— Сын моего крестного отца противостоит им, — сказала Изольда.

— Кто он?

— Граф Влад III, из Валахии.

Посланник низко склонил голову, признавая заслуги великого полководца.

— Он противостоит им, — подтвердил он. — А мы несем постоянный дозор.

— Но войска оттоманов продолжают наступать, — напомнила Ишрак.

Посланник кивнул:

— Силы Сатаны крепнут день ото дня. Близится конец света.

Брат Иероним отбыл на заре и забрал с собой ослика, груженного настоящими, отделенными от подделок, золотыми ноблями, которые они скупили в Венеции. Милорд заработал целое состояние, обвел вокруг пальца Оттоманскую империю, и друзья были только рады отдать ему всю прибыль и избавиться от этой ноши. Особенно ликовал брат Пьетро, провожавший счастливым взглядом увозимую осликом поклажу; это золото он полагал справедливой платой за грехи, достойным вознаграждением милорду за хитроумную опасную игру, в которой он, по одному лишь ему известным правилам, разыграл, словно в кости, судьбы и христиан, и оттоманов.

Посланник Ордена скрылся из виду, и Лука, Изольда, Ишрак, Фрейзе и брат Пьетро уговорились встретиться возле конюшни после завтрака. В промозглом утреннем воздухе висело марево, на траве поблескивала роса. Изольда плотнее запахнулась в плащ, и Лука — с нежностью, которая выдавала его с головой, — помог накинуть капюшон на ее золотые локоны.

— Поверить не могу, что наше путешествие продолжается и мы снова едем вместе. Какая удача, что сам милорд приказал путешествовать так. И что в новое утро и в новый день мы будем неразлучны, — сказал Лука.

— Каждый день для меня — это подарок, — прошептала Изольда.

Фрейзе позади них седлал исполинского коня брата Пьетро. Лука и Изольда, полностью поглощенные друг другом, его не замечали.

— Но рано или поздно мы расстанемся, — предостерег ее Лука. — Чему быть, того не миновать. Ты отправишься к сыну своего крестного, я — куда прикажет милорд. Что со мной будет, когда настанет этот день, я и представить себе не могу. Запрещаю себе даже думать об этом.

Изольда промолчала. Она собиралась с силами, чтобы задать ему мучивший ее вопрос. Когда же она заговорила, голос ее звучал настолько тихо, что Лука вплотную приблизился к ней, чтобы расслышать слова.

— Лука, а стоит ли нам ждать, когда настанет этот день? Стоит ли тебе продолжать расследование? Ты ведь можешь поехать со мной, сражаться за мой замок и земли. Неужели ты бросишь меня, неужели ты мне не поможешь?

Лука удрученно покачал головой и посмотрел на нее.

— Ты бесконечно дорога мне, но не проси меня бросить расследование. Я дал слово и останусь верен ему. Да, я всего лишь послушник, но я ведь поклялся. Я обещан Богу — родители сами отдали меня церкви, — и я не могу пойти против их воли или нарушить обеты, принесенные Господу. Милорд забрал меня из монастыря, чтобы я выполнил возложенную на меня миссию, но я обязательно туда вернусь. Я присягнул на верность Ордену Тьмы, и ты ведь помнишь, что сказал брат Иероним, работа расследователя — очень важное дело. Возможно, самое важное, какое можно только вообразить.

— Однажды ты уже преступил свои клятвы.

Дивное видение, полное истомы и неги, промелькнуло в голове Луки, и он вспомнил сад, залитый лунным светом, и женщину в маске и капюшоне, которая пришла и отдалась ему в полной тишине, не назвав своего имени, так что он не знал, кого целовал, кому дарил любовь в ту волшебную ночь. Хоть и много воды утекло с той сладостной зари, когда она исчезла так же молча, как и появилась, но Лука до сих пор терялся в догадках, кто она. Изольда, Ишрак и та другая женщина поклялись возле ведущей в сад калитки, что Лука никогда не разгадает их тайны.

— Я бы хотел никогда не грешить, — вполголоса молвил Лука. — Но та ночь, ночь моей первой любви, навсегда останется в моем сердце. На следующее утро ты сказала, что я никогда не узнаю имя моей дивной возлюбленной. Навсегда останусь в неведении, кто именно отворил садовую калитку. Но ведь я ни с кем не обручался, я лишь провел сказочную ночь любви, о которой нельзя упоминать. Ты попросила меня никогда не забывать эту ночь, но и никогда не искать эту женщину.

— Да, ты никогда ничего не узнаешь. И хватит об этом. Но, согласись, в ту ночь ты попрал свои клятвы. Кем бы ни была та незнакомка, обет безбрачия ты нарушил. Разве подобное деяние не освобождает тебя и от остальных твоих зароков?

Лука замотал головой, но Изольда не сдавалась:

— А что, если я отвоюю свое наследство? Какая жизнь началась бы у нас тогда… Вдвоем. В моем замке…

Она зарделась, так открыто предлагая ему себя, кровь прилила к лицу, но она продолжала нашептывать:

— Я снова бы стала богатой леди из Лукретили, а ты, ты мог бы стать новым лордом…

— Я согрешил. Одинокий, опьяненный лунным светом и желанием обладать тобой, я нарушил обеты, но не отрекся от них, — твердо произнес Лука. — Я оступился, я плохой послушник, я неудачник, я грешник, но это не делает меня свободным человеком. Клятвам своим я остался верен. Но даже если б я изменил им, ты бы никогда не унизилась до брака со мной. Изольда, любимая, тебе нужен лорд или принц, но не такое ничтожество, как я! Я сын простого фермера, у нас даже клочка земли своего нет, мы его арендуем, но хуже всего, что я, возможно, подменыш. Непонятно чей сын, взявшийся из ниоткуда. Соседи бросали мне в лицо, в лицо моим родителям, что я дитя эльфов. Моя мать всегда уклонялась от прямого ответа, и теперь, когда оба мои родителя в рабстве, кто откроет мне правду? Кто я такой на самом деле? Даже мой отец в гневе отказался от меня, назвал меня чужаком.

— Оттоманы насильно угнали в рабство твоего отца, — воскликнула Изольда. — Он был в исступлении, когда гнал тебя прочь. Он раб, но я верю, ты освободишь его. Ты найдешь и освободишь свою мать. И они не откажутся от тебя. И никто не осмелится обозвать тебя эльфийским подменышем, если ты будешь со мной, если станешь лордом Лукретили.

Близость Изольды, ее слова об упоительной чудесной жизни завораживали его. Но он прошептал молитву и тряхнул головой.

— Негоже усаживать эльфийское отродье на трон лорда Лукретили, — жестко сказал Лука. — Ты покроешь себя позором, Изольда из Лукретили. Ты оскорбишь память своего отца, великого лорда-крестоносца. Бесчестье твое падет и на меня, ибо я стану тому причиной. Поношения и унижения ждут тебя и твой благородный род, подобного мезальянса тебе никогда не простят, да и я сам никогда его себе не прощу.

Это была правда, и возразить Изольде было нечего.

— Знаю, — понурилась Изольда. — Конечно, ты прав. Но что же нам делать? Неужели наши дороги разойдутся? Мы ведь только-только обрели друг друга. Неужели на этом все и закончится? Мы ведь созданы друг для друга. Разве это ничего не значит? Разве есть на свете что-то важнее?

— Других лошадей тоже оседлать? — раздался у них над головами задорный голос Фрейзе. — Я договорился на кухне, чтобы в наши седельные сумки положили еды и чего-нибудь попить. Одному Богу известно, где нам сегодня придется поужинать.

Ишрак, несущая тяжеленные седельные сумки, показалась на крыльце гостиницы. Услышав Фрейзе, она рассмеялась.

— По крайней мере, от голода мы точно не умрем — с таким рачительным главой нашего отряда, как ты, Фрейзе.

Лука и Изольда расступились, пропуская Ишрак к сбруйной — к складу, где хранилась конская упряжь. Ишрак сняла уздечку, перекинула ее через плечо, и вдруг кто-то маленький, как ребенок, и прыткий юркнул за кормушку.

Ишрак мгновенно приняла боевую стойку, выхватила из-за голенища кинжал и отставила вторую руку для баланса, готовясь отразить удар.

— Кто тут?

Легкая возня, звуки поспешного бегства, распахнувшаяся настежь дверь, захлопнувшаяся с громоподобным стуком, и — тишина.

— Ты чего?

Фрейзе, зашедший на склад за седлами, с тревогой уставился на распрямляющуюся Ишрак.

— Заметила что-то?

— Мне показалось, здесь кто-то есть. Прячется.

— А сейчас он тут?

— Думаю, сбежал. Пронесся в дверь, как молния.

Ишрак вложила кинжал в ножны, заткнула их за голенище, подошла к двери и выглянула наружу. Миниатюрное пастбище, фруктовый сад, парочка откормленных гусей, пощипывающих травку, и больше ни единой живой души.

— Тебе ведь что-то подобное встречалось и прежде? — спросила она, запирая дверь и возвращаясь в сбруйную.

Фрейзе кивнул:

— На протяжении всего путешествия. Мне все кажется, что я то вижу кого-то, то слышу что-то.

— Но, Фрейзе, это что-то из ряда вон выходящее. Ростом с медвежонка, но быстрое, ловкое и бесшумное, как кошка.

Фрейзе согласно закивал в ответ:

— По размеру — как ребенок.

Ишрак дернула плечами.

— Какой ребенок мог бы незаметно следовать за нами от самой Венеции? Мы проводим в седле целый день, скачем по открытой местности. Ни ребенку, ни даже взрослому мужчине не угнаться за нами, да еще так, чтобы мы его ни разу не увидели.

— Это я знаю, — неестественно твердо проговорил Фрейзе.

— И все-таки ты уверен, что некое Существо преследует нас? — сдавленно прошептала Ишрак.

Фрейзе не ответил.

— Там, в Венеции, было одно создание, — выдавила она через силу. — Алхимики сказали, что открыли эликсир жизни. Стеклянный колпак разбился, мы спасли Существо и выпустили его в канал. Фрейзе, ты думаешь это оно? Порождение алхимиков?