— А ты знаешь, что сердца свиней используют для лечения человеческого сердца? Клапаны практически идентичны.
— Постараюсь поскорее забыть твои байки.
— Уж это точно.
— Ну ладно, я загнул, — виновато буркнул Поу. — Это была ирония.
Они двинулись дальше.
— Знаешь, я был бы тебе страшно признателен, если б ты пошел со мной.
— Я и Джек Керуак Младший. Который спер четыре штуки у своего старика и даже не подозревает, откуда взялись эти бабки.
— Он просто гнусный скряга с пенсией сталелитейщика. Сейчас, когда он перестал все отсылать моей сестрице, у него куча денег.
— Сестрице, которой, возможно, нужны эти деньги.
— Которая закончила Йель, получив десяток стипендий, в то время как я торчал здесь и ухаживал за Маленьким Гитлером.
Поу вздохнул:
— Бедный сердитый Айзек.
— А кто бы не злился?
— Ну, согласно житейской мудрости моего папаши, куда бы ты ни сбежал, проснувшись поутру, увидишь в зеркале все ту же рожу.
— Жизненный принцип.
— Отарик не дурак в чем-то.
— Тут ты прав.
— Шагай уже, Умник.
Они повернули к северу вдоль реки, в сторону Питтсбурга; шахты и лес остались к югу. Потому здесь и делали сталь, что есть уголь. Вот еще один брошенный заводик с закопченной трубой, тут же была не одна сталь — десятки мелких производств обслуживали заводы и зависели от них: инструменты и заготовки, особые покрытия, оборудование для шахт, да бесконечный список. Это была сложная разветвленная система, и когда заводы закрылись, то разорилась вся Долина. Сталь была ее сердцем. Интересно, сколько времени пройдет, пока все это заржавеет, рассыплется в пыль и Долина вернется в свое естественное состояние? Только камни останутся.
Столетие Долина была сталелитейным центром страны, а фактически всего мира, но к моменту появления на свет Поу и Айзека здесь уже сократили 150 ооо рабочих мест — большинство маленьких городов не могли позволить себе даже основные службы; в некоторых и полиции не было. Айзек подслушал, как сестра рассказывала кому-то из колледжа: половина населения живет на пособие, а другая половина занимается охотой и собирательством. Преувеличение, но не сильное.
Никаких признаков приближающегося поезда. Поу шел на шаг впереди. Единственные звуки — ветер с реки и хруст гравия под ногами. Айзек надеялся на длинный состав, который замедляет ход, повторяя все изгибы реки. Короткие поезда проносятся гораздо быстрее, запрыгивать на ходу опасно.
Он смотрел на реку — мутная, илистая, скрывающая множество тайн. Грязь, много слоев грязи, старое барахло, детали тракторов, кости динозавров. Ты не совсем на дне, но и не на поверхности. Трудно разглядеть вещи как они есть. Отсюда и февральские купания. Отсюда и кража у старика. Будто несколько дней прошло, как ушел из дома, а на деле часа два-три, еще можно вернуться. Ну уж нет. Есть множество вещей хуже воровства — лгать себе, к примеру, сестрица и старик чемпионы в этом деле. Или вести себя так, будто кроме тебя никого на свете не осталось.
А ты, в свою очередь, похож на мать. Останься подольше — и прямая дорога в психушку. Или на стол в прозекторской. Прогулка по льду в феврале, холод как удар током. Так холодно, что дыхание останавливается, но ты держался, пока боль не отступила, вот так она и ускользнула. Потерпи минутку — и станет теплее. Жизненный урок. А ты бы и не всплыл до сих пор — до апреля, — пока вода в реке не прогрелась, и те существа, что живут внутри тебя, о которых и не подозреваешь, они-то и подняли бы тебя на поверхность. Учительница рассказывала. Мертвый олень зимой похож на скелет, обтянутый кожей, но летом раздувается. Бактерии. Холод притормаживает их, но в итоге они так и так получают свое.
У тебя все нормально, подумал он. Выкинь из головы.
Но все равно помнил, как Поу вытаскивал его из воды, как он твердил Поу: я хотел узнать, каково это. Просто эксперимент. Было темно, он бежал, весь в грязи, продирался через бурелом и заросли вербы, в ушах шумело, и он вывалился на чье-то поле. Опавшие листья потрескивали; он так давно замерз, что уже не чувствовал холода. Знал, что это конец. Но Поу опять его догнал и спас.
— Прости, что я дурно отозвался о твоем отце, — сказал он Поу сейчас.
— Фигня, мне плевать, — отмахнулся Поу.
— Мы так и будем дальше идти?
— Как?
— Молча.
— Может, мне просто грустно.
— Может, тебе нужно просто взять себя в руки, — усмехнулся Айзек, но Поу шутку не принял.
— У одних вся жизнь впереди. А у других.
— Ты можешь делать что захочешь.
— Давай не будем, — буркнул Поу.
Айзек еще на шаг приотстал. Поднявшийся ветер трепал одежду.
— Ты так и будешь идти, даже если гроза начнется?
— Не думаю.
— Тогда вон там, за леском, есть старая мастерская. Можем там переждать.
Река в дюжине ярдов слева, а дальше рельсы шли вдоль поймы, поросшей травой, ярко-зеленой на фоне черноты надвигающихся туч. Заросли шиповника скрывали стоящие в центре вагонетки. По краю поймы располагался завод “Стандард Стил Кар”, Айзек бывал тут прежде. Завод наполовину разрушен, кирпичи и обвалившиеся потолочные балки грудами лежат поверх старых горнов и гидравлических прессов, все поросло мхом и диким виноградом. Несмотря на кучи щебня, внутри было довольно просторно. И полно сувениров. Старая именная табличка, которую ты подарил Ли, отодрал вон с того кузнечного молота, отполировал и смазал. Мелкий вандализм. Нет, это в память обо всех этих людях, они гордились своими механизмами; спасти хотя бы несколько деталей — крохи жизни после смерти. Ли повесила табличку над столом, ты видел, когда ездил в Нью-Хейвен.
Тем временем хлынул дождь. Будет сыро и холодно. Плохое начало путешествия.
— Боже, — вздохнул Поу, когда дождь припустил во всю мощь, — у этой развалины даже крыши нет. Я должен был догадаться — с твоим-то счастьем…
— Здесь есть другие цеха, в лучшем состоянии, — заметил Айзек.
— Дождаться не могу, веди скорее.
Айзек обогнал его. Поу в дурном настроении, и непонятно, что с этим делать.
Луг они пересекли по оленьей тропе. За главным зданием фабрики стояло еще одно, поменьше, полускрытое деревьями, темное и мрачноватое. Или укромное, как посмотреть. Кирпичное, гораздо меньше главной постройки, размером с гараж скорее, окна заколочены, но крыша цела. Домишко почти весь зарос виноградом, но ко входу вела узкая тропинка. Дождь зарядил вовсю, и они кинулись бежать. Поу толкнул дверь плечом. Она послушно распахнулась.
Внутри было темно, но они сумели разглядеть бывшую ремонтную мастерскую, с дюжиной токарных и фрезерных станков. Металлическая платформа под несколько шлифовальных станков для заточки инструментов, но самих станков нет, да и у токарных сняты хомуты и блоки питания — все, что можно было унести. Везде разбросаны пустые бутылки из-под крепленого вина и еще больше пивных жестянок. В старой печи недавно разводили огонь.
— Господи Иисусе. Воняет, будто десяток бродяг откинули копыта здесь под полом.
— Да все нормально, — сказал Айзек. — Разведем огонь и обсушимся.
— Да ты только взгляни, это же “Ховард Джонсон” для ханыг. Запас дров и все такое.
— Добро пожаловать в мой мир.
— Умоляю, — фыркнул Поу. — Ты просто сраный турист, и все.
Не обращая на него внимания, Айзек присел на корточки у печки и принялся сооружать аккуратный костер — растопка, мелкие щепки, теперь нужно поискать подходящие палочки. Не самое удобное место для привала, но сойдет. Лучше, чем весь день брести в мокрой одежде. Вот это и означает — в дороге, когда ценишь простые вещи, — простая жизнь. Назад к природе. Если надоест, всегда можно купить билет на автобус. Но тогда не считается — ведь в этом случае можно купить и билет обратно. Малыша не напугаешь. Так больше увидишь по пути — сделать крюк в Техас, обсерватория Макдоналд, гора Дэвис, девятиметровый телескоп Хобби-Эберли. Представь только, как выглядят через него звезды — все равно что оказаться в космосе. Вторая лучшая вещь на свете, после профессии астронавта. Сверхбольшая Антенная Решетка, Нью-Мексико или Аризона, точно не вспомнить. Увидеть все. Не спешить, не тревожиться.
— Что-то ты чересчур развеселился, хорош уже, — сказал Поу.
— Ничего не могу с собой поделать. — Айзек нашел еще несколько деревяшек и вновь занялся костром, строгая ножом щепки на растопку.
— Ты чертову вечность копаешься, в курсе?
— Люблю разжигать костер с одной спички.
— Ага, к тому времени, как разгорится, уже стемнеет и пора будет уходить, потому как я не намерен ночевать здесь.
— Я дам тебе свой спальник.
— К дьяволу. Мы и так уже, наверное, подцепили туберкулез в этом дивном местечке.
— Все будет хорошо.
— Непутевый ты.
— И что ты будешь делать, когда я уйду?
— Думаю, буду бесконечно счастлив.
— Я серьезно.
— Забей. Если мне захочется, чтобы меня кто-то доставал, поговорю с матерью.
— Я сам поговорю с твоей матерью.
— А, ну да, ну да. Ты пожрать захватил?
— Орешки.
— С тебя станется.
— Дай зажигалку.
— Вот бы сейчас горячего “винни-пай” из “Винсента”. Господи, я был там однажды, фирменное…