Филиппа Грегори

ЗЕМНЫЕ РАДОСТИ

АПРЕЛЬ 1603 ГОДА

Эти бледно-желтые нарциссы были достойны самого короля. Тысячи головок со светлыми лепестками колыхались вместе с ветерком, легкие стебельки склонялись, подобно незрелому ячменю на поле под летним бризом. Они были рассыпаны среди травы, золотыми лужицами плескались вокруг стволов деревьев. Они напоминали дикие цветы, но на самом деле это Традескант посадил их и взлелеял. Он смотрел на нарциссы и улыбался, словно приветствовал друзей.

К нему неспешно подошел сэр Роберт Сесил. Неровные шаги легко угадывались благодаря хрусту гравия. Джон Традескант повернулся и снял шляпу.

— Хорошо смотрятся, — заметил его светлость. — Желтые, как испанское золото.

Традескант поклонился. Оба были невысокими, немногим выше пяти футов, возраст — чуть за тридцать, но у знатного дворянина Роберта была горбатая спина, а лицо изборождено морщинами — следами длительной жизни при дворе, исполненной осторожной осмотрительности, и болью, живущей в искореженном теле. За горбатую спину враги прозвали его карликом. При дворе, помешанном на моде и красоте, где облик значил все, а о человеке судили по внешнему виду и по поведению на охоте или в бою, Роберту Сесилу поначалу было тяжело: скособоченный, низкий, терзаемый болью. Рядом с ним садовник Джон, с загорелым лицом и сильной спиной, выглядел на десять лет моложе. Традескант знал свое место и терпеливо ждал, пока хозяин продолжит говорить. Проявлять инициативу было не по рангу.

— Какие-нибудь первые овощи? — спросил Сесил. — Спаржа? Я слышал, его величество любит спаржу.

— Слишком рано, милорд. Даже наш новый король не может и на оленей охотиться, и фрукты есть в один и тот же месяц. Для всего есть свой сезон. Я не могу заставить персики созреть весной.

Сэр Роберт улыбнулся.

— Ты разочаровываешь меня, Традескант. Я полагал, ты способен вырастить клубнику посередине зимы.

— Если только в теплице, милорд, с парочкой костров, а еще с фонарями и парнишкой, который бы поливал и ухаживал за ней… Тогда бы я доставил вам клубнику к Двенадцатой ночи. [Двенадцатая ночь рождественских праздников (5 января) — канун Богоявления, в западной традиции центральным содержанием праздника Богоявления является церковное сказание о поклонении Младенцу Иисусу языческих королей — магов Каспара, Мельхиора и Валтасара, пришедших с дарами в Вифлеем.] — Садовник задумался на минутку и пробормотал себе под нос: — Все дело в свете. Для вызревания ей нужен солнечный свет. Достаточно ли будет свечей или даже фонарей?

Сесил смотрел на Джона с веселым изумлением. Традескант не позволял себе непочтительности в адрес хозяина, но забывал обо всем на свете ради растений. Вот и сейчас он замолчал, размышляя о садоводческой проблеме, и полностью позабыл о своем господине.

Человек, более заботящийся о чувстве собственного достоинства, выгнал бы слугу и за меньший проступок, однако Сесил ценил непосредственность Джона. Из всей свиты его светлость верил только садовнику и считал его честным. Остальные говорили Сесилу то, что он хотел услышать. Это было одним из минусов высокого положения и огромного богатства. А ведь единственная стоящая информация — это информация, данная без страха и пристрастия. Сведения, которые покупали шпионы, обычно были бесполезны. Только Джон Традескант, почти целиком сосредоточенный на саде, был слишком занят, чтобы лгать.

— Вряд ли это стоит твоих усилий, — сказал сэр Роберт. — Каждому овощу свое время.

— Ваше время как раз настало, — улыбнулся Джон. — Время собирать урожай.

Они разом повернулись и направились к огромному дому, Традескант на шаг отставал от самого великого человека в королевстве; садовник был почтительно внимателен и все же постоянно поглядывал по сторонам. В саду были кое-какие дела, впрочем, как и всегда. Формированные деревья в аллее нужно было заново подвязать до начала лета, когда ранние летние ветки и прутики начнут расти и выйдут из-под контроля. Также требовалось перекопать огород, посадить в согретую весеннюю почву редис, лук-порей и простой лук, а широкие ручьи, диковину дворца Теобальдс, очистить от водорослей. Однако садовник шел за хозяином медленно, словно никуда не торопился, в молчании ожидая, пока тот пожелает продолжить беседу.

— Я все сделал правильно, — заявил сэр Роберт, то ли себе, то ли своему садовнику. — Старая королева умирала, и не было наследника с притязаниями столь же обоснованными, как у него. Никого, кто годился бы на роль правителя. Она даже имени Яков слышать не хотела. Если она появлялась в одном из своих дворцов, слова «король Яков Шотландский» произносились шепотом. Но все донесения, которые я получал о нем, утверждали, что он как раз сможет держать в руках оба королевства… Или даже объединить их. У него есть сыновья и дочь — не нужно больше беспокоиться о наследниках. Он хороший христианин, ни намека на католичество. У них в Шотландии воспитывают ревностных протестантов…

Затихнув, Сесил пристально вгляделся в свой величавый дворец, высившийся на крутом склоне, с которого открывалась Темза.

— Я не жалуюсь, — беспристрастно произнес он. — Я получил хорошее вознаграждение за свою работу. И это еще не все. Я стану бароном Эссенденом.

Сесил улыбнулся садовнику, и тот просиял.

— Рад за вас.

Сэр Роберт кивнул.

— Богатая награда за тяжелый труд. Иногда я сам себе казался вероломным предателем. Я посылал Якову письмо за письмом, объяснял ему, как делаются дела в нашей стране, готовил его в монархи. И все за спиной королевы. Да она велела бы отрубить мне голову, если б узнала! Назвала бы это изменой! До последнего дня она считала изменой даже упоминание его имени. Но его необходимо было подготовить…

Джон Традескант смотрел на хозяина с молчаливой симпатией. Сесил часто выходил в сад и искал своего садовника. Иногда они обсуждали парк вокруг дома и регулярные сады, сады фруктовые и парки вообще, а также сезонные посадки или новую планировку. Порой сэр Роберт говорил долго и опрометчиво, зная, что Традескант умеет хранить секреты, что он человек бесхитростный и полностью предан хозяину. В тот самый день, когда сэр Роберт передал в руки Джона сады Теобальдса, он снискал безусловную преданность своего садовника, как если бы тот пал на колени на плодородную землю и принес присягу на верность. Двадцатичетырехлетний парень должен был решить грандиозную задачу, но сэр Роберт сделал ставку на то, что Традескант справится. Тогда Сесил был совсем молодым человеком, отчаянно рвавшимся к тому, чтобы унаследовать место отца при дворе и чтобы более взрослые и могущественные признали его искусство и достоинства. Он рискнул с Традескантом, а потом королева рискнула с ним. И теперь, шесть лет спустя, и хозяин, и садовник в совершенстве владели каждый своим ремеслом — управление государством и возделывание садов. Традескант до мозга костей стал человеком сэра Роберта.

— Елизавета намеренно держала его в неведении, — рассуждал Сесил. — Понимала, что произойдет с двором, если она назовет Якова своим наследником. Все до единого сбежали бы от нее по Большой северной дороге прямиком в Эдинбург. И она умирала бы в одиночестве, ощущая себя просто уродливой старухой без родственников, без любовников и близких. Я обязан был сделать так, чтобы они до конца оставались в ее распоряжении, и при этом обучить Якова… даже на расстоянии. Обучить его управлять страной. Мне было известно, что королевство перейдет к нему.

— И теперь он умеет управлять? — поинтересовался Джон, попав в самую суть.

— Почему ты спрашиваешь? — насторожился сэр Роберт. — Ходят слухи, что не умеет?

— Я ничего такого не слышал. — Джон пожал плечами. — Но он ведь тоже не с неба упал. У него наверняка имеется свой собственный подход к тому, как надо действовать. Он взрослый человек, у него есть свое королевство. Я тут размышлял, будет ли он слушать ваши советы, особенно сейчас, когда сам сможет выбирать окружение. А ведь это так важно.

Садовник замолчал; Сесил смотрел на него в ожидании.

— Когда у тебя есть господин или король, — продолжил Джон, тщательно подбирая слова, — то необходима уверенность, что он все сделает правильно. Ведь это он решает, что делать тебе.

Традескант остановился, нагнулся и отщипнул маленькую желтую головку бакхариса.

— Когда служишь кому-то, то связан с этим человеком, — добавил садовник. — И пусть лучше хозяин будет разумным. Потому что если у него дела пойдут плохо, то и ты пропадешь вместе с ним. — Джон прервался, робко заглянул Сесилу в лицо и вымолвил: — Прошу прощения. Я вовсе не имел в виду, что король не знает, как правильно поступать. Я думал о нас, о подданных.

Сэр Роберт прервал извинения одним взмахом руки с длинными пальцами. Они неторопливо пошли по широкой аллее через большой регулярный сад к открытой галерее дворца. Сад был разбит в старом стиле, его распланировали при отце сэра Роберта в духе холодной элегантности того времени. Вдоль дорожек из камней и разноцветного гравия тянулись самшитовые изгороди четко очерченного рисунка. Джон ничего не менял здесь с тех пор, как стал садовником. Лучше всего красота сада была видна сверху, из дворца. Лишь оттуда можно было в полной мере насладиться сложной геометрией подстриженных изгородей и камня. У Джона были грандиозные планы: переделать все согласно новой моде, сломать регулярные квадратные и прямоугольные клумбы и объединить их. Придать линиям изгибы. Внести вьющийся мотив, который бы длился и длился, стал бы подобен змейке, свернувшейся в кольцо, или шарфу с витиеватыми узорами.

Джон собирался предложить свои идеи, когда хозяин не будет так занят государственными проблемами. Более того, у садовника существовал честолюбивый замысел пойти еще дальше, если удастся убедить сэра Роберта переделать регулярный сад по новой моде. Традескант мечтал убрать гравий с дорожек, засадить пустые пространства травами, цветами и кустарниками. Он хотел наблюдать, как четкие формы смягчаются и меняются с каждым днем, вместе с цветами и листвой, распускающейся и увядающей, вместе со свежей зеленью, которая затем бледнеет. В сердце садовника жило смутное, неосознанное ощущение того, что есть некое мертвое начало в жестком саду с каменными дорожками и клумбами из гравия, окаймленными самшитом. Традескант рисовал в воображении растения, переливающиеся через изгороди самшита, игравшие глубоким зеленым цветом, внутри которого бушует разноцветье дикой природы и плодородия. Такой образ навеяли картины сельской Англии, ее живые изгороди и обочины дорог. Джон замыслил привнести это богатство в сад, слегка его упорядочив.

— Я скучаю по Елизавете, — признался сэр Роберт.

Садовник вернулся к реальности. Он принадлежал хозяину всей душой, любил то, что любит он, думал как он и при необходимости без колебаний пошел бы за ним на смерть. Из головы Джона мгновенно испарились фиалки, клонящие синие головки, и маргаритки, укромно окруженные изгородями из шиповника в дымке первой весенней зелени.

— Она была великой королевой, — заметил он.

Лицо сэра Роберта просветлело.

— Воистину так. Всему, что я знаю об искусстве управлять государством, я обязан ей. На свете не было игрока умнее и хитрее. И в самом конце она все-таки назвала имя Якова. Выполнила свой долг, хоть и по-своему.

— Это вы назвали его, — сдержанно возразил Джон. — Я слышал, это вы огласили декларацию, в которой Яков провозглашался королем, пока все прочие метались между ним и другими наследниками, как мухи между спящими собаками.

— Да, у меня имелось кое-какое влияние, — согласился Сесил, лукаво и хитро улыбнувшись садовнику.

Двое мужчин достигли лестницы, что вела к первой террасе. Сэр Роберт оперся на крепкое плечо Джона, и тот привычно принял на себя легкий вес хозяина.

— Он не собьется с правильного пути, пока я руковожу им, — задумчиво сказал сэр Роберт. — Мы с тобой оба не будем в проигрыше. Требуется большое искусство, чтобы пережить переход власти от одного правителя к другому.

— Умоляю Тебя, Господи, не дай мне пережить этого короля, — улыбнулся Джон. — Я знал королеву, величайшую из всех, а теперь новый король. На мою долю достаточно.

Они поднялись по ступеням на первую террасу. Сэр Роберт снял руку с плеча Джона.

— Ну, ты еще молод! — воскликнул он. — Не сомневаюсь, что ты застанешь на троне сына короля Якова, принца Генриха.

— Будь благословенно благополучное престолонаследование, — отозвался Джон. — Независимо от того, застану я это или нет.

— Ты преданный человек, — ответил сэр Роберт. — Традескант, а ты никогда ни в чем не сомневаешься?

Садовник бросил быстрый взгляд на своего господина — проверить, не шутит ли он. Но тот был серьезен.

— Я выбрал себе хозяина, когда пришел к вам, — горячо произнес Джон. — И пообещал, что у вас не будет более преданного слуги. Я клялся в верности королеве, а теперь каждое воскресенье в церкви приношу клятву верности и ее наследнику. Нет никаких сомнений, я просто клянусь и иду до конца.

Сэр Роберт кивнул, как всегда успокоенный цельностью Традесканта, его прямотой и несгибаемостью.

— Вот она, старая добрая преданность, — отметил он тихо. — Цепочка от слуги к хозяину ведет к вершине королевства. Цепочка от самого последнего нищего к самому высокородному лорду, далее к королю, стоящему над ним, а затем — к Богу. Именно эта цепь крепко связывает всю страну.

— Мне нравится, когда люди занимают свои места, — подхватил рассуждения Традескант. — Это как в саду. Все растения там, где положено, аккуратно подстрижены, имеют нужную форму.

— И никакого вольного беспорядка, никаких перепутанных и вьющихся стеблей? — с улыбкой спросил сэр Роберт.

— Это уже не в саду, а за оградой, — отрезал Джон.

Он посмотрел вниз на регулярный сад, на прямые линии низких живых изгородей, за которыми виднелись четко очерченные каменные дорожки. Каждая часть рисунка была на своем месте, складывалась в картину, которую не могли видеть простые трудяги, вытаскивающие из гравия сорняки. Оценить симметрию сада мог только дворянин, глядящий из окна дворца.

— Моя работа — поддерживать порядок для удовольствия своего хозяина, — добавил Традескант.

Сэр Роберт тронул его за плечо.

— Моя тоже.

Вместе они проследовали вдоль террасы до следующей широкой лестницы.

— Все готово для его величества? — поинтересовался сэр Роберт, заранее зная ответ.

— Все подготовлено.

Традескант подождал, не скажет ли хозяин еще что-нибудь, потом поклонился и отошел. Он проследил, как сэр Роберт захромал дальше к огромному дому. Сесилу предстояло подготовить помещения к визиту помазанника Божьего — нового короля Англии.

АПРЕЛЬ 1603 ГОДА

Весть о его прибытии достигла дворца задолго до того, как кони первых всадников эскорта проехали через парадные ворота. Люди высыпали из своих домов в надежде взглянуть, что за человек этот новый король. Весь его двор путешествовал вместе с ним. В обозах, следовавших за каретами, было все: от серебряной и золотой утвари до картин, которым предстояло украсить стены. Сто пятьдесят английских дворян сразу же примкнули к новому королю, повязав на тульи шляп красно-золотые ленты, демонстрирующие преданность. Вместе с королем следовал и его собственный шотландский двор, двинувшийся на юг в ожидании легкой поживы из богатейших английских поместий. За ними тянулись слуги, по двадцать человек на каждого лорда, а уже далее — багаж и лошади. Это была целая армия бездельников на марше. В центре процессии, верхом на крупной гнедой охотничьей лошади, возвышался король. Из-за всех этих лордов и мелкого дворянства, скопившегося вокруг него, он едва ли мог видеть страну, которую собирался объявить своей.

К шествию присоединилась и толпа из простонародья, шагающая по пыльным дорогам. У парадных дворцовых ворот ее отогнали слуги сэра Роберта — его личная армия. Король же проследовал к дворцу по изогнутой широкой аллее, обсаженной деревьями. Когда они въехали на задний двор, свита рассеялась: кто-то отправился на поиски отведенных им помещений, кто-то подзывал грумов, чтобы те отвели лошадей в конюшни. Встречал короля управляющий сэра Роберта; он зачитал его величеству приветствие по случаю прибытия. Затем сам Сесил выступил вперед и преклонил перед новым королем колена.

— Можешь встать, — резко произнес Яков.

Его акцент звучал очень необычно для тех подданных, которые до этого слышали только речь своей королевы, ее звенящий мягкий голос. Сэр Роберт поднялся, неуклюже опираясь на хромую ногу, и проводил его величество в парадный зал Теобальдса. Король Яков был готов к виду английского богатства и стиля, однако замер в дверях, открыв рот от изумления. Стены и потолок были украшены резьбой в виде ветвей, цветов и листьев так густо, словно на них росли живые кустарники. Фантазия в дереве, драгоценных металлах и камнях, чрезмерность изысканного каприза и пышность в одном великолепном зале. Бывало даже, что теплыми весенними деньками дикие птицы влетали и вылетали из огромных открытых окон, застекленных дорогим венецианским стеклом.

— Потрясающе! Какие драгоценные камни! Какая мастерская резьба по дереву!

Сэр Роберт улыбнулся так скромно, как только мог, и слегка поклонился; однако все его искусство царедворца не скрыло гордости владельца этих сокровищ.

— А стена! — воскликнул король.

На стене были отражены все связи рода Сесилов. Более старые члены двора и более великие семьи могли с пренебрежением посматривать на Сесилов, вышедших с фермы в Херефордшире лишь несколько поколений тому назад. Но эта стена была ответом сэра Роберта. На ней имелся геральдический щит рода с девизом «Prudens qui patiens» [Благоразумие есть терпение (лат.).] — хороший выбор для тех, кто составил состояние всего за два поколения, служа при монархах советниками. Щит был соединен с гербом и генеалогическим древом с помощью лепных гирлянд из цветов, фруктов, листьев и лавровых венков, которые показывали могущество и влиятельность рода. У Сесилов в каждой благородной семье Англии имелся кузен или племянница. И наоборот, каждая благородная семья когда-нибудь искала одобрения Сесилов. Роскошные ниспадающие витые потоки резной и полированной листвы, ведущие от щита к гербу, были словно картой власти в Англии — начиная с родоначальника семьи Сесилов, находившегося ближе всего к трону, и заканчивая самыми отдаленными веточками мелких второстепенных северных лордов и баронетов.

На противоположной стене располагались великолепные планетарные часы, до минуты показывавшие скорость, с которой время проносилось над домом Сесилов. Большой массивный золотой шар изображал Солнце, сбоку от него двигались по своим орбитам Луна, выкованная из чистого серебра, и все планеты, сделанные из серебра или золота и инкрустированные драгоценными камнями. Каждая строго выдерживала ритм своего движения, демонстрируя четкость и красоту природного порядка, того самого, что размещал Англию в центре Вселенной и перекликался с противоположной стеной, где Сесилы стояли в центре Англии.

Это была выставка для гостей, потрясающая даже в помещениях дворца, изобилующих подобной роскошью.

Король, ошеломленный таким великолепием, переводил взгляд с одной стены на другую.

— Ни разу в жизни не видел ничего подобного, — наконец изрек он.

— Мой отец очень гордился этим интерьером, — заметил сэр Роберт.

И тут же понял, что лучше бы откусил себе язык, чем упомянул своего отца при Якове. Уильям Сесил был советником королевы как раз тогда, когда она колебалась в решении о судьбе кузины, королевы Марии Шотландской. И именно Уильям, отец сэра Роберта, положил смертный приговор на стол. Его мнение было следующим: родня они или нет, леди должна умереть; если эта привлекательная соперница останется жить, он не гарантирует королеве Елизавете безопасность. В гибели Марии был повинен Уильям Сесил, и теперь его сын приветствовал в своем доме сына умершей королевы.