Бросив уже ненужный мешок, Рбит выглянул из кустов и стал искать птицу, вглядываясь в пространство между кронами карликовых сосен. Когда он большими прыжками помчался к краю рощи, доспехи раз-другой звякнули о камни — громко для кота, тихо для человека и почти неслышно для стервятника.

3

До перевала Хогрог, через который вел путь к Кривым скалам, они добрались поздним вечером. Лагерь разбили на краю небольшого леса; в окрестностях росло много таких чахлых рощиц. Солдаты ловко соорудили из палок и военных плащей три маленькие палатки; в каждой с некоторым трудом могли разместиться два человека. Армектанская лучница тоже сумела бы поставить такую палатку… но у нее был только один плащ. Каренира с сожалением подумала о том, что в этих краях ничто и никогда ей не удается. Теперь ей придется спрашивать отданных ей в подчинение на краткое время легионеров, из какой палатки уйдет на пост первый солдат, чтобы она могла занять его место…

— Ваше благородие, — произнес старый десятник, подходя к ней.

Житейские мелочи порой пробуждают сильные чувства; сглотнув слюну, она почти растроганно взяла из его рук военную накидку. Этот старый солдат носил в своем мешке запасной плащ для нее; с самого Бадора он тащил с собой совершенно ненужную ему вещь, ибо знал, что она забудет. И ей придется спать — женщине и офицеру — с мужчинами-легионерами, что в Громбеларде не считалось чем-то обычным.

— Спасибо, Барг, — сказала она.

Солдаты со слабо скрываемым любопытством смотрели, как их командир ставит свою палатку. Они сделали бы это за нее, будь отдан такой приказ. Но она была армектанской лучницей среди громбелардских арбалетчиков… В гарнизоне уже убедились, что и она, и остальные девушки превосходно стреляют из луков. Однако сейчас они были в горах, и пришла пора для работы по лагерю.

Она подготовила себе ночлег столь же умело, как и они. И снискала этим определенное уважение.

Барг назначил часовых. Потом разожгли небольшой костер из влажного хвороста; эти люди даже воду бы подожгли, если бы ничего другого не оказалось… Однако она слышала о горах столько дурного, что ее удивила подобная беспечность. Огонь в тщательно выбранном месте мог быть незаметен, но запах дыма наверняка распространялся на милю или дальше. Ее не оставляли мысли об этом, когда она присоединилась к кругу ужинавших у костра подчиненных.

Барг, казалось, умел читать мысли.

— Еще недавно о том, чтобы разжигать на привале костер, и помыслить было невозможно. Но с тех пор как мы устроили облаву, разбойники сидят тихо. Еще месяц, а может быть, и два здесь будет спокойно.

— И все-таки осторожность, наверное, не помешает?

— Сейчас же прикажу погасить, только скажи, госпожа.

— Нет. Ты человек достаточно опытный, так что наверняка все именно так, как ты говоришь. Нужно прислушиваться к советам старых солдат.

Она польстила ему, возвысив его опыт в присутствии остальных легионеров. Он отстегнул меч и, положив его у ноги, улыбнулся девушке.

— Как там, в Армекте, ваше благородие? С кем вы сражаетесь? Солдаты разговаривали с твоими легионерками, и я тоже. Но легионерки многое придумывают, ну, известное дело, как и всякие женщины… Как там у вас на самом деле?

Собравшиеся у костра легионеры прислушались.

— Служба легкая, — ответила она. — У вас… не знаю, поскольку меня первый раз послали в горы, но, похоже, тяжелее, судя по тому, что я видела и слышала. У нас нет разбойников.

— Что-то такое говорят о всадниках равнин…

— Всадники — словно ветер. — Она взмахнула рукой и рассмеялась. — Сегодня здесь, завтра там… Они просто ездят туда-сюда, на равнинах они были всегда, и никто не хочет, чтобы их не было, потому что… — Она не знала, как объяснить. — Ну, они просто были всегда, как и Армект. Но они редко причиняют кому-нибудь вред, скажем, дом сожгут или убьют кого-нибудь… Они охотятся в лесах, хоть им и нельзя, ради мяса и шкур. Крестьяне дают им еду, отчасти добровольно, отчасти по принуждению, но всадники часто помогают: дров нарубят, сарай поставят… поскольку не хотят иметь повсюду врагов. Такие вот разбойники. Иногда даже легионерам помогают.

— Как это?

— Ну, они лучше всех знают равнины. Все ручьи и реки, все переправы и броды. Как-то раз, когда из-под виселицы в Сар Соа сбежали настоящие бандиты, всадники показали нам их убежище. Они просто не хотели, чтобы злодейства тех людей приписали им.

Барг недоверчиво покачал головой, но тут же нахмурился.

— У нас тоже такое бывало, — сказал он. — Я слышал, будто в Громбе в гарнизон кто-то однажды привез одного выродка, что всю семью свою перерезал, всех детишек… Никто его не мог поймать, пока его не доставил кто-то от Крагдоба, так говорили…

— От этого… короля гор? Вот видишь…

Поставленный на огонь маленький котелок начал издавать булькающие звуки. Еще раньше в воду всыпали немного мясного порошка, и теперь каждый из солдат мог зачерпнуть пару ложек горячего бульона. Попробовала варева и подсотница.

— Зачем это? — слегка развеселившись, спросила она. — Пахнет приятно и на вкус неплохо, но зачем?

Барг сперва не понял.

— А… что так мало? — догадался он. — Сегодня, госпожа, дождя нет, но он еще может пойти. Здесь все всегда мокрое, каждый спит в мокром. Такой глоток — вроде бы немного, однако согревает словно водка, только в голову не ударяет. Если только есть возможность, каждому хочется выпить бульона. Хотя бы пару глотков.

Она кивнула.

— Так что вы делаете там, у себя в Армекте? — спросил он, отставляя опорожненный котелок в сторону.

— То же, что и вы, когда не патрулируете горы. Следим за порядком в городах и на трактах.

— Мы тоже охраняем тракт, — вмешался один из солдат.

— Да, но в Армекте у нас много дорог, очень хороших, — объяснила девушка. — Таких, по которым можно ездить даже под самым сильным дождем, твердых.

— Много дорог? Твердых? — Солдат не поверил, поскольку за всю свою жизнь видел только одну приличную горную тропу, связывавшую города Громбеларда и громко именовавшуюся трактом.

Она рассмеялась и пожала плечами, поскольку мало что знала о строительстве дорог. Они были всегда. И почти везде, поскольку вели во все большие города Армекта.

— Ну и еще у нас идет война, настоящая война, — добавила она. — На Северной границе, там, где Шерер соприкасается с Алером. Там у нас застава. Знаете, что такое Алер?

Легионеры переглянулись. Кое-что они об этом слышали.

— Край за Армектом, — ответил один, видимо самый смышленый и бывалый. — Но я слышал, будто так же называется что-то вроде нашей Шерни, только враждебное нам. Была когда-то большая война Шерни и Алера.

— Очень хорошо, — похвалила девушка. — На Северной границе Шерер соприкасается с Алером, а Полосы Шерни с Лентами Алера. Армектанский легион на севере сражается со всем, что приходит из-за границы. Это не люди и не коты, а такие твари… Я никогда их не видела, не была там, — призналась она.

— Наш комендант был, — сказал Барг.

— Да, поскольку каждый офицер легиона, неважно из какой провинции, чтобы дальше продвигаться по службе от сотника и выше, должен отслужить на Северной границе.

— Наш комендант там был? И видел этих… тварей? — допытывался один из солдат.

— А ты что, дурак, не знал? — возмутился другой.

— Ну, не знал. Откуда?..

— Да ведь каждый знает.

— А у вас? — спросила Каренира. — Я здесь уже довольно долго, но носа не высовывала из гарнизона. Только стрельба и стрельба, надсотник все время подгоняет…

Все улыбнулись, ибо знали, что это правда. Комендант Арген никому не позволял бить баклуши, не давал поблажек, был требователен к своим офицерам; те же, волей-неволей, — к своим солдатам.

— Я все время слышу о какой-то облаве, — добавила подсотница. — Что была облава…

Ей не слишком хотелось в этом признаваться, но она стыдилась расспрашивать об этом других подсотников, которые смотрели на нее как на незваного гостя — армектанку, задирающую нос, обучающую их солдат искусству, которому они сами научиться были не в состоянии.

— Была облава, — подтвердил Барг. — Предыдущий комендант Громбелардского легиона, всего легиона, тот, из Громба, что был здесь очень недолго, хотел себя показать… Так говорят. Пришел и устроил облаву. Все были против, все коменданты гарнизонов, наш тоже. Ну если на тракте и в городах спокойно, или почти спокойно, чего искать в горах? Разбойники дерутся между собой, ну и хорошо. Но были такие доводы — мол, спокойно лишь оттого, что разбойники спускаются в низины, а в горах все платят Крагдобу. Купцы, что возят товар, а в городах лавочники, даже какой-нибудь портной или сапожник… Может, это и правда. Что было, то было, но устроили в горах облаву. Мы тоже ходили. — Он кивнул своим солдатам, и трое ответили ему тем же. — Столько солдат было в горах, госпожа, аж не передать. Но с самого начала дело не заладилось, — признался он. — Вроде бы и в тайне держали ту облаву, но все в гарнизоне знали. А Крагдоб, наверное, знал даже раньше, чем мы все… Там, где мы шли, либо никого не было, либо нас ждал столь хорошо подготовленный отпор, что сломя голову бежать приходилось, такая вот правда… А больше всего не хватало лучников, — сказал он, и видно было, что говорил он это вовсе не для того, чтобы доставить ей удовольствие. — Я, госпожа, не умею стрелять из лука, но знаю, что это за оружие, знал даже еще до того, как ты появилась в Бадоре. Арбалет. О! — Он похлопал по массивному самострелу, лежавшему на расстоянии вытянутой руки. — Эта машина, госпожа, бьет без промаха и так далеко, что никакому луку с ней не сравниться. Обычно в горах легче заметить кого-нибудь, чем его поймать, поскольку если он идет по узкой тропе, да еще по крутому склону, сколько времени пришлось бы потратить, чтобы до него добраться? Но арбалет, госпожа, тяжелый арбалет — если хорошо прицелишься, с шестисот шагов попадешь этой вонючке прямо в крестец, и никакая кольчуга не поможет! Но тогда все было не так — битвы, засады… приходилось и отступать, и преследовать… Мы как-то раз окружили одно ущелье недалеко от Эгдорба. — Он показал куда-то на восток. — Они вышли прямо нам под нос, как на ладони, госпожа, а мы все дело испортили… То ли камень у кого-то из-под ноги сорвался, то ли кто-то не выдержал и слишком рано выстрелил… Никто уже не знает, но разбойники развернулись и пустились наутек. Мы послали им вслед все, что у нас было, госпожа, но потом… Если бы они спустились глубже в ущелье, было бы больше времени. Мощный арбалет не натянешь так, как лук, нужна лебедка или рукоятка, даже те легкие, ничего не стоящие, со стременем… нужно время! Твои лучницы, госпожа, всех бы их перебили, до последнего! А мы только тетивы наших арбалетов накручивали.

Барг тряхнул головой.

— И выяснилось во время всей этой облавы, что арбалет в горах, конечно, хорош, — закончил он, — но немного лучников тоже бы пригодилось. Чтобы они прикрывали арбалетчиков, пока те взводят тетивы и накладывают болты, или приканчивали разбойников, которые уже бегут.

— Немногому я вас научила, — сказала Каренира.

— Те, новенькие, из того клина, что составили из нового набора, уже вполне неплохо стреляют, — возразил десятник. — А я, госпожа, уж как-нибудь сумею командовать десяткой, где одна тройка будет состоять из лучников. Я знаю, что им нужно и как их поставить. Пригодится.

— Возможно. — Ей не хотелось говорить, что в Армекте клин лучников, стреляющих «как те новенькие из нового набора», одели бы в кирасы и перевели в топорники. — Лучше так, чем ничего.

— Они научатся. Им уже хватает умения, чтобы тренироваться дальше. Даже без тебя, госпожа.

Это как раз соответствовало действительности. Упорные тренировки в самом деле могли превратить этих желторотиков во вполне неплохих стрелков. Однако она сомневалась, чтобы кто-то в Бадоре всерьез думал о дальнейшем обучении.

Костер погас. Разговор продолжался в темноте — правда, не столь глубокой, как обычно в Громбеларде, поскольку день был очень погожим.

— Почему… лучницы? — спросил Барг. — Не принимай этого на свой счет, госпожа. Я знаю, что в Армекте девушки идут в легион. У нас порой тоже… но редко, и чаще всего на городскую службу, только иногда попадется какая-нибудь… Но у вас лучниц полно. И самых лучших. Говорят, будто лучницы лучше лучников?

Легионеры вопросительно смотрели на нее.

— Их не так много, как вы думаете. Но они есть, поскольку в Армекте мы принимаем во внимание лишь то, годится ли человек в солдаты, — объяснила девушка. — У нас в каждой деревне детишки учатся держать лук, так было всегда. Каждый может записаться, когда легион объявляет набор. Но что может показать девушка? Силу? Она будет сильнее парней, будет махать топором? Будет более выносливой? Никто, попав в щит, не сбросит ее копьем с коня, если она пойдет в конницу? Таких крайне мало. И в войско принимают только таких, кто, хоть и слабее, в солдаты все-таки годится.

— То есть стреляют из лука как никто другой? И тогда они могут быть даже слабыми, но за такую стрельбу их примут?

— То есть стреляют из лука как никто другой, — повторила она, словно эхо. — Могут быть даже слабыми, но все равно их примут.

— И тебя, госпожа, так приняли?

Она рассмеялась.

— Я умею ездить верхом. Мой отец любил лошадей. Я ездила верхом, как никто другой, сразу стала курьером командира гарнизона. К лучницам я перешла позже, когда уже получила повышение. Но я никогда не была лучшей.

— Но… ведь ты очень хорошо стреляешь из лука, госпожа?

— Что, показать? — спросила она.

Протянув руку к луку, она вложила стрелу и, не вставая, выпустила ее во тьму. Стукнул наконечник…

— Второе деревце, то, со сломанной веткой, — сказала она. — Совсем близко.

Солдаты переглянулись; деревца совершенно не было видно. Один поспешно встал — и тут же вернулся ошеломленный, со стрелой в руке.

— Да, госпожа, — подтвердил он. — Под самой веткой… Мне пришлось на ощупь искать!

— Я вовсе не так хорошо стреляю — некоторые из моих девушек стреляют лучше, а то дерево стоит близко. — Каренира улыбнулась. — Но свои глаза я бы ни на чьи не променяла. Я вижу ночью как кот, я… ночная лучница. — Она снова рассмеялась.

— Когда станет светло, — проговорил разохотившийся десятник, — я тоже покажу, на что способен, ваше благородие! У меня старые глаза, и в темноте я мало что вижу… Но днем мы выберем самое далекое дерево, самое далекое, какое только будет видно. И посмотрим, попаду ли я!

4

Она проснулась сразу же, едва рука часового прикоснулась к ее плечу.

— Сейчас встаю, — спросонья прохрипела она и откашлялась. — Буди десятника.

— Он уже не спит.

Она выбралась из своей палатки. Ночью прошел не слишком обильный, хотя и надоедливый дождь, земля была влажной, и она снова подумала о военном плаще Барга, благодаря которому соорудила себе крышу над головой.

Солдаты сворачивали лагерь; работы у них было немного. Отложив уборку своей палатки на потом, она двинулась в сторону близлежащих кустов.

— Подсотница!

Она остановилась.

— Сейчас вернусь. — Она улыбнулась Баргу. Тот догнал ее на краю рощицы.

— Я пойду вперед, ваше благородие.

— Нет, я только… Сейчас вернусь.

— Ваше благородие, ты офицер и командуешь. Ты не можешь оставить своих людей и уйти, не говоря ни слова. Когда за деревья идет обычный солдат, ему в худшем случае яйца отрежут. Но когда идет командир, кто-то должен сперва тщательно проверить это место.

— Десятник, — сказала она, — со вчерашнего дня ты рассказываешь мне, что в горах царит мир и покой. Я разрешаю развести костер. Теперь я слышу, что среди деревьев кто-то может отрезать мне яйца. Возвращайся к солдатам.

— Я только проверю…

— Возвращайся к солдатам, — приказала она.

Он понял, что девушка решила показать ему, кто тут командует.

Спор решил некто совершенно посторонний.

События последовали друг за другом слишком быстро, и она поняла, что происходит, только уже лежа на земле. Барг выхватил меч и бросился к чему-то быстрому и подвижному, словно пламя. Если только могло существовать бурое пламя, покрытое серыми стальными доспехами… Отскочив в сторону, огромный кот молниеносно вскарабкался на дерево, с которого до этого прыгнул, фыркнул и проговорил низким, мурлыкающим голосом, однако с явственным оттенком уважения:

— Убери меч, легионер! Откуда в столь крупном теле такая скорость? Воистину, удивляюсь человеческой склонности к шуткам — ибо за свою собственную шутку я мог бы сегодня поплатиться жизнью. Я хотел лишь преподать урок женщине; мы не враги.

Со стороны лагеря подбежали остальные солдаты. Барг жестом остановил их. Стоя с мечом наготове, он знал лучше, чем кто-либо другой, что кот его основательно перехваливал. Быстрый или медленный — десятник не в состоянии был равняться с противником в скорости. Возможно, он мог бы его догнать, но уж никак не достать мечом.

— Убери меч, легионер, — повторил гадб. — Это наверняка единственный день в твоей жизни, когда Басергор-Кобаль пришел к тебе не затем, чтобы убить. Я хочу поговорить, и даже более того: я хочу оказать вам услугу.

Армектанка, перепуганная и ошеломленная, кое-как поднялась с земли. Она с недоверием разглядывала громадного зверя, под которым скрипел сук. Ей уже приходилось видеть котов-гадбов… Но этот вполне мог весить больше, чем она сама.

— Басергор-Кобаль, — пробормотал легионер. — Если бы какой-нибудь незнакомый мне человек воспользовался столь славным именем…

— Человека бы ты просто высмеял, — сказал Рбит, лежа на своем суку. — Но кота ведь ты не обвинишь во лжи. Я тот, за кого себя выдаю, и не проси меня повторять еще раз.

Барг убрал меч.

— Не знаю, господин, о чем ты хочешь поговорить, — сказал он коту. — Но мы тебя, конечно, выслушаем. Обращайся к моему командиру.

Кошачьи жесты далеко не столь выразительны, как человеческие, — но все, от подсотницы до последнего солдата, без труда поняли, что означают прижатые уши и нетерпеливое движение хвостом.

— Я должен разговаривать с тобой, армектанка? Но дело крайне серьезное.

Девушка покраснела. Сперва ей пришлось неуклюже подниматься с земли, после того как огромный кот прыгнул ей на спину. Потом ее десятник в ее же присутствии именовал незнакомого кота «господином» и даже чуть ли не «благородием»… Теперь, на глазах у солдат, кот демонстративно выказывал свое к ней презрение. Если вообще не жалость.

— Мне все равно, что говорит мой десятник, — с усилием проговорила она. — Ты будешь разговаривать со мной, кот, или ни с кем.

— Каждому свое место, а место армектанской лучницы — не в Тяжелых горах. Ты здесь гость, подсотница. И я должен разговаривать об извечных законах, правящих этим краем, с кем-то, кто вчера пришел, а завтра уйдет?

Кем бы ни был этот гадб, речь его свидетельствовала о том, что на суку перед ней, сколь бы странным это ни выглядело, сидел не какой-нибудь кот-бандит или гонец, зарабатывающий небольшие деньги на службе у людей. Она вспомнила странное имя и нахмурилась: вроде бы где-то она его уже слышала… Почти никогда не бывало, чтобы, говоря о Крагдобе, короле гор, кто-то не упомянул имени: Кобаль, Басергор-Кобаль.