— Одиннадцать, сэр.

Возможно, его полагалось называть «милорд», но бывший лорд-канцлер Англии, похоже, не возражал и против «сэра». Должно быть, предположил Малкольм, он хочет остаться неузнанным, а потому только рад, что к нему не обращаются по всем правилам.

— А в какую школу ты ходишь?

— В улверкотскую начальную, сэр. Это напротив Порт-Медоу.

— И чем же ты будешь заниматься, когда вырастешь?

— Скорее всего, стану трактирщиком, сэр, как мой отец.

— Отличная работа. Мне всегда казалось, трактирщикам интересно живется.

— Я тоже так думаю, сэр.

— Каждый день видишь самых разных людей, и все такое…

— Точно, сэр. К нам и ученые из университета приходят, и лодочники со всей округи.

— Жизнь так и кипит, верно? Каждый день что-нибудь да происходит?

— Да, сэр.

— И вам отсюда все хорошо видно. Видно, кто проплывает по реке…

— Самое интересное происходит на канале, сэр. Во-первых, там все время плавают цыганские лодки — туда-сюда, туда-сюда. Особенно в июле, когда Конская ярмарка, — тогда они наезжают целыми толпами.

— Конская ярмарка… цыгане, говоришь?

— Да, они отовсюду съезжаются на ярмарку. Кто покупает лошадей, кто продает.

— А монахини в монастыре? — вмешался джентльмен, похожий на ученого. — На что они живут? Делают духи на продажу?

— Нет, они овощи выращивают, — ответил Малкольм. — Моя мама всегда покупает овощи и фрукты в монастыре. И мед. А, да, они еще шьют и вышивают одежду для священников. Казулы и все такое. По-моему, им за это очень неплохо платят. По крайней мере, деньги у них точно водятся, а иначе как бы они покупали рыбу в Порт-Медоу?

— Ты говоришь, в монастыре бывают гости, — подал голос бывший лорд-канцлер. — А скажи-ка, Малкольм, что за люди обычно туда приезжают?

— Ну, иногда какие-то дамы… молодые леди… Иногда — старые священники. Может, даже епископы. Наверное, они приезжают отдохнуть.

— Отдохнуть?

— Так мне сестра Бенедикта сказала. Она говорит, в старину, когда еще не было ни трактиров вроде нашего, ни гостиниц, ни тем более больниц, люди часто останавливались на постой в монастырях и аббатствах. Но теперь так обычно делают только священники, ну и, может, монахини из других мест. Приезжают отдохнуть после болезни. Она сказала, это нужно для реко… ково…

— Для реконвалесценции, — подсказал лорд Наджент.

— Да, сэр, вот именно это слово. В общем, чтобы поправиться.

Последний из троих, темноглазый, покончил со своим ростбифом и положил вилку и нож.

— А сейчас там кто-нибудь гостит? — спросил он.

— По-моему, нет, сэр. Если только не сидит все время в доме… Вообще, гости обычно любят гулять в саду, но погода в последние дни не очень, так что… Не желаете ли пудинг, господа?

— Смотря что вы тут называете пудингом.

— Печеные яблоки с заварным кремом. Яблоки из монастырского сада.

— Было бы досадно так и не попробовать, — заметил ученый. — Неси свои яблоки с кремом.

Малкольм подошел ближе к столу и начал собирать тарелки и приборы.

— Ты всю жизнь тут живешь, Малкольм? — спросил лорд Наджент.

— Да, сэр. Я и родился здесь.

— Значит, с монахинями ты знаком уже давно. Скажи, за все это время тебе хоть раз доводилось видеть, чтобы они ухаживали за младенцем?

— Вы хотите сказать, за совсем маленьким ребенком, сэр?

— Да. Не таким большим, чтобы ходить в школу. Возможно, даже грудным. Ну так что?

Малкольм глубоко задумался.

— Нет, сэр, ни разу такого не было, — наконец, промолвил он. — Знатные дамы и господа у них бывали… ну, и священники… но маленьких детей я не видел.

— Ясно. Спасибо, Малкольм.

Малкольм растопырил пальцы и ухитрился подхватить все три бокала под донышки одной рукой. В другой руке он уже держал стопку тарелок.

— Грудной ребенок? — прошептала Аста по дороге в кухню.

— Тут какая-то тайна, — с явным удовольствием откликнулся Малкольм. — Может, это сирота.

— Или что похуже, — мрачно добавила Аста.

Малкольм поставил тарелки на сушилку (как обычно, не удостоив Элис даже взгляда) и сообщил, что джентльмены желают пудинг.

— Твой отец утверждает, что один из них — бывший лорд-канцлер, — заметила мать, раскладывая по мискам печеные яблоки.

— Они расспрашивают про монастырь.

— Справишься? Смотри, а то миски горячие.

— Ничего, зато маленькие. Я донесу.

— Будем надеяться. Если уронишь яблоки лорда-канцлера, попадешь в тюрьму.

Малкольм справился с мисками на «отлично», хотя по дороге они и вправду сильно нагрелись. Джентльмены больше ни о чем не спрашивали, только заказали кофе, и Малкольм принес им масляную лампу, а потом поспешил на кухню за чашками.

— Мам, ты ведь знаешь, что к монахиням иногда приезжают гости? Ты не слыхала случайно, им ребенка не привозили?

— А зачем тебе это знать?

— Это не мне. Это они спросили — ну, лорд-канцлер и его друзья.

— И что ты им сказал?

— Сказал, что, наверное, нет.

— Вот и правильно. Сходи-ка в бар, принеси еще стаканов.

Уже в баре, где за шумом и смехом никто бы ее не услышал, кроме Малкольма, Аста прошептала:

— Ты заметил, что она испугалась? Когда ты спросил, Керин сразу проснулся и навострил уши.

Керином звали деймона миссис Полстед, ворчливого, но снисходительного барсука.

— Просто это было неожиданно, — сказал Малкольм. — Когда они спросили меня, ты наверняка тоже удивилась.

— Ничего подобного. Я и виду не подала.

— Ну, зато я удивился. И по мне наверняка было видно.

— Спросим монахинь?

— Думаю, стоит, — согласился Малкольм. — Завтра. Они должны знать, что о них кто-то расспрашивает.

Глава 2. Желудь

Отец Малкольма оказался прав: лорд Наджент действительно был лордом-канцлером — но только при прошлом кабинете министров, более либеральном, чем нынешний, и правившем в более либеральные времена. Сейчас политики все как один взяли моду пресмыкаться перед церковными властями и, в конечном счете, перед Женевой. Некоторые религиозные организации обнаружили, что их власть и влияние внезапно возросли, а чиновникам и министрам, прежде придерживавшимся светской линии, спешно пришлось подыскивать себе новое занятие или же работать скрытно, под ежеминутной угрозой разоблачения.

Одним из них и был Томас Наджент. Для правительства, для прессы, да и для всего мира в целом — отставной законник, утративший почти все былое влияние, герой вчерашних дней, уже не представляющий особого интереса. А на самом деле — глава учреждения, фактически исполняющего обязанности секретной службы и еще совсем недавно входившего в блок разведки и безопасности Короны. Сейчас, при лорде Надженте, оно в основном вставляло палки в колеса тем самым церковным властям, при этом усердно прикидываясь совершенно безобидным и, в сущности, бесполезным. Для этого требовались изрядная храбрость, изобретательность и немалая доля удачи. Пока что их никто так и не поймал за руку. Под прикрытием обманчиво невинного названия они выполняли всевозможные миссии — опасные, сложные, скучные, а подчас и откровенно незаконные. Но еще никогда в их задачи не входило надежно укрыть шестимесячного младенца от тех, кому не терпелось его убить.

В субботу, благополучно покончив с утренними делами в «Форели», Малкольм отправился на ту сторону реки, в монастырь. Он постучал в двери кухни и вошел. Сестра Фенелла чистила картошку. С картошкой вообще-то можно обращаться и поаккуратнее — Малкольм не раз видел, как ловко снимает с нее шкурку миссис Полстед, и если бы ему дали хороший острый нож, он бы показал доброй монахине, что к чему. Но, подумав, не стал портить ей настроение.

— Пришел помочь? — спросила сестра.

— Да, если хотите. Но на самом деле мне нужно вам кое-что сказать.

— Тогда займись брюссельской капустой.

— Ладно, — согласился Малкольм.

Он нашел в ящике самый острый нож и подтащил к себе через стол несколько кочешков.

В окно бледно светило февральское солнце.

— И не забудь вырезать снизу крест, — напомнила сестра Фенелла.

Когда-то давно она объяснила, что каждую капустину надо помечать знаком Спасителя, чтобы дьявол не пробрался внутрь. На Малкольма это тогда произвело большое впечатление. Теперь-то он знал, что дело не в этом: просто овощи так лучше варятся. Мама раскрыла ему на это глаза и добавила строго:

— Только не вздумай спорить с сестрой Фенеллой. Она добрая старая леди, пусть как хочет, так и думает. Не нужно ее расстраивать.

Малкольм был готов на многое, лишь бы не расстраивать сестру Фенеллу, которую любил глубоко и простодушно.

— Так что же ты хотел мне рассказать? — поинтересовалась она, когда мальчик уселся рядом на старую табуретку.

— Знаете, кто вчера приходил ужинать к нам в «Форель»? Три джентльмена, и один из них был лорд Наджент, лорд-канцлер Англии. То есть, бывший лорд-канцлер. Но это еще не все. Они все смотрели на ваш монастырь, и было видно, что им очень интересно. И еще вопросы задавали: что у вас тут за монахини, бывают ли гости и что это за люди… И, наконец, спросили, не бывало ли здесь когда-нибудь ребенка.