Наконец, 20 ноября, через несколько дней после того, как посольство вернулось ни с чем, все сильнее падавший духом Пинсон отплыл — без разрешения Колумба и к его большому раздражению — на поиски золота. Три дня спустя Колумб, не менее раздосадованный осознанием того, что эта новая земля — не Катай, начал дожидаться попутного ветра, чтобы уйти с Кубы. Наконец 5 декабря погода переменилась. Внезапно — и, как оказалось, чрезвычайно удачно — сменивший направление ветер отнес его к острову под названием Гаити, или «гористая земля». Адмирал переименовал его в Ла-Эспаньолу (La Española, «Испанская»), или просто Эспаньолу (Hispaniola) в латинизированном варианте. Его разочарование от того, что новый остров опять-таки не был похож на Сипанго, вскоре смягчилось благодаря открытию богатых запасов золота; кроме того, образ жизни на острове был относительно высокоразвитым по сравнению с тем, что он наблюдал на Кубе. Присутствовали даже некоторые проявления изысканности и богатства, и Колумб быстро наладил прочные личные отношения с харизматичным местным вождем (касиком) по имени Гуаканагари, который, кажется, питал слабость к безделушкам, которые везла с собой экспедиция. Хотя адмиралу не удалось найти никаких убедительных следов Китая, Эспаньола вселила в него надежду. С характерным преувеличением он утверждал, что она больше, чем Кастилия и Арагон, вместе взятые, хотя в действительности остров был многократно меньше владений католических монархов. Он собрал много образцов золота, первым описал ананасы, а также познакомился с гамаком, каноэ и «cухими листьями, которые особенно ценились жителями» — явное указание на табак. Да, новый остров не был Сипанго, но, по словам Колумба, он тем не менее был «чудом», напоминающим землю царицы Савской или те экзотические страны, откуда волхвы принесли свои дары младенцу Иисусу [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, pp. 118–19, 141; Juan Gil Fernández and Consuelo Varela Bueno, eds, Cartas de particulares a Colón y relaciones coetáneas (Madrid, 1984), p. 260.].
С учетом всех этих достижений Колумб начал строить конкретные планы по возвращению в Испанию. Однако глубокой ночью 24 декабря, в ходе одной из последних попыток добыть золото и пряности, «Санта-Мария» села на мель и получила такие повреждения, что не подлежала ремонту. Поспешность, с которой адмирал приказал построить на севере острова, в месте, которому суждено было стать городом Пуэрто-Навидад («Рождественский порт», названный так из-за даты крушения), укрепление с использованием древесины, снятой с поврежденного корабля, заставила некоторых историков поверить, что это было частью хорошо продуманного плана [См.: Arthur Davies, 'The Loss of the Santa Maria Christmas Day, 1492', The American Historical Review, 58:4 (July 1953), pp. 854–65.]. Но это просто голые предположения. Тем не менее эти события дали Колумбу возможность отобрать 39 человек в качестве гарнизона новой крепости. Он приказал им оставаться на месте и собирать образцы золота в ожидании новой экспедиции из Кастилии. Поскольку «Санта-Мария» погибла, людям было нечего возразить против этого плана [Varela Bueno, ed., Cristóbal Colón, pp. 97–101; Rinaldo Caddeo, ed., Le historie della vita e dei fatti di Cristoforo Colombo, per D. Fernando Colombo suo figlio, 2 vols (Milan, 1958), vol. i, pp. 136–7; Bartolomé de Las Casas, Historia de las Indias, ed. Agustín Millares Carlo, 3 vols (Mexico City, 1951), vol. i, pp. 270–85.].
Тем временем Мартин Пинсон также был занят исследованием острова и вновь присоединился к экспедиции 6 января 1493 г. Гнев Колумба, вызванный его неповиновением, поутих, когда он понял, что и Пинсон нашел много золота, а также перец и корицу, которые вселили в адмирала надежду на наличие тут экзотических пряностей. Пинсон также утверждал, что ему сообщили об обширных источниках жемчуга дальше к югу. Хотя конфликт между двумя капитанами так никогда и не был исчерпан, через десять дней они снова вышли в море. Стояла ясная погода. Колумб, находившийся на борту «Ниньи», шел на север в поисках атлантических ветров, которые, дуя с запада на восток, унесли бы их домой, а за ним следовали братья Пинсон на «Пинте». Поймав нужный ветер 5 февраля, корабли стремительно двинулись в направлении контролируемых Португалией Азорских островов. Однако вскоре после этого случилось то, что едва не обернулось катастрофой: Колумб и «Нинья» заблудились, а затем попали в шторм, который разделил небольшой флот. Наконец 18 февраля потрепанная «Нинья» добралась до гавани Санта-Мария на Азорах, но «Пинты» там не обнаружилось [Las Casas, Historia de las Indias, vol. i, p. 313.]. С учетом напряженности между Кастилией и Португалией у Колумба не было другого выбора, кроме как продолжить свое путешествие, несмотря на опасную погоду. После короткой стычки с португальскими властями — десять человек из команды Колумба, сошедших на азорский берег, чтобы возблагодарить Деву Марию в ближайшей часовне, были ненадолго арестованы — адмирал вновь поднял паруса. Неудачный ветер пригнал потрепанный штормами корабль прямо в Лиссабон, и Колумб был вынужден сойти там на берег 4 марта.
Король Жуан тут же приказал задержать Колумба, попытавшись использовать его в качестве разменной монеты в переговорах с Кастилией: Португалия намеревалась пойти на уступки Кастилии в Атлантике в обмен на безоговорочное признание своих прав на владения в Западной Африке. Неделей позже, когда Колумб согласился попробовать убедить Изабеллу и Фердинанда принять предложение Жуана, ему разрешили отчалить. 15 марта он вернулся в Палос-де-ла-Фронтера и обнаружил там «Пинту». Спасаясь от шторма, второе судно с трудом добралось до расположенного много севернее, неподалеку от Виго, галисийского порта Байона, а затем поразительным образом пришло в Палос в тот же день, что и Колумб. Мы не знаем, какую гамму эмоций адмирал испытал в этот момент, но к облегчению, если и оно и было, вероятно, добавлялась тревога. В конце концов, Пинсон имел право утверждать, что открыл Гаити до Колумба, и мог использовать свои знания о существовании богатых жемчугом мест, чтобы убедительно оспорить претензии генуэзца. На деле же Пинсон, очевидно, настрадался в пути гораздо сильнее адмирала и скончался прежде, чем успел рассказать свою историю. Два его брата пережили Мартина, но, похоже, более терпимо относились к амбициям Колумба. Возражать ему теперь было некому, так что «Дон Кристобаль Колон, адмирал Моря-океана, вице-король и правитель островов, которые он открыл в Индиях» отправился к королевскому двору, находившемуся тогда в Барселоне.
Изабелла и Фердинанд приняли Колумба со всеми почестями. Тем не менее по поводу привезенных им сведений возникло несметное число вопросов и сомнений. Большинство образованных людей справедливо отказывались пересмотреть общепринятые оценки размеров земного шара. Поэтому они не могли допустить, что Колумб сумел достичь восточной оконечности Азии, как он по-прежнему утверждал, не отказавшись от этой идеи до самой смерти. Его близкий друг священник и хронист Андрес Бернальдес заявил адмиралу, что тот мог бы проплыть «еще тысячу двести лиг» и все равно не достичь Азии [Memorias del reinado de los reyes católicos, ed. Juan de Mata Carriazo y Arroquia (Madrid, 1962), pp. 308–10.]. С другой стороны, того, что он с собой привез, включая группу туземцев, наряженных по такому случаю в перья, было достаточно, чтобы убедить монархов, что Колумб открыл нечто важное. Соответственно, они пожаловали ему почетное право сидеть в их присутствии и следовать в парадных процессиях верхом рядом с ними. Это были важные знаки благосклонности, и придворные, следуя примеру государей, поспешили начать восхвалять Колумба, сравнивая его с античными героями и даже с одним из апостолов Христа: мол, Колумб делал на западе то, что святой Фома, который, как было принято считать, принес христианство в Индию, сделал на востоке [Pedro Mártir de Anglería, Décadas, ed. Edmundo O'Gorman, 2 vols (Mexico City, 1964), vol. i, 1; Martín Fernández de Navarrete, Colección de los viajes y descubrimientos que hicieron por mar los españoles, 4 vols (Madrid, 1954), vol. i, pp. 361–2.]. В свою очередь, монархи ожидали от Колумба, что он оправдает все надежды, вызванные его первым плаванием.
В конце мая Изабелла и Фердинанд поручили Колумбу начать готовить гораздо более крупную и оснащенную экспедицию, чем та, с которой он впервые пересек Атлантику годом ранее. К тому моменту, когда 25 сентября 1493 г. он отправился в свое второе плавание, Колумб собрал внушительный флот из семнадцати судов, включая доказавшую свою надежность «Нинью», которой теперь командовал он сам. Вместе с ним в плавание отправился его младший брат Джакомо, более известный под своим испанским именем Диего Колон [Происхождение его имени имеет явно фонетический характер. Sant Iacob, что на латыни обозначает «святой Иаков», превратилось в Сантьяго, сокращенное до Тьяго, что в итоге дало Диего.]. Многие посчитали, что ради такого путешествия можно и рискнуть: к экспедиции присоединились более 1300 человек, из которых только 200 не получали королевского жалованья; среди участников были двадцать всадников и первый священник, отправившийся в Новый Свет. Это был монах по имени Бернардо Буйль; его проповедническая миссия была описана в булле Piis fidelium от 25 июня 1493 г., которой папа Александр VI назначил Фердинанда «апостольским наместником Индий». На этот раз Колумбу устроили королевские проводы: оружейные салюты и музыка в ознаменование его отплытия были такими, что, как заметил один из очевидцев, «были заворожены даже нереиды и сирены»: это стало доказательством уверенности испанских монархов в успехе своего адмирала. Но огромные ожидания, которые они возлагали на Колумба, неизбежно повлияли на его самооценку и поведение [Gil Fernández and Varela Bueno, eds, Cartas, p. 183.].
До Канарских островов адмирал шел тем же маршрутом, что и в прошлом году. Но затем, отойдя 13 октября от острова Иерро, Колумб взял южнее. Это был самый короткий и быстрый путь через Атлантику. Неизвестно, выяснил ли это Колумб во время своего первого путешествия; скорее, такой выбор курса был вызван желанием исследовать острова к югу от Эспаньолы, которые, по сообщениям покойного Мартина Пинсона, были полны богатств. Соответственно, в воскресенье, 3 ноября, флот встал на якорь у острова, который Колумб сразу же назвал Доминикой в честь этого дня недели (dies Dominicа на латыни).
