Но Колумб не избегал и более практичных советов, которые он мог дать своим государям. Он говорил с ними о различных поселениях на Эспаньоле и способах управления ими, о лицензиях, необходимых для добычи полезных ископаемых, и о способах поощрения сельского хозяйства, о том, что делать с имуществом поселенцев после их смерти, а также о срочной нужде в способных миссионерах [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, pp. 179–85.]. И все же адмирал, которого всегда отличала восприимчивость к пророчествам и мистическим откровениям, к тому времени стал по-настоящему одержимым. Колумб все больше укреплялся во мнении, что все, что он видел (или считал, что видел) в «Индиях», подтверждало пророчество Исаии о том, что «Испания будет споспешествовать прославлению ‹…› святого имени [Господа]» [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, p. 203.]. Он основывал это утверждение на распространенном отождествлении Испании с Фарсисом и четком указании на него в Книге пророка Исаии (Исаия 60:9): «Так, Меня ждут острова и впереди их — корабли Фарсисские, чтобы перевезти сынов твоих издалека и с ними серебро их и золото их, во имя Господа Бога твоего и Святаго Израилева, потому что Он прославил тебя» [Я использовал «перевод короля Якова» (1611).].

Примерно в это же время Колумб запросил из Англии информацию о плавании от Бристоля до Ньюфаундленда, совершенном Джоном Каботом в 1496 г., а также другие заинтересовавшие его сведения [Gil Fernández and Varela Bueno, eds, Cartas, pp. 267–9.]. Он приобрел в личное пользование печатные экземпляры «Путешествий Марко Поло», Philosophia Naturalis святого Альберта Великого и Almanach Perpetuum Авраама Закуто, которые, двигаясь по Испании вслед за монархами, и штудировал на досуге наравне со своими излюбленными книгами, такими как сочинения Пьера д'Альи и Пия II. Главной заботой генуэзца по-прежнему была защита от нападок абсолютного большинства его современников теории об относительно небольшом размере земного шара и возможности достичь Азии морским путем.

Если когда-либо в его безумии и была логика, то теперь от нее практически ничего не осталось. Чтобы подтвердить свои теории, Колумб собирал воедино мнения самых разных авторитетов: с убежденностью, которая может показаться приемлемой для нас, но которая выглядела нелепой в начале XVI в., он полагался на слова римского драматурга или апокрифического пророка в той же мере, что и на указания святого Августина или святого Иеронима [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, pp. 215–17.]. Более того, та резкость, с которой он осуждал критиков, была свидетельством осознания им шаткости своей позиции. Однако он располагал одним доводом, который в то время никто не мог с легкостью отбросить, и он повторял его снова и снова: истинность гипотезы об относительно небольшом размере земного шара доказывают не книги, а опыт. Колумб показал верность расчетов размеров земного шара эмпирически. «Ибо чем больше делаешь, — с гордостью заявлял генуэзец, — тем больше познаешь» [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, p. 218. Сложно передать обаяние испанского выражения andando más, más se sabe.]. Это был серьезный козырь: никто не осмеливался опровергнуть заблуждения Колумба, потому что никто другой не плавал в Азию западным курсом.

Летом 1497 г. он некоторое время провел затворником в Ла-Мехораде — любимом иеронимитском монастыре Изабеллы и Фердинанда, расположенном недалеко от Медины-дель-Кампо. Монархи тоже пребывали там, и Колумб, вероятнее всего, по своему обыкновению, был занят тем, что убеждал их в своей правоте [Antonio Rumeu de Armas, Itinerario de los Reyes Católicos, 1474–1516 (Madrid, 1974), pp. 235–6.]. В рамках очередной попытки добиться королевской благосклонности он сочинил небольшой меморандум с обоснованием испанских попыток оспорить заключенный в июне 1494 г. Тордесильясский договор. По его условиям португальцы соглашались провести демаркационную линию «в 370 лигах к западу от островов Зеленого Мыса». Такая граница (которая в конечном итоге сделает Бразилию владением Португалии) была для португальцев более выгодной, чем вариант, предложенный папой Александром VI в булле Inter caetera годом ранее, и испанские монархи хотели отмены договора. Не забывая о собственных идеях, Колумб также выдвинул предложение об организации крестового похода на Мекку и экспедиции в Каликут, причем оба эти предприятия, разумеется, должны были использовать западный маршрут через Атлантический океан [Fernández de Navarrete, Colección de los viajes, vol. i, p. 222.].

Его настойчивость начала приносить плоды. К концу 1497 г. Изабелла и Фердинанд, казалось, больше не сомневались в обоснованности заявлений своего первопроходца. В начале 1498 г. Колумб готовился к путешествию, которое по его задумке должно было одновременно способствовать продолжению колонизации Эспаньолы и расширить радиус исследований в Азии. Признаком того, что Изабелла и Фердинанд вновь начали ему доверять, стало их решение дозволить Колумбу учредить майорат. Этот правовой механизм позволял человеку определять условия наследования своего имущества на протяжении многих поколений; как правило, им могли воспользоваться только аристократические семьи, сохранение династических богатств которых было в интересах короны. Но хотя подобные документы обычно составлялись нотариусами в тщательно отработанных юридических формулировках, в завещании Колумба от этого шаблона практически ничего не осталось. Оно четко демонстрирует всю его эксцентричность: Колумб одержим генеалогическими выкладками; он слишком подробно описывает масштаб своих открытий; он лелеет явно завышенные денежные амбиции; под документом стоит загадочная подпись, которую ученые пытаются расшифровать до сих пор, а сам текст содержит нотки горечи по поводу того долгого времени, которое потребовалось венценосной чете, чтобы пожаловать адмиралу то, что, по его убеждению, он справедливо заслужил. На тон документа также повлияло осознание Колумбом того факта, что поддержка со стороны монархов отныне носила строго прагматичный характер; на этот раз они ожидали от предприятия ощутимых доказательств успеха [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, pp. 190–99.].

Груз этих ожиданий помогает объяснить решение, понять которое в противном случае было бы непросто. За несколько месяцев до третьего плавания Колумб написал своему брату Бартоломе очень прочувствованное письмо, в котором выражал надежду в ближайшее время встретиться с ним на Эспаньоле. Тем не менее незадолго до отплытия Колумб разделил свой флот на две эскадры: одна должна была отправиться прямо на Эспаньолу быстрым маршрутом, который он проложил во время второго плавания; другая, с ним самим во главе, должна была пойти кружным путем через неизведанные районы Атлантики.

Такое решение практически наверняка стало следствием требований его покровителей, а также самых разных критических нападок, с которыми столкнулся Колумб. В то время общепринятым было предположение, что все земли, находящиеся на одной и той же широте, будут крайне похожими, — даже хулители адмирала с готовностью соглашались тут с ним. Колумб знал о богатых залежах золота в устье реки Вольты (на территории современной Ганы). Тогда почему бы не попробовать пересечь океан на той же широте? К весне 1498 г. Колумб решил поступить именно так. Его настроение хорошо передано в инструкциях, которые он составил для кораблей, отправленных напрямую к Эспаньоле: «Господь наш да ведет меня и да позволит мне выполнить то, что угодно Ему и королю с королевой, нашим сеньорам, и что направлено к славе христиан; ибо верю я, что никто еще не ходил никогда этим путем и море это совсем неведомое» [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, p. 221; Las Casas, Historia de las Indias, vol. i, p. 498.].

Флот отчалил 30 мая 1498 г. из расположенного к северу от Кадиса порта Санлукар-де-Баррамеда. После обычной остановки у Канарских островов Колумб в соответствии со своим планом разделил флот на две части и отправил одну эскадру на Эспаньолу, поведя другую на юг, к островам Зеленого Мыса. Он прибыл к Боа-Виште 30 июня. На следующий день он достиг Сантьягу, климат которого показался ему ужасным. «Все же обитатели этих островов были больны, — писал он, — так что я решил не задерживаться здесь» [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, p. 222.]. Следуя своему плану, он поплыл дальше на юг, к тому месту, где, по его представлениям, проходила параллель устья Вольты, но вскоре неожиданно для себя оказался в коварной приэкваториальной области, ныне известной как штилевая полоса. Восемь долгих дней эскадра дрейфовала при испепеляющей жаре; когда 22 июля им удалось поймать юго-восточный ветер, Колумб решительно взял курс на запад. Трудно сказать наверняка, понимал ли он, что достиг желаемой широты: его собственный рассказ полон тут противоречий. Однако к концу июля он, вероятно, был настроен оптимистично. Никакой суши заметно не было — что на этот раз было хорошим знаком: поскольку Колумб знал, что приближается к меридиану, пересекающему Эспаньолу, отсутствие земли означало, что по крайней мере на той параллели, вдоль которой он двигался, португальцы не могли претендовать на какие-либо новые территории. Если, как, по слухам, считал португальский король Жуан, в Море-океане и существовал неизвестный южный континент, Колумб его пока еще не видал.

Однако те восемь дней, в течение которых эскадра дрейфовала в полный штиль на жаре, сделали свое дело. Вино превратилось в уксус, значительная часть воды испарилась, а вяленая свинина и соленая треска грозили вот-вот испортиться. Зная, что Эспаньола находится прямо на севере, Колумб решил направиться в ту сторону, ничуть не помышляя, что на самом деле находится буквально в двух шагах от огромного континента. Затем, 31 июля, он увидел нечто похожее на «три горы, обозримые одним взглядом» [Las Casas, Historia de las Indias, vol. ii, p. 9.]. Колумб с самого начала посвятил свое третье путешествие Святой Троице, поэтому это «великое чудо», как его впоследствии описывал Бартоломе де Лас Касас, подозрительно напоминало, по точному выражению исследователя, «хорошо просчитанный образец теологической семиотики» [Fernández-Armesto, Columbus, p. 126.]. Это также объясняет, почему остров, на котором были замечены эти три горы, по сей день известен как Тринидад («Троица»).