По соглашению, подписанному 30 апреля 1492 г., Колумб получал титул адмирала и право на десятую часть любой прибыли, вырученной в ходе экспедиции. Это все равно было очень существенной уступкой со стороны короны и, по сути, означало, что условия, которые монархи согласились даровать Колумбу, не являлись обычной капитуляцией. Таким образом, до поры до времени Колумб был рад и достигнутому, хотя никогда не отказывался от своих первоначальных амбиций. Например, в прологе к своему «Дневнику первого путешествия» он недвусмысленно указывал Изабелле и Фердинанду, что они согласились «возвысить» (enoblecieron) его род и что с этого дня он будет именоваться «доном и быть главным адмиралом Моря-океана, а также бессменным вице-королем и правителем всех островов и материковых земель, которые… [он откроет и обретет]и которые отныне и впредь будут открыты и обретены в Море-океане» [Здесь и далее — перевод Я. М. Света.]. Мало того, Колумб настаивал на том, что его старший сын должен стать его преемником, а за ним — и его потомки «из поколения в поколение во веки веков» [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, p. 15.].

Это были привилегии откровенно феодального характера. Колумб полагал, что у него есть веские правовые основания, чтобы на них претендовать. В конечном итоге документ от 30 апреля представлял собой не столько капитуляцию, сколько акт предоставления привилегий, и, следовательно, эти привилегии можно было отозвать. Однако, настаивая на них после успеха первого плавания, адмирал лишь встревожил монархов и еще сильнее укрепил их в стремлении ограничить его полномочия. Этот эпизод ознаменовал собой начало упорной борьбы между настроенной на реформы монархией и остатками феодальной военной аристократии, к которой, по иронии судьбы, Колумб даже отдаленно не принадлежал. Но все это случится потом. А пока, 30 апреля 1492 г., Колумб наконец смог начать подготовку к предприятию, которое вскоре будут описывать как «величайшее с момента Сотворения мира событие, за исключением вочеловечения и смерти Того, Кто его сотворил» [Francisco López de Gómara, Primera y segunda parte de la Historia General de las Indias con todo el descubrimiento y cosas notables que han acaecido desde que se ganaron hasta el año de 1551. Con la Conquista de Méjico de la Nueva España (Zaragoza, 1552), unpaginated introduction.].

Глава 2

Адмирал

Со дня подписания долгожданного соглашения Колумба с Изабеллой и Фердинандом и до утра 3 августа 1492 г., когда он вышел из порта Палос-де-ла-Фронтера на побережье Уэльвы, прошло всего чуть больше трех месяцев. Перспективы его начинания по-прежнему воспринимались с изрядным скепсисом, тем более что большинство экспертов знали, что вычисления Колумба о размере земного шара крайне сомнительны. В этой ситуации понятно, почему монархи ожидали, что весь проект будет встречен повсеместным безразличием, и, чтобы помочь своему новоявленному адмиралу набрать умелую команду, пообещали королевское помилование любому осужденному, желающему присоединиться к предполагаемой экспедиции в Азию. На деле подобные гарантии оказались излишними. Ко всеобщему изумлению, братья Пинсон — трое из самых уважаемых моряков на всем побережье Уэльвы — поддались на уговоры Колумба и записались в команду. Их согласия было достаточно, чтобы привлечь к адмиралу других людей; таким образом, он полностью укомплектовал штат. Экспедиция была небольшой: три тесных, плохо оборудованных судна, суммарно вмещавшие 90 человек. «Санта-Мария», которой командовал сам Колумб, превосходила размерами остальные два корабля, хотя и ненамного. Их мы знаем под неофициальными прозваниями: «Нинья» (это буквально переводится как «девочка», но, видимо, отсылает к фамилии ее владельца, Хуана Ниньо) и «Пинта» — вероятно, в честь ее капитана, одного из Пинсонов, Мартина.

В дополнение к обычным припасам, характерным для большинства плаваний по Средиземному морю (вино, вода и оливковое масло, сухари и мука, вяленая свинина и соленая рыба), адмирал погрузил большой запас безделушек, которые он надеялся обменять на азиатское золото и пряности [Felipe Fernández-Armesto, Columbus (Oxford, 1991), pp. 72–3.]. Три каравеллы устремились по знакомому маршруту к Канарским островам. Оказавшись там, их капитаны пополнили запасы провизии и провели текущий ремонт, надеясь, что кораблям хватит прочности на поход, который, похоже, должен был стать самым продолжительным в истории человечества плаванием в открытом море. На «Пинте» был заменен руль управления, а «Нинью» Колумб приказал переделать под прямые паруса, которые обладали большей эффективностью посреди океана. Затем он дождался попутного ветра, который подул утром 6 сентября, и пошел от острова Иерро прямо в неизвестность [Consuelo Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón: Textos y documentos completos (Madrid, 1982), pp. 17–19.].

Адмирал был полон решимости держаться курса на запад до тех пор, пока не достигнет суши. Наиболее логичным способом сделать это, следуя тогдашней навигационной практике, было держать постоянным угол возвышения солнца днем, а Полярной звезды — ночью. Но Колумб был также полон решимости собрать как можно больше доказательств в подтверждение своих теорий. Он не только использовал карту (что было совершенно бессмысленно в неизведанных морях), но и пытался снимать показания широты, проверяя их по замерам продолжительности солнечного дня. Он явно ожидал, что сможет доказать свою правоту в том, что касается относительно небольшого размера земного шара. Ошибки, которые он допустил в своих расчетах, связаны с его методикой определения продолжительности дня по длительности солнечных периодов с последующим занесением этой предполагаемой широты в карты, которые он подготовил на основе книги Пьера д'Альи Ymago mundi («Картина мира») [Rolando Laguarda Trías, El enigma de las latitudes de Colón (Valladolid, 1974), pp. 13–28.].

Но Колумб не был совсем уж безумцем. Он также внимательно следил за Полярной звездой и провел серию тщательно задокументированных наблюдений за разницей между направлением, указанным стрелкой компаса, и направлением на Полярную звезду. Он, разумеется, был прекрасно осведомлен о небольших склонениях к востоку, которые давно наблюдались в Средиземном море; но затем, 13 сентября, он зафиксировал небольшое склонение в обоих направлениях. С 17 сентября он начал замечать сильные и крайне озадачивающие склонения к западу. Его первой реакцией было попробовать начать снимать показания, когда Полярная звезда находится в крайне западном положении. Наконец 30 сентября с убежденностью столь же сильной, сколь ошибочными были его выводы, он записал, что «[Полярная] звезда, как и прочие звезды, движется, тогда как иглы [компаса] всегда показывают верно» [См. обсуждение в: Laguarda Trías, El enigma, pp. 24–7.].

Этот не терпящий возражений тон скрывал мучительные сомнения, которые уже некоторое время мучили адмирала. Начиная примерно с 10 сентября, чтобы успокоить свою команду, которая с каждым днем все сильнее нервничала и подавала признаки назревающего мятежа, он подделывал судовой журнал, намеренно сокращая расстояние, которое прошли каравеллы. Когда 22 сентября на суда обрушился встречный ветер, он облегченно выдохнул: «Мне пришелся кстати этот противный ветер, потому что мои люди очень тревожатся, решив, что в этих морях не дуют ветры [благоприятные] для возвращения в Испанию» [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, pp. 23–4.]. Это, однако, мало утешило команду, у которой были веские причины ставить под сомнение веру адмирала в «карту островов» и которая уже не раз горько обманывалась, ожидая скорой встречи с берегом. В начале октября у Колумба состоялась напряженная беседа с Мартином Пинсоном, с каждым днем испытывавшим все большее давление со стороны команды, которую в основном набирал он сам. Пинсон прекрасно понимал, что, по расчетам адмирала, к этому времени они уже должны были выйти к земле. Он уговаривал Колумба сменить курс на юго-западный в надежде найти «остров Сипанго». Поначалу Колумб отказывался, аргументируя это тем, что «лучше сперва идти к материковой земле» [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, pp. 22, 27. См. также: Francisco Morales Padrón, 'Las relaciones entre Colón y Martín Alonso Pinzón', Revista de Indias, 21 (1961), pp. 95–105.]. Если бы он в конце концов не уступил Пинсону, каравеллы унесли бы их к Флориде, и это была бы совсем другая история. В реальности же после наблюдения за полетом стаи морских птиц 7 октября Колумб взял курс на юго-запад. Наконец в два часа пополуночи в пятницу, 12 октября, когда люди были на грани отчаяния, из вороньего гнезда «Пинты» донесся истошный крик «Земля, земля!», и команды всех трех судов отреагировали на него вздохом облегчения и благодарственными молитвами Богу [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, pp. 27–30.].

Корабли адмирала наконец достигли суши, оказавшейся берегом одного из многих островов у северо-восточного побережья Кубы, который получил имя Сан-Сальвадор в честь Спасителя. Что это был за остров, точно сказать невозможно. Все, что мы знаем, — это то, что его жители, которых Колумб описывал как «нагих людей», называли его словом, которое по звучанию было похоже на «Гуанахани» [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, pp. 31–2.]. Мы также не знаем наверняка, что за острова генуэзец обнаружил в последующие дни, назвав их — с безупречной расстановкой приоритетов — Санта-Мария-де-ла-Консепсьон в честь Богоматери и Изабелла в честь своей покровительницы, королевы Кастилии [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, pp. 33–4.]. Но нет никаких сомнений, что огромный массив суши, который он обнаружил 24 октября и на первых порах соотнес с Сипанго, а в конечном итоге назвал Фернандиной в честь другого своего покровителя, Фердинанда Арагонского, на самом деле был Кубой. Когда довольно быстро стало понятно, что то, что он там увидел, не совпадает с описаниями Cипанго, которые он читал, Колумб оптимистично убедил себя, что на самом деле достиг азиатского материка, «Катая», и даже отправил посольство с переводчиком, знающим «халдейский язык», чтобы искать двор великого хана [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, pp. 35–44, 50–53.].