Филип К. Дик

Симулякры

1

Внутреннее мемо напугало Ната Флайджера, хотя тот и не понимал почему. Речь шла всего-навсего о том, что обнаружен Ричард Конгросян. Оказывается, знаменитый советский пианист, психокинетик, играющий Брамса и Шумана, не прикасаясь пальцами к клавишам инструмента, скрывается в летнем доме в Дженнере, штат Калифорния. И если повезет, «Электроник мьюзикал энтерпрайз» сможет наконец записать Конгросяна. Тем не менее жило в душе Флайджера странное беспокойство…

Возможно, причиной тому были сумрачные, влажные леса, заполонившие северную часть прибрежной Калифорнии, — Нат их терпеть не мог, ему больше нравились сухие земли в окрестностях Тихуаны, где размещался центральный офис ЭМЭ. Но Конгросян, увы, согласно мемо, за порог своего летнего дома носа не показывал. Похоже, он отошел от концертной деятельности в связи с какими-то семейными обстоятельствами. Во всяком случае, мемо намекало на то, что связана эта полуотставка с некой трагедией, которая произошла много лет назад не то с женой пианиста, не то с его ребенком…

Было девять утра. Нат Флайджер автоматически плеснул воды в чашку и стал «поить» живую протоплазму, входящую в состав звукозаписывающей системы «Ампек Ф-а2», которую хранил у себя в кабинете. Протоплазма была родом с Ганимеда, не испытывала боли и до сей поры не возражала против того, чтобы ее сделали одним из элементов сложной электронной аппаратуры. Нервная система протоплазмы была примитивной, но как акустическому рецептору ей просто не было цены.

Вода просачивалась через мембраны «Ампека» и с благодарностью поглощалась: трубопроводы системы жизнеобеспечения пульсировали.

«А почему бы не взять ее с собой?» — подумал Флайджер.

«Ф-а2» была портативной системой, да и по качественным параметрам Нат предпочитал ее более сложному оборудованию. И сейчас ее стоило побаловать. Нат подошел к окну, включил механизм, раздвигающий жалюзи, и в кабинет ворвалось горячее мексиканское солнце. «Ф-а2» тут же развила чрезвычайно высокую активность — солнечный свет и влага заметно стимулировали ее метаболизм. Флайджер по привычке наблюдал за работой системы, но мысли его были по-прежнему заняты полученной информацией.

Он снова взял мемо в руки, сжал его пальцами и услышал:

— Эта возможность ставит ЭМЭ перед выбором, Нат. Да, Конгросян отказывается от публичных выступлений, но ведь у нас есть контракт, заключенный при посредничестве нашего берлинского филиала «Арт-Кор», и юридически мы имеем право на запись. По крайней мере, если сможем заставить Конгросяна… Как, Нат?

— Да, — рассеянно кивнул Нат Флайджер в ответ на голос Лео Дондольдо.

С какой это стати знаменитый советский пианист приобрел летний дом в Северной Калифорнии? Такой поступок сам по себе был очень смелым и вызвал явное неодобрение центрального правительства в Варшаве. И если пианист пренебрегает указами высшей коммунистической власти, то едва ли он испугается откровенного обмена мнениями с ЭМЭ. Конгросян, которому пошел шестой десяток, всю жизнь умел безнаказанно игнорировать юридические нормы современной общественной жизни как в коммунистических странах, так и в СШЕА. Подобно многим творческим личностям, он шел своим путем, лавируя между двумя могущественными социальными системами.

Нажать на него можно только одним путем — если привнести в отношения меркантильный элемент. К примеру, в виде рекламы… У публики короткая память — это всем известно. И не помешает принудительно напомнить ей о Конгросяне и его феноменальных музыкальных пси-способностях. Отдел рекламы ЭМЭ с готовностью возьмется за реализацию этой задачи. В конце концов, им нередко удавалось продавать даже «совершенно неизвестный материал», а записи Конгросяна вряд ли можно охарактеризовать этими словами. Вопрос только в том, насколько Конгросян хорош сегодня…

Мемо пыталось напомнить Нату Флайджеру о том же.

— Всем известно, что до самого последнего времени Конгросян выступал только на закрытых мероприятиях, — с жаром объявило оно. — Перед крупными шишками в Польше и на Кубе и перед пуэрто-риканской элитой в Нью-Йорке. Год назад, в Бирмингеме, он появился на благотворительном концерте для пятидесяти чернокожих миллионеров. Собранные средства пошли в фонд содействия афромусульманской колонизации Луны. Я разговаривал с парочкой современных композиторов, которые побывали на этом концерте. Они клянутся, что Конгросян не растерял ничего. Давай-ка глянем… Да, это было в две тысячи сороковом. Ему тогда было пятьдесят два. И конечно же, он всегда в Белом доме играет для Николь и этого ничтожества Дер Альте [От der Alte — старик (нем.). (Прим. перев.) // The water's deep // The water's dark // Where angels weep.].

«Надо взять «Ф-а2» в Дженнер, — решил Нат Флайджер. — И использовать для записи именно эту систему. Поскольку других шансов может и не быть: артисты, обладающие такими пси-способностями, как у Конгросяна, имеют привычку рано умирать».

— Я займусь Конгросяном, мистер Дондольдо, — сказал он. — Полечу в Дженнер и попытаюсь переговорить с ним лично.

Это было его решение.

— Вот и ладушки, — возликовало мемо.

И Нат Флайджер почувствовал к нему симпатию.

Робот, как и все репортеры, был нахален и проворен.

— Правда ли, доктор Эгон Сьюпеб, — проскрипел он, — что сегодня вы намерены побывать в своем кабинете?

«Должен же быть способ оградить от этих наглецов хотя бы собственный дом!» — подумал доктор Сьюпеб. Однако тут же должен был согласиться с широко бытующим мнением, что таких способов не существует.

— Да, — сказал он. — Сейчас я закончу завтрак, сяду в свою тачку и отправлюсь в центр Сан-Франциско. Там я припаркуюсь и прогуляюсь до Почтовой улицы. А там, в своем кабинете, как и обычно, окажу психотерапевтическую помощь своему первому за сегодняшний день пациенту. Наплевав на закон, на этот так называемый акт Макферсона. — Доктор Сьюпеб хлебнул кофе из чашки.

— Вы ощущаете поддержку со стороны…

— Да, ИАПП полностью одобряет мои действия. — Доктор Сьюпеб всего лишь десять минут назад разговаривал с исполкомом Интернациональной ассоциации практикующих психоаналитиков. — Никак не могу понять, почему это решили взять интервью именно у меня. Сегодня утром в своих кабинетах окажутся все члены ИАПП.

«А таких членов, — добавил он мысленно, — на территории СШЕА более десяти тысяч. И в Северной Америке, и в Европе».

— Как вы считаете, — доверительно промурлыкал робот-репортер, — кто несет ответственность за принятие акта Макферсона и готовность Дер Альте подписать его, придав ему силу закона?

— Вам же это прекрасно известно, — сказал доктор Сьюпеб. — Не армия, не Николь и даже не НП. Ответственность несет могущественный фармацевтический картель «АГ Хеми» из Берлина.

Это было известно не только репортерам, но любому и каждому. Могущественный германский картель уже давно рекламировал терапию душевных заболеваний с помощью лекарственных препаратов. На этом можно было заработать совершенно сумасшедшие деньги. И естественно, все психоаналитики были тут же объявлены шарлатанами, такими же, как приверженцы здоровой пищи или глубокого дыхания. Старые добрые времена, прошлое столетие, когда общество ценило психоаналитиков, увы, миновали… Доктор Сьюпеб тяжело вздохнул.

— Принудительный отказ от своей профессиональной деятельности доставляет вам немалые душевные муки, — проникновенно продолжал робот-репортер. — Верно?

— Сообщите вашим слушателям, — медленно сказал доктор Сьюпеб, — что мы намерены продолжать работу, не обращая внимания ни на какие законы. Мы способны помочь людям уж никак не меньше, чем химиотерапия. Особенно в случаях психических нарушений, связанных с предыдущей жизненной историей пациента.

И только тут он понял, что репортер представляет одну из самых влиятельных телекомпаний с аудиторией в пятьдесят миллионов, которые наблюдают сейчас за происходящим в доме Сьюпеба обменом любезностями. И от одной только мысли об этом язык доктора перестал ему повиноваться.

Позавтракав, он вышел на улицу и наткнулся на второго робота-репортера, который устроил засаду возле машины доктора.

— Леди и джентльмены, перед вами последний представитель венской школы психоанализа. Некогда, возможно, выдающийся психоаналитик доктор Сьюпеб скажет вам несколько слов. — Репортер подкатился к доктору, преградив ему дорогу. — Как вы себя чувствуете, сэр?

— Паршивее некуда! — ответил доктор Сьюпеб. — Пожалуйста, дайте мне пройти.

— В последний раз направляясь в свой кабинет, — сказал репортер, глядя ему вслед, — доктор Сьюпеб ощущает атмосферу всеобщего осуждения, однако, тем не менее, продолжает тайно гордиться уверенностью в собственной правоте. Только будущее рассудит, насколько он прав в своем упрямстве. Подобно практике кровопускания, психоанализ пережил периоды своего расцвета и медленного увядания, а теперь его место заняла современная химиотерапия.

Сев в машину, доктор Сьюпеб выехал на подъездную дорогу и вскоре уже катил по автобану в сторону Сан-Франциско. Он по-прежнему чувствовал себя паршиво и очень опасался предстоящей, как ему казалось, неизбежной схватки с представителями власти. Не меньше его беспокоили и перспективы собственного ближайшего будущего.