Улыбаясь чему-то, Мора покачала головой.

— Редкое сочетание, — тихо промолвила она. — Благочестие и покой. Мне всегда казалось, что дороги святости чаще всего каменисты.

Элис передернула плечами.

— Да откуда тебе-то знать? — усмехнулась она. — По какой дороге ты шла всю свою жизнь, разве не по той, которую сама выбрала?

— Верно, но я шла по одной дороге, — заметила старуха. — Меня правильно называют знахаркой. Как раз об этом говорит руна Единства. Выбери одну дорогу и будь верна ей до конца.

— Ну а что говорит последняя? — полюбопытствовала Элис.

Мора перевернула кость и несколько раз оглядела весь расклад.

— Один. [Один — верховный бог в скандинавской мифологии.] Смерть, — небрежно обронила она и убрала все три кости обратно в мешочек.

— Смерть! — испугалась Элис. — Чья смерть?

— Моя, — равнодушно пояснила Мора. — А еще старого лорда Хью, молодого лорда Хьюго и твоя тоже. Ты что, надеялась жить вечно?

— Нет… — Элис на секунду запнулась. — Но… ты намекаешь, что скоро?

— Смерть всегда приходит слишком скоро, — вдруг гневно ответила Мора. — У тебя будет несколько дней страсти и возможность сделать выбор перед тем, как она придет. Но она всегда приходит слишком скоро.

Девушка нетерпеливо ждала, что еще добавит Мора, но та, избегая ее взгляда, сделала большой глоток отвара. Тогда Элис достала из кармана небольшой кошелек с медными монетами и положила Море на колени. Однако старуха сбросила его на пол.

— Мне нечего больше сказать, — заявила она.

— Тогда просто поговори со мной, — попросила Элис. Секунду бледное лицо ее трепетало, она снова стала похожа на маленькую девочку. — Поговори со мной, Мора. Там у них как в тюрьме. Все мне враги, кроме старого лорда.

Мора слегка оживилась и наклонила голову.

— И ты хочешь сбежать оттуда? — поинтересовалась она. — Снова сбежать?

— У меня теперь есть лошадь. — Элис тоже оживилась, когда эта мысль пришла ей в голову. — У меня есть лошадь, и если бы были деньги…

Старуха быстро выставила вперед босую ногу и накрыла грязной ступней валяющийся на полу кошелек.

— Есть же где-нибудь женский монастырь, куда меня примут, — продолжала Элис. — Ты наверняка слышала про такой, Мора!

— Ничего я не слышала, — возразила знахарка. — Кругом обсуждают только инспекторов с их штрафами и нападки на монастыри, как мужские, так и женские, нападки, идущие от самого короля. Твое аббатство ободрали как липку, из церкви утащили скамьи, с крыш сняли черепицу, даже камни разобрали на фундаменты и увезли. Сначала люди лорда Хьюго, проживающие в замке, а теперь по его приказу и деревенские. Насколько мне известно, то же самое происходит и на севере, и на юге. До Шотландии еще не дотянулась рука короля, так что попробуй. Но не успеешь дойти до границы, как тебя убьют. Девушка кивнула. Она протянула руку к чашке, и Мора, снова наполнив ее, подала ей напиток.

— Дух времени против тебя, — изрекла старуха. — Люди долго злились, глядя на богатые аббатства, довольных собой монахов и священников, видя их жадность и скупость. Они захотели, чтобы их землей владели другие или вообще никто. Не вовремя ты решила стать монахиней.

— Я вообще родилась не вовремя, — горько пожаловалась Элис. — Я не гожусь для этого времени.

Мора мрачно осклабилась.

— Я тоже, — заметила она. — И огромное множество других. Я ошиблась, взяла больше, чем могла удержать. Мой грех был в том, что я кое-чего добилась. И тогда против меня двинули силы закона и власти, которые находились в руках мужчин. Суд принадлежал мужчинам, законы разрабатывались мужчинами; а я спряталась, окружила себя древним умением, силой, которой обладает только женщина. — Мора посмотрела на Элис, в ее взгляде не было ни капли сочувствия. — А твоя вина в том, что ты отказываешься жить спокойно. Сидела бы здесь со мной и никого бы не боялась, кроме охотников за ведьмами, но тебе понадобился Том, его дом и земли. А когда ты увидела более выгодный вариант, то сбежала. Все думали, что Том умрет от горя, он умолял меня заставить тебя вернуться. А я смеялась ему в лицо. Я знала, что ты не вернешься. Ты нашла кое-что получше. И твои желания изменились. Мне было известно, что по доброй воле ты никогда не вернешься. Ты бы навсегда осталась в монастыре, верно?

— Я любила матушку Хильдебранду, нашу аббатису, — отозвалась Элис. — И она очень любила меня. Она любила меня, как собственную дочь. Это точно. Она научила меня читать и писать, обучила латыни. Она уделяла мне много внимания, у нее были большие планы насчет меня. Я занималась травами в лечебнице и в кладовой, а в библиотеке училась. Мне не приходилось делать тяжелую и грязную работу. Я была любимицей для всех, каждый день я мылась и спала очень крепко. — Девушка покосилась на Мору. — Тогда у меня было все. И любовь матушки, самая настоящая и чистая любовь, и покой, и праведная жизнь.

— Отныне в Англии ты этого не сыщешь, — предупредила Мора. — Но король не вечен. В конце концов он может снова договориться с Папой, и дела поправятся. Его наследники восстановят церковь. Однако английские монахини больше не возьмут тебя обратно…

— А если они не узнают, что я бежала… — начала было Элис.

Мора решительно покачала головой.

— Догадаются. В ту ночь ты единственная выбралась из монастыря, остальные сгорели, так и не проснувшись.

Элис на секунду закрыла глаза, ей опять почудился запах дыма, привиделись желтые отсветы пламени, пляшущие на белой стене кельи. Снова раздался единственный пронзительный крик, который она услышала, когда нырнула в калитку, подхватила повыше подол и понеслась, не думая о других, забыв об аббатисе, любившей ее, как собственную дочь. А матушка в ту минуту спокойно спала, дым пробрался в ее келью, вился над ней и задушил, и она уже не видела, как языки пламени лизали ее матрас и постельное белье, а потом и мертвое старое тело.

— Единственная из тридцати, — со скрытой гордостью напомнила Мора. — Единственная — самая трусливая, самая шустрая и самая непостоянная.

— Не надо, Мора, — мягко прервала ее Элис.

Знахарка причмокнула губами, глотнув ромашкового чая.

— Так что ты собираешься делать?

Элис вызывающе подняла голову.

— Я не сдамся! Ни за что не опущусь, не буду еще одной старой ведьмой, прозябающей на болоте. — Она оглядела стены лачуги. — Это не моя жизнь. И я никогда больше здесь не окажусь.

Мора кивнула, глядя на пылающее гневом лицо девушки.

— Я не такая, как остальные, — рассуждала Элис. — И не останусь на всю жизнь какой-нибудь приживалкой или прислужницей. Не хочу прислуживать этой ленивой и неприятной женщине, которую я презираю. Я не буду терпеть от Кэтрин унижения и не отдамся ее мужу. Не позволю им использовать и оскорблять себя ради прихотей. Я имею право быть свободной. Я имею право на свободу, Мора!

Старуха пожала плечами и усмехнулась.

— Право умереть с голоду, — равнодушно произнесла она. — Этот погрязший во зле мир не признает наших прав, дорогуша. Уж лучше постарайся смириться и прими его таким, какой он есть.

Девушка покачала головой.

— Я никогда не смирюсь с унижением. И никому не удастся сделать из меня служанку или содержанку. Никто не заставит меня выйти замуж за какого-нибудь дурня, жить с ним в хибаре и каждый год рожать ему детей, пока я не умру от тяжелой работы и истощения. Так или иначе, но я вернусь в монастырь, там мое место. Старый лорд сдержит свое обещание, он отправит меня во Францию. Если мне удастся избежать внимания лорда Хьюго и злых козней его жены, если я смогу сохранить девственность там, где всем правит похоть, я обязательно поселюсь в монастыре.

— Для этого потребуется везение и немало трудов, — задумчиво промолвила Мора. — Тут мне приходит в голову только один способ.

Она замолчала, и Элис наклонилась к ней поближе.

— Говори, — велела она.

— Заключить договор, — пояснила знахарка. — Договор с самим дьяволом. Он оградит тебя от молодого лорда и заставит его избегать тебя. Мне известны приемы черной магии, могу показать. Умею вызывать Князя тьмы, он наверняка явится к тебе, ради твоей чистой души. И ты купишь у него покой и комфорт, ты ведь об этом мечтаешь. Только так ты достигнешь спокойствия, порядка и безопасности. Но будешь принадлежать дьяволу и никогда не станешь обыкновенной женщиной.

Какое-то мгновение девушка колебалась, словно ей предлагали с головой окунуться в ад, затем спрятала лицо в ладони и простонала от боли.

— Но я не хочу! — крикнула она, будто снова стала маленькой девочкой. — Мора, я не хочу! Мне не нужны крайности. Мне нужно совсем немного: достаток и свобода. Хочу обратно в монастырь, к матушке Хильдебранде. Я боюсь дьявола, боюсь колдовства. Я опасаюсь молодого лорда и его бесчувственной жены. Желаю быть там, где мне ничто не угрожает. Я слишком молода для этих нечистых дел, твой выбор сомнителен, и он мне не нужен! Я еще мало жила и не могу сама позаботиться о своей безопасности. Я хочу к матушке Хильдебранде! Я хочу к маме!

Закрыв лицо руками, слегка подавшись в сторону Моры, будто без слов умоляя себя обнять, она разразилась бурными рыданиями. Однако старуха, склонив голову и скрестив руки на груди, смотрела на огонь, молча ожидая окончания истерики. Горе девушки нисколько не тронуло ее.

— Ты нигде не будешь в безопасности, да и я тоже спокойно заметила Мора, когда Элис немного успокоилась. — Мы с тобой женщины, которые ведут себя не так, как того требуют мужчины. Таких, как мы, везде ждут угрозы. И сейчас, и в любое другое время.

Волна рыданий Элис, разбившись о мрачное безразличие Моры, затихла. Она молча утирала слезы тонким шерстяным рукавом. В очаге громко щелкнула и вспыхнула желтым пламенем ветка.

— Тогда я вернусь в замок, и будь что будет, — смиренно заключила Элис.

Мора кивнула.

— Матерь Божья однажды избрала меня, — едва слышно прошептала девушка, вспомнив о своей святой тайне. — Она дала мне знак. Я совершила страшный грех, но надеюсь и верю, что Она укажет мне дорогу. Она наложит на меня епитимью и отпустит грехи. Она избрала меня не для того, чтобы я не оправдала Ее ожиданий.

Старая знахарка заинтересованно вскинула брови.

— Смотря какая это богиня, — рассудительно произнесла она. — Есть и такие, которые как раз избирают тебя, чтобы посмотреть на твой позорный провал. Для них это в радость.

— Замолчи, Мора! — раздраженно воскликнула Элис. — Ты язычница и еретичка. С тобой разговаривать — только время попусту тратить.

— Ну так не разговаривай, — ухмыльнулась Мора; слова воспитанницы ее нисколько не задели. — Матерь Божья избрала тебя. Вот Она и позаботится о тебе и твоей безопасности, пока ты доиграешь Ее игру до конца, какой бы она ни была. Положись на Нее всецело, агнец ты Божий. Тогда зачем ты пришла, зачем нужно было гадать на костях и заглядывать в будущее?

— Молодой лорд для меня опасен, — призналась Элис; она съежилась и крепко сжала ладони. — Он способен отнять меня у Матери Божьей. И тогда я пропала.

— А Она разве не поразит его слепотой, спасая тебя? — с издевательской улыбкой спросила Мора. — Разве не протянет Свою святую ручку и не остановит его, когда он полезет тебе под юбку?

Девушка бросила на Мору сердитый взгляд.

— Мне надо защититься, найти способ. Иначе я стану игрушкой в его руках. Сегодня ночью он приказал мне явиться к нему. Если он возьмет меня силой, я никогда больше не стану монахиней. Он попользуется мной и выбросит, а его жена прогонит меня. И как только все узнают, что сделал со мной молодой лорд, меня пропустят через всех стражников в караульном помещении, хорошо, если только это.

— Тогда уж лучше покрепче держи ноги вместе и совершенствуй латынь, — рассмеялась Мора. — Молись своей Матери Божьей и положись на старого лорда. — Она помолчала и добавила: — Если не погнушаешься, моя безгрешная, есть кое-какие травы, которые сделают тебя не очень сладенькой для мужчины.

— Мне нельзя убивать его похоть, — напомнила Элис. — Старый лорд запретил строго-настрого, он будет следить за этим. Мне нельзя давать Хьюго ничего такого, что может ослабить его влечение.

Мора поднялась и направилась в угол, где сушились, свисая с балок лежанки, пучки трав.

— Сама станешь пить, — велела она. — Будешь делать отвар и пить каждое утро, пока не остынет. К женщине, принимающей это зелье, у мужчин пропадает желание.

Элис кивнула.

— А как можно женщину лишить желания? — как бы невзначай обронила она.

Старуха обернулась, ее темное лицо под шапкой седых волос осветилось озорной улыбкой.

— Женщину? — уточнила она. — Но, моя маленькая монашенка, моя дорогая девственница, кто эта похотливая баба? Мы обсуждали только молодого лорда и его посягательства на твою праведную девственность.

— Ладно, хватит об этом, — отмахнулась Элис. — Так, одна дама из галереи.

— Мне надо лично с ней познакомиться, — усмехнулась Мора. — А что, эта дама — она молодая или старая? Уже познала мужчину или еще девственница? Влюблена или это просто страсть к его телу, может, мечтает, чтобы он тискал ее, давил из нее сок, щупал со всех сторон?

Элис покраснела, как маков цвет.

— Не знаю, — мрачно изрекла она. — Если поинтересуется еще раз, приведу ее к тебе.

Мора важно кивнула, однако в ее глазах прыгали веселые чертики.

— Обязательно, красавица Элис, — согласилась она. — Обязательно приведи ее ко мне.

Девушка сунула пучок травы в карман.

— А что еще может подавить пылкость Хьюго? — спросила она. — Что еще я должна делать?

— Других трав у меня нет, — ответила знахарка, — но когда придешь снова, принеси свечной воск, сотворю из него фигурки. Слепим кукол и вместе заставим плясать под твою дудку.

Глаза Элис широко распахнулись.

— Разве можно такое делать? — изумилась она.

— Да я и сама прежде никогда не делала, — призналась Мора со зловещей улыбкой. — Это сложное колдовство, очень сложное. Но старуха, которая жила здесь прежде, обучила меня заклинаниям. Это колдовство действует безотказно. Правда…

— Что? — живо откликнулась Элис; она вся дрожала, словно внезапно сильно замерзла. — Правда — что?

— Иногда они неправильно тебя понимают, — окончила фразу Мора. — Берешь эти маленькие фигурки, проделываешь над ними магические действия, и они тебя слушаются. Ясно?

Побледнев, Элис кивнула.

— Ты распоряжаешься, а они исполняют. Делают все, что захочешь.

Девушка кивнула еще раз.

— Но иногда они неправильно тебя понимают, — тихим голосом повторила Мора. — Мне рассказывали об одной женщине, которая велела умершему любовнику ожить. Он умер во время чумы, и она не могла перенести эту потерю. Она слепила из воска фигурку, а холодный труп его, да еще зараженный сифилисом, лежал в соседней комнате, весь покрытый язвами. Она заставила фигурку ходить, ее любовник тоже встал и явился к ней, как она захотела.

— Он ожил? — прошептала Элис, с трудом сглотнув слюну.

Мора тихо захихикала, так что девушку бросило в дрожь.

— Нет. Он же был мертвый и холодный, весь покрытый язвами, с пустыми глазами и синими губами. Но он следовал за ней, как она пожелала, куда бы она ни направилась, он всюду следовал за ней.

— Оживший труп? — ахнула Элис.

— Кто его знает.

— Но это ужасно! — воскликнула девушка. — Это черная магия, Мора! Это так же отвратительно, как и твой договор с дьяволом. Нет, колдовство не для меня. Я же объясняла тебе. Я прошу доброго совета, а ты искушаешь меня.

— Погоди, значит, еще не приспичило, — отозвалась Мора. — Подождем, когда по-настоящему припрет. Когда начнешь кусать локти. Вот тогда и приноси свечной воск. Как станешь биться головой о стену — а ты станешь, ангелочек мой, никуда не денешься, — рада будешь всему, что я предложу.

Девушка молчала.

— Есть хочу, — вдруг заявила Мора. — Тащи свою еду, поужинаем. Дров у меня хватит только на час, а утром соберешь еще.

Элис взглянула на нее с возмущением.

— Ты посмотри, какие у меня теперь нежные руки, ногти отросли и совсем чистые. Тебе мало от меня еды и денег? Сама соберешь.

Старая знахарка резко и грубо захохотала.

— Ах, у нашей маленькой девственницы отросли коготочки, так что ли? — злорадно прокаркала она. — Ладно, за домом есть дрова, целая поленница. Давай, что ты там принесла.

ГЛАВА 6

В октябре дни становились темней и холодней, и письменной работы у Элис прибавилось. Она стала какой-то болезненной и быстро уставала. Когда прибывал курьер с посланиями на английском языке или на латыни, старый лорд звал Элис читать их, сам он был слаб глазами и не разобрал бы чужих каракулей. Нередко заглядывал милорд Хьюго, он докладывал о судебных тяжбах, о спорах по поводу границ земельных наделов, приносил новости из других городов, из Совета северных графств или из самого Лондона. Элис должна была присутствовать, иногда записывать слова молодого лорда, иногда просто стоять за креслом его отца и слушать. Потом, когда Хьюго уходил, взмахнув темно-красным плащом и озорно подмигнув Элис, старый лорд просил ее еще раз пересказать все, что говорил Хьюго.

— Он вечно бормочет, ничего не разобрать, — жаловался он.

Элис ясно видела растущее напряжение между отцом и сыном. Молодой лорд был устремлен в будущее, ему подчинялись солдаты и слуги замка. Он хотел прославить свой род за пределами замка и его владений. Хотел отправиться в Лондон и поискать место при дворе. Король был хвастун и глупец, он с распростертыми объятиями принимал всякого, кто давал ему совет или мог позабавить. И Хьюго желал пристроиться среди сильных мира сего. Новую религию он тоже принял; отец Стефан, еще один честолюбец, был его другом. Молодой лорд рассуждал о постройке нового дома, о том, что надо оставить замок, который служил его семье еще с тех пор, когда первый Хьюго появился здесь с нормандскими завоевателями, принял феодальное владение в качестве награды за доблесть и выстроил замок, чтобы удержать владения в руках. Он мечтал торговать, давать деньги в рост, выплачивать за работу наличными, прогнать крестьян с маленьких земельных наделов и увеличить собственные стада овец на обширных, неогороженных пастбищах. Мечтал добывать уголь и плавить железо. Он стремился занять как можно больше места под солнцем. Он любил рисковать.

Старый отец мешал ему в этом. Семья владела замком уже много поколений. Сначала была построена одиночная круглая башня, обнесенная стеной и рвом с водой. Владения понемногу расширялись, где войнами, где удачной сделкой. Замок рос, прибавилась еще одна круглая башня для солдат, потом — здание с большим залом и верхней галереей, появилась внешняя стена и внешний ров, огораживающие ферму, выкопали колодец, выстроили конюшни и большое здание у ворот для вооруженной стражи. Владения расширялись неспешно, без шума, что перепадало по наследству, что с удачным браком, что выколачивалось интригами или прямым захватом, пока на востоке их границы не перевалили Пенинские горы, а на западе не дошли почти до самого моря. Хьюго добивались власти и богатства тихой сапой, лавируя между завистливыми и коварными недругами, жадной толпой и толкающимися у трона.

За всю свою жизнь лорд Хью бывал в Лондоне раз шесть, не больше, он мастерски владел искусством придумывать правдоподобные и благочестивые оправдания. Он присутствовал на коронации королевы Анны, [Имеется в виду Анна Болейн (1507—1536), вторая жена короля Англии Генриха VIII (с 25 января 1533 г. до казни).] куда безопаснее было явиться, нежели отказаться; облачившись в одежды неярких тонов, он стоял в задних рядах, являя собой истинного верноподданного лорда из провинции. Голосовал он всегда по доверенности, подкупал нужных людей, переговоры вел с помощью переписки. Когда его призывали ко двору, он ссылался на нездоровье, на растущие беспорядки в своих владениях, а позже на возраст, но немедленно посылал королю дорогой подарок, чем удостаивался капризного монаршего расположения. От своих родственников при дворе он вовремя узнавал, кого ждет повышение, а кого — сокрушительное падение. В королевских канцеляриях у него были свои шпионы, докладывавшие обо всем, что было ему интересно. По всей стране у него имелись должники; кто отдавал деньгами, а кто услугами. Сотни человек звали лорда Хью кузеном, рассчитывали на его благосклонность, искали защиты и платили за это нужными сведениями. Как коварный паук, он сидел в своей паутине и дергал за нити, которые зовутся страхом и осторожностью. Здесь, в пустынных и диких пространствах севера Англии, он представлял власть короля и занимал его место на заседаниях Великого совета северных земель, правда не чаще чем раз в году. Он никогда не хвастался богатством или властью, опасаясь зависти жадных собственников юга страны. Он соблюдал традиции, переданные ему отцом и дедом, которые жили, не слезая с седла, и никогда не покидали пределов своих земель. Они чинили над подданными суды и расправы. За закон признавали только то, что служит их интересам. Они извещали о новых королевских указах, но исполняли только те, которые были им выгодны. Словом, правили как мрачные тираны.