— Ага, мы запросили. Рутинная проверка. Боже, Джек, там есть досье даже на меня — да даже на президента Никсона есть!

— Нет нужды читать весь этот мусор, — сказал Хэмилтон взволнованно. — Марша вступила в Прогрессивную партию еще в 48-м, еще первокурсницей в колледже. Она перечисляла деньги Комитету помощи испанским беженцам. Она была подписана на журнал «На самом деле». Все это я уже слышал раньше.

— Прочитай новые материалы, — велел Эдвардс.

С трудом пробираясь сквозь доклад, Макфайф отыскал сводку о текущей ситуации. «Миссис Хэмилтон вышла из Прогрессивной партии в 1950-м. „На самом деле“ больше не выпускается. Однако в 1952-м она посещала собрания „Калифорнийских профессий, ремесел и наук“ — а это подставная организация с прокоммунистическими взглядами. Она подписала Стокгольмское воззвание и вступила в Союз гражданских свобод, который многими считается пролевым».

— Что вообще означает «пролевый»? Что это за слово? — воскликнул Хэмилтон.

— Это означает «симпатизирующий группам или личностям, которые симпатизируют коммунизму». — Макфайф трудолюбиво продолжил дальше: — Восьмого мая 1953 года миссис Хэмилтон написала в «Сан-Франциско кроникл» письмо, в котором протестовала против запрета Чарли Чаплину на въезд в США — а он весьма известный попутчик коммунистов. Она также подписала обращение «Спасти Розенбергов!» — осужденных изменников. В 1954 году она выступала перед Лигой женщин-избирателей Аламеды, ратуя за допуск в ООН Красного Китая — коммунистической страны. В 1955-м она вступила в оклендское отделение организации «Сосуществование или смерть», которая также имеет свои отделения в странах железного занавеса. А в 1956-м она пожертвовала деньги Ассоциации содействия прогрессу цветного населения. — Он озвучил цифру: — Сорок восемь долларов и пятьдесят пять центов.

Повисла тишина.

— Это всё? — поинтересовался Хэмилтон.

— Да, это весь материал, имеющий отношение к делу.

— А не сказано ли там еще, — Хэмилтон отчаянно пытался говорить спокойно, — что Марша была подписана на «Чикаго трибьюн»? Что она участвовала в избирательной кампании Эдлая Стивенсона в 1952-м? А в 1958-м она перечисляла деньги Обществу за гуманное отношение к собакам и кошкам?

— Я не понимаю, как это относится к делу, — нетерпеливо ответил Эдвардс.

— Это дополняет картину! Да, Марша была подписана на «На самом деле» — но еще она была подписана на «Нью-Йоркер». Она вышла из Прогрессивной партии одновременно с Уоллесом — и вступила в «Молодые демократы». Там ничего об этом нет? Да, ей было интересно узнать больше о коммунизме — но разве это делает ее коммунистом? Вы говорите всего лишь, что Марша читает левые журналы и слушает левых ораторов, но ведь это не значит, что она поддерживает коммунизм, или придерживается партийной дисциплины, или выступает за революционный переворот, или…

— Мы и не говорим, что твоя жена является коммунистом, — заметил Макфайф. — Мы говорим о том, что она представляет собою риск с точки зрения безопасности. И вероятность того, что Марша — коммунист, все же существует.

— Господи боже мой, — бессильно произнес Хэмилтон, — так что, мне надо доказать, что она не коммунист?

— Вероятность этого существует, — повторил Эдвардс. — Джек, ну приди же в себя, кончай уже это нытье. Может, Марша и красная, а может, и нет. Дело-то не в этом. У нас тут материал, который доказывает, что твоя жена увлечена политикой — и причем радикальной политикой. И это нехорошо.

— Марша увлечена вообще всем на свете. Она умная и образованная личность. И у нее в достатке свободного времени, чтоб интересоваться тем, чем она захочет. Или ей надо сидеть дома и просто… — Хэмилтон замялся, подыскивая слова, — и просто пылесосить свою мантилью? [Манти́лья — элемент национального испанского женского костюма, длинный шелковый или кружевной шарф-вуаль, который обычно надевается поверх высокого гребня, вколотого в прическу, и падает на спину и плечи.] Готовить ужин, шить и снова готовить?

— У нас здесь прослеживается некая закономерность, — сказал Макфайф. — Надо признать, что по отдельности приведенные факты ни на что не указывают. Но когда сложишь их вместе и сравнишь со статистическим средним… Джек, ну это просто-напросто чересчур. Твоя жена участвует в слишком уж многих пролевых движениях.

— Это обвинение основано на косвенных уликах. Она любопытна, заинтересована многим. Разве ее участие означает, что она согласна с тем, что там говорят?

— Мы не можем заглянуть в ее голову — но ведь и ты тоже не можешь. Мы можем судить лишь по ее поступкам — группы, в которые она вступает, петиции, которые она подписывает, деньги, которые она перечисляет. Это все, что у нас есть, и мы должны исходить только из этого. Ты говоришь, что она посещает эти собрания, но не согласна со взглядами, что там преобладают. Ну хорошо, давай вообразим полицейский налет на стриптиз-клуб. Понятно, что девушки и персонал будут арестованы. Но представь, что вся аудитория заявит, что шоу ей не понравилось — так что ж, их отпускать теперь? — Макфайф развел руками. — А что они там делали, если шоу им не нравилось? Ну ладно, один раз. Из любопытства. Но не раз за разом, не одно за другим.

Твоя жена замешана в пролевых группах с восемнадцати лет — она состоит в них десять лет подряд. У нее было более чем достаточно времени определиться в своем отношении к коммунизму. Но она все еще ходит на эти шоу, так сказать, — как только какая-нибудь коммунистическая группа организует протест против линчевания где-то на Юге или против нового военного бюджета, так она тут как тут. Как по мне, тот факт, что Марша читает еще и «Чикаго трибьюн», оправдывает ее не более, чем посетителя стриптиза тот факт, что он ходит еще и в церковь. Да, это доказывает, что люди многогранны, и часто грани эти противоречат одна другой… но факт остается фактом, и одна из этих граней включает в себя наслаждение греховным, запретным, порочным. И этот человек попадает на карандаш не за то, что он ходит в церковь, а за то, что он любит порок и ходит смотреть на порок.

И на девяносто девять процентов твоя жена может быть настоящей американской патриоткой — хорошо готовит, аккуратно водит, честно платит подоходный налог, тратит деньги на благотворительность, печет пироги для церковных раздач. Но один-единственный оставшийся процент может связывать ее с Коммунистической партией. И этого достаточно.

Подумав мгновение, Хэмилтон был вынужден признать:

— Да, ты неплохо все изложил.

— Работа такая. Я вас с Маршей знаю с первого дня твоей работы здесь. И люблю вас — да и Эдвардс любит. Все вас любят. Но дело-то не в этом. Пока мы не изобрели телепатию и не научились залезать людям в головы, нам приходится полагаться на статистику. Нет, мы не можем доказать, что Марша иностранный агент. Но и ты не можешь доказать обратного. И при таком раскладе нам придется как-то решить вопрос с ней. Мы просто не имеем права поступить иначе. — Потирая тяжелую нижнюю губу, Макфайф добавил: — Тебе никогда не приходило в голову поинтересоваться, не коммунистка ли она?

Не приходило. Внезапно вспотев, Хэмилтон затих и лишь молча смотрел на блестящую поверхность стола. Ведь он никогда не сомневался в том, что Марша говорит ему правду — что она всего лишь интересовалась коммунизмом. А сейчас впервые в нем проклюнулось и стало расти подозрение — жалкое и несчастное. Но статистически возможное.

— Я спрошу у нее! — сказал он громко.

— Да? — отозвался Макфайф. — И что же она ответит?

— Конечно же, она ответит: «Нет!»

Покачав головой, Эдвардс заметил:

— Нет, Джек, так оно не работает. Подумай, и ты со мной согласишься.

Хэмилтон вскочил на ноги.

— Она на веранде сейчас. Спросите у нее сами, каждый из вас — приведите ее сюда и спросите!

— Я не собираюсь спорить с тобой, — сказал Эдвардс. — Твоя жена представляет угрозу для безопасности, и ты отстранен от работы. Или ты приносишь убедительные доказательства того, что она не является коммунистом, или избавляешься от нее. — Он пожал плечами. — Это твоя карьера, парень. Дело всей твоей жизни.

Макфайф тоже поднялся со своего места и, тяжело ступая вокруг стола, прошел к Хэмилтону. Собравшиеся начали расходиться, совещание по вопросу допуска Хэмилтона завершилось. Подхватив инженера за руку, Макфайф потянул его в сторону двери.

— Пойдем отсюда туда, где можно отдышаться. Предлагаю выпить. Втроем — ты, я и Марша. В «Тихой Гавани» подают виски с лимонным соком — я думаю, это как раз подойдет.