И стало очевидно, что именно эти дремлющие внутри желание и голод и подталкивают Джо к как будто лично для него созданной Игре.

Джо нажал на красную кнопку и поднял трубку. Медлительные, скрипучие механизмы неторопливо соединили терминал на его столе с внешним миром, и из динамика в конце концов донеслось пронзительное «Пи-и-и», а экран крошечного монитора пошёл полосами, волнистыми линиями и разноцветными пятнами-кляксами.

Джо по памяти набрал номер. Двенадцать цифр, первые три из которых соединяли его с Москвой.

Ждать теперь пришлось совсем недолго, и вскоре на миниатюрном экране возникло лицо русского офицера-телефониста.

— Вам звонят из ставки вице-комиссара Сэкстона Гордона, — с самым серьёзным видом сообщил телефонисту Джо.

— Что, изголодались, поди, уже по Игре? — с усмешкой поинтересовался тот.

— Человекообразному двуногому для поддержания должного обмена веществ довольствоваться следует не только мукой из планктона, — в тон ему ответил Джо.

Ещё шире ухмыльнувшись, офицер переключил канал связи. Почти весь экран заняла снулая физиономия мелкого российского чиновника Лопухина. Немедленно узнав Джо, Лопухин просиял и, намеренно растягивая слова, заголосил по-русски:

— О, преславный витязь! О, достойный коновод толпы безмозглой, преступная…

— Комплименты приберегите на потом, — прервал его Джо, на которого вдруг накатило обычное его утреннее состояние — раздражение.

— Про-сти-те, — поспешно, но, опять же, всё ещё по-русски извинился Лопухин.

— У вас для меня что-нибудь есть? — поинтересовался Джо, держа на всякий случай наготове ручку.

— Компьютер-переводчик в Токио всё утро глючил, — уже перейдя на английский, сообщил Лопухин. — Оттого-то я и воспользовался крошкой в Кобе, и, как это ни удивительно, тамошний переводчик на поверку оказался ничуть не менее достойным, чем токийский. — Он замолчал и, слегка отодвинувшись от экрана, принялся (очевидно, уже не в первый раз) вчитываться в слова на листке перед собой. Его модуль-кабинет, открывшийся сейчас взору почти полностью, до отвращения напоминал кубик-мастерскую Джо — был таким же крошечным, неказистым, убогим; и даже стол и пластиковый стул, несомненно, с трудом впихнутые туда, и знавшая лучшие времена клавиатура терминала выглядели почти такими же. — Вы готовы? — спросил наконец Лопухин.

— Разумеется, готов. — Джо, расписывая ручку, начертал на бумаге незатейливую закорючку.

Лопухин не спеша прочистил горло и изобразил на лице самодовольную улыбочку человека, полностью уверенного в своей победе.

— Оригинал — это название фильма, экранизации одноимённого романа. Оба — и фильм, и роман — были созданы на родном вам языке, — сообщил он именно то, что и требовали сначала сообщать правила, разработанные ими самими, кучкой людей, разбросанных по всему земному шару, ютящихся в тесных квартирках, занимающих ничтожные должности, ни к чему конкретно не стремящихся и ни о чём, в общем-то, не заботящихся; у каждого имелись свои личные причины для ненависти к окружающему их безликому коллективному бытию, но всех их объединяло стремление хотя бы на время, пусть даже и с помощью Игры-иллюзии, всё же вырваться из его цепких, порядком уже опостылевших объятий.

— А фильм-то хоть известный? — не особо надеясь на успех, всё же попытал счастья Джо. — Или хотя бы книга?

— Вводной информации вам предоставлено больше, чем необходимо, — отрезал Лопухин и, не теряя более времени, прочитал с бумажки: — «Самка трофейного омара».

— Может, трофейная самка омара? — в недоумении переспросил Джо.

— Нет, именно «самка трофейного омара».

— «Трофейный омар», «трофейный омар»… — принялся вслух размышлять Джо. — Омар — это такое членистоногое, он же морской рак. Ладно, пока отложим. — Он рассеянно почесал пером лоб. — Что же такое «трофейная»? Может, «премиальная»? Переведено в Кобе? Тогда, скорее всего, «призовая». — Джо стремительно сделал пометку на листке. — О, вроде бы нащупал. «Приз» плюс «рак», получается «призрак»! Ну а «самка», она самка и есть, но здесь она, очевидно, зовётся «леди». Вот оно! — Он, торжествуя, подбросил над головой ручку. — «Леди-призрак»! Это вам и роман, и поставленный по нему фильм! [«Леди-призрак» (англ. Phantom Lady) — кинофильм режиссёра Роберта Сиодмака, вышедший на экраны в 1944 году, ныне считается одним из лучших фильмов жанра нуар. Фильм поставлен по одноимённому роману признанного автора детективных романов Корнелла Вулрича, издавшего его под псевдонимом Уильям Айриш. (Прим. пер.)]

— Десять баллов ваши. — Лопухин ухмыльнулся и, молниеносно произведя подсчёт, сообщил: — Теперь вы наравне с Хиршмейером из Берлина и слегка даже опережаете Смита из Нью-Йорка. Сыграем ещё разок?

— А у меня для вас тоже кое-что припасено.

— Отлично! — обрадовался Лопухин. — Итак, я внимаю.

Джо поспешно достал из кармана сложенный листок и, разложив его на столе, про-читал:

— «Самка внутри боровика». Подсказка: речь идёт о названии книги, написанной на английском.

Он встретился с Лопухиным взглядом и ощутил разлившуюся по телу волну блаженного тепла. Тепло было вызвано только что одержанной победой — и предчувствием того, что этот русский потерпит ещё одно поражение. Разумеется, потерпит, ведь эта чепуховина, а именно так меж собой называли игроки свои шарады-задания, была составлена не абы как, а с помощью большого компьютера-переводчика из Токио.

— У вас тоже «самка». Но уж ваша-то «самка» точно не «леди». Что ж, поищем синоним. «Женщина»… «Дама»… Ага, понял! «Женщина в белом»! Записываю на свой счёт очередные десять баллов. — Он небрежным движением руки сделал пометку в блокноте на своём столе. — Давайте, коли у вас найдётся, следующую.

Джо, нахмурившись, приступил ко второй своей чепуховине:

— «Месячный валун». Опять же, название английской книги.

— Месяц — он же неполная луна, а валун — несомненно, камень. Вот и получается «Лунный камень». — Лопухин улыбался во все свои тридцать два. — Опять у вас Шестлуп.

— Шестлуп? — в недоумении переспросил Джо. — О чём это вы?

— Кол-линз. Уилки Коллинз.

— С меня на сегодня довольно. — Джо обречённо вздохнул.

За коротенький промежуток времени он вдруг оказался измотан, и виной тому, несомненно, был русский, который в очередной раз, да к тому же ещё и без малейших видимых усилий, обставил его в Игре.

— Может, всё же ещё разок? — вкрадчиво предложил Лопухин. — У меня для вас имеется совсем несложная чепуховина.

— Ну, разве если только ещё одну чепуховину разгадаю, — слегка поколебавшись, всё же решился Джо.

— «Резня в неевропейской бывшей печати», — немедля изрёк Лопухин. — Чепуховина и впрямь простенькая, поскольку она — название широко известной книги и даже нескольких снятых на её основе фильмов.

— Ничего себе, простенькая, — пролепетал полностью сбитый с толку Джо и принялся бормотать себе под нос: — «Резня»… «Бойня», «геноцид», «массовые убийства». Неевропейская — значит, азиатская… Ещё может быть восточная. Но что такое «бывшая печать»? — Джо старался вовсю, но в голову ему ничего путного не шло. — «Экс-штемпель». «Экс-газета». — С минуту он молча медитировал, но затем всё же признался: — Что-то совсем не клеится. Сдаюсь…

— Так быстро? — Лопухин делано приподнял брови.

— Ну, не до конца же дня мне сидеть с одной-единственной чепуховиной. Да и вообще, играть впредь я больше не желаю.

— «Пресса»! — воскликнул Лопухин.

Джо застонал.

Конечно же, «пресса». И в итоге «Убийство в “Восточном экс-прессе”» получается!

— Играть больше и в самом деле не желаете? — вполне искренне заговорил Лопухин. — И лишь из-за того, что разочек продули? Что с вами, Фернрайт? Устали от Игры? Но неужели вы полагаете, что, отказавшись от общения с нами, игроками, вы хоть что-нибудь приобретёте? Неужели действительно думаете, что бесцельное час за часом, день за днём сидение в одиночестве в своей конторе вас вконец не доконает?

Похоже было, что даже не окончательное, а тем паче вовсе ещё не бесповоротное намерение одного игрока, пусть и одного из лучших, оставить Игру порядком расстроило Лопухина.

— Да не принимайте вы мои слова слишком уж близко к сердцу. Просто ответ на вашу чепуховину сам собою напрашивался, а я его проморгал, вот слегка и расстроился, — попытался спасти положение Джо, но, поняв сразу, что такое его объяснение московского партнера по Игре ни в чём не убедило, с неохотой продолжил: — Ладно, ладно, признаю: у меня, похоже, депрессия. Всё вокруг опостылело. Понимаете? Абсолютно всё! Ведь вы, несомненно, меня понимаете! — Джо умолк, и с минуту они оба молчали, и минута эта едва не растянулась до размеров вечности. — Я разъединяюсь, — проговорил, наконец, Джо и потянулся к кнопке на терминале.

— Подождите, — поспешно заговорил Лопухин. — Ещё хотя бы разочек.

— Нет.

Джо прервал связь. На листке бумаги перед ним оставалось несколько не опробованных ещё ни на ком чепуховин, но взгляд Джо сам собой оказался устремлён в пустоту поверх них, а по извилинам его мозга, словно улитки по раскисшей от осенних дождей глине, поползли мысли.

«Заряд батарейки внутри меня, похоже, практически иссяк; нет больше мочи вести прежнюю никчёмную жизнь — жизнь, в которой никак не применить мои пусть и скромные, но всё же данные свыше таланты. А пыжиться, доказывая собственную незаурядность, тем паче какой смысл? А ведь именно этим мы по большому счёту и занимаемся в Игре.