте меня! Я покажу вам, где спрятаны сокровища князя Балоша Скорого!

Ух, как проняло толпу! До печенок! Сразу трое, если не четверо, заорали на своих подельников, приказывая молчать, а потом потребовали от страдальца повторить сказанное. Тот повторил, опять ставя обязательным условием, чтобы ему за это даровали жизнь. После чего, без перехода и без дополнительных требований, пленник стал красочно описывать сундуки с золотом и драгоценными камнями, которые находятся в известном ему месте. И не надо было быть хорошим психологом, чтобы понять: рассказчик попросту всеми силами старается оттянуть время своего сожжения. Скорей всего он сразу сообразил, кто спешит к приговоренным на помощь.

С одной стороны, у него все получилось великолепно. Только что ревевшая толпа затаила дыхание и старалась ни слова не пропустить из сказанного. С другой — в этом и крылся небольшой просчет: стало слишком тихо. И все прекрасно расслышали топот приближающейся конницы. Вся сотня с лишним голов повернулась в сторону опасности, и все сто с лишним глоток исторгли крик ярости. Хотя на открытое пространство и выскочило всего-то восемь конных рыцарей в полном рыцарском облачении. Их здоровенные лошади тоже поблескивали броней и кольчужными попонами.

Еще звучал крик ярости, когда из многих уст сорвались самые противоречивые команды, а вышедшие из-за лачуг лучники уже отправили в полет стрелы. Первыми жертвами пали как раз лучники в толпе. Вторыми — факельщики. Следом стали валиться копьеносцы. А там и рыцарская конница широким, расходящимся веером вломилась в несуразный, но смело подавшийся навстречу строй разношерстного пешего воинства.

Казалось бы, победа будет на стороне обороняющихся, десятикратное, если не пятнадцатикратное преимущество давало им для этого все шансы. Но…

Неведомо как сюда попавший грешник перестал дышать, наблюдая за страшным таранным ударом, который нанесли рыцари. Орудуя длинными, тяжеленными мечами, они с одного удара уничтожали двоих, троих, а то и четверых противников. Особенно если конь мчался, не сбавляя скорости. Еще одного-двух пейзан затаптывали гигантские копыта или рвали шипы, торчащие в стороны из лошадиных нагрудников. При этом бронированные до пят рыцари не обращали малейшего внимания на удары кос, цепов, кольев, редких мечей, а то и еще более редких копий.