— Милая моя, пусть Георг — далеко не «король-солнце», только, боюсь, жажды власти ему не занимать. Вдобавок он столь крепок в протестантской вере, что не потерпит мятежа католиков. Верные люди из Уайтхолла считают, Георг нарочно носит маску зануды, чтобы скрыть недюжинный ум.

— Но ведь ум не всегда идет рука об руку с воинственностью и коварством? — спросила Уинифред. Уильям как раз взял ее под локоть — они перебирались через небольшой порожек, перед ними была низкая дверь, за дверью — скрипучая лестница. Уинифред подхватила подол вышитой шелковой робы, Уильям помог тем, что сжал пышные фижмы.

С облегчением Уинифред услышала смешок мужа.

— Знаешь, дорогая, тот, кто проектировал выход на крышу, не рассчитывал, что сюда станут наведываться женщины.

— Но я ведь не похожа на большинство женщин.

— Это верно. Сердце твое твердо, как обручи твоего же платья.

От этой шутки стало чуточку легче. Перед скрипучими ступенями Уинифред помедлила.

— Уильям, ты всегда умел развеселить меня тем или иным способом.

Жаль, что слова прозвучали с такой горечью, даром что Уинифред изо всех сил улыбалась.

Уильям поцеловал ей руку. Горечь отражалась и в его чертах.

— Наш немецкий монарх, похоже, намерен приковать Шотландию к Англии.

Уинифред кивнула. Сердце будто стиснул ледяной кулак.

— В таком случае, любимый мой, ты должен исполнить волю истинного короля. Король призвал тебя к оружию; твои арендаторы и вассалы не оставят тебя в бою. С тобой семейная честь, вечная любовь и благословение.

Лестница осталась позади. Супруги переглянулись и поняли: все домашние собрались за дверью, ждут решения главы семейства.

— Те, кто поддерживает нас в Лондоне, только языками умеют молоть. Не приходится рассчитывать на решительность и надежность этих людей. Их попущением все шотландские кланы могут погибнуть. Сомневаюсь я и в доблести лорда Мара. Не годится он в лидеры вождей наших кланов! — Уильям вздохнул, чело его омрачилось тяжелой думой. — Разумеется, он сумеет объединить их — да и кто не сумел бы, когда Шотландия так далеко от Лондона? Легко бахвалиться перед вождями кланов — надо лишь выучить их боевые кличи.

— Думаешь, кланы объединятся?

— Мы все объединимся, ибо этого требует наш король. Однако Мар не из наших, нет в нем шотландского благородства. Трудно будет убедить горцев следовать за ним. — Уильям пожал плечами. — Но это ничего не меняет. Я все равно подниму штандарт, присягну любому вождю. Только, боюсь, мы, жители долины, куда лучше видим ситуацию, чем горцы.

Уинифред взяла мужа за руку. Они пошли узким коридором. Под их ногами вздыхали, гудели старые доски. У двери, ведшей непосредственно в дом, Уинифред помедлила.

— Знаешь, Уильям, я уверена, что ты одержишь победу.

— И откуда же такая уверенность? — поддразнил Уильям. Руки его обвились вокруг талии Уинифред, губы коснулись ее губ.

— Мне во сне приснилось. Обещаю, возлюбленный муж мой: ты не положишь жизнь за Иакова, хотя и дашь ему в том клятву.

Уинифред наблюдала, как медленно кривит губы Уильяма насмешливая улыбка, как расходятся от этой улыбки мелкие морщинки вокруг глаз. Ледяной кулак, сжимавший ей сердце, чуть ослабил хватку.

— Ты что же, дорогая, по звездам читать умеешь? Или в воду глядела? Или изучила линии на моей руке?

Уинифред качнула головой.

— Я только одно знаю, Уильям Максвелл, — что люблю тебя бесконечно. Всегда любила. И всегда буду любить. Ты проживешь долгую и достойную жизнь и умрешь в глубокой старости, когда Господь призовет тебя. Никто и ничто не разубедит меня, ибо так написано в моем сердце.

Уильям хлопнул в ладоши.

— Не знал, что живу бок о бок с настоящей пророчицей!

Уинифред хихикнула.

— Тише, милый, ради святой Марии!

— Хочешь, чтобы я стал паинькой? Это так сразу не получится.

Пальцы Уильяма тем временем теребили шнуровку на корсаже Уинифред.

Она шлепнула мужа по руке. Воскликнула:

— Уильям, ты что!

Но в голосе не послышалось возмущения, а жест был безобидный — словно бабочка взмахнула крылом.

— Есть способ развеять мою печаль. И он тебе известен, — сказал Уильям, проворно расшнуровывая корсет.

— Ты серьезно? — хихикнула Уинифред, беспомощно озираясь. — Нас все домашние ждут! — Она покосилась на дверь.

Уильям вздохнул, отвлекся от шнуровки и задвинул засов.

— Ничего. Подождут. Сейчас мы с тобой одни. Мы в этой башне, как в ловушке. Никто нас не видит, никто нам не помешает.

— Ты овладеешь мною прямо здесь? — изумилась Уинифред.

— Уин, любовь моя, ты же знаешь — я готов ласкать тебя всюду. Так чем же моя собственная башня хуже прочих мест? Ты — моя пленница, зависишь от моей воли. Вдобавок здесь мы можем на время забыть о клятвах якобитов и о шотландской гордости.

Уинифред рассмеялась. Взглянула на платье, распавшееся, словно ореховая скорлупа, и на мужа, который вполне успешно справлялся с завязками в нижней части густо расшитого корсажа.

— О, знакомая вещица. Ты была в этой броне, когда я впервые встретил тебя. В Сен-Жермен — помнишь?

— Ах, немало вечеров я провела с иглою в руке, трудясь над обновкой.

Последняя завязка поддалась ловким пальцам Уильяма. Уинифред вздохнула с тайной радостью, когда муж почтительно поместил часть вышитой «брони» на ближайший столик.

— Опасность подстегивает желание, — прошептал Уильям, жарко дыша Уинифред в шею.

— Ты сумасшедший. В моих покоях огромная кровать, там гораздо удобнее.

— А как же вкус краденых минут? А как же интрига?

— Что, прямо у стены? Тебе так хочется, желанный мой?

Уинифред сама не ожидала, что позволит сделать с собой подобное, и тайно наслаждалась тем, что позволила.

— Я словно блудница. И ты тому виной, — шепнула она, подпустив в голос кокетства.

Уильям расплылся в улыбке, расшнуровал корсаж до конца, спустил с жениных плеч нижнюю сорочку, так что обнажились груди, по-прежнему тугие, налитые, несмотря на то что Уинифред родила пятерых детей. Уильям заурчал, наклонился, стал целовать соски.

— Ох, Уин, от одного взгляда на тебя в моей крови пожар вспыхивает!

По внезапной хрипоте в голосе мужа Уинифред поняла, как сильно его вожделение. Она желала его не меньше; не думая о приличиях, она вся отдалась нахлынувшей страсти, помогла Уильяму добраться до сокровенного местечка сквозь пышные многослойные ткани, сняла юбку на обручах. Взаимные смешки они душили поцелуями; боялись, что их возня слышна за дверью.

Потом они сидели на полу подобно заигравшимся детям, прислонясь к темной деревянной панели, держась за руки. Головка Уинифред покоилась на мужнином плече. Уинифред даже позволила себе испустить стон — так хороши были эти краденые минуты наслаждения.

— Во Франции ты ведь сможешь встретиться с нашим мальчиком, Уильям?

— Конечно. Нынче же напишу Вилли, — отвечал муж. Поднялся, помог встать Уинифред. — Пора тебе одеваться — это процесс долгий. Не понимаю, как вы, женщины, терпите этакую сбрую. По мне, военную стратегию разрабатывать легче, чем разбираться, что у вас каким шнурком к чему крепить.

— Зря ты храбришься, Уилл. Все равно мне за тебя страшно. Очень страшно.

Уильям взял жену за подбородок, нежно поцеловал в губы.

— Успокойся. Со мной да пребудут твои преданность и любовь. Вдобавок ты сама сказала: ничего не случится, звезды благоволят ко мне. Я не положу жизнь за короля, хотя и готов это сделать.

Уинифред хотела было заговорить, но Уильям взглядом остановил ее.

— Это твои слова, разве не так?

— Так. Я готова повторять их вновь и вновь.

— Верю, родная.

Поцелуй, долгий, как заключительный аккорд, не дал Уинифред вернуться к теме.

— Спасибо за то, что произошло в этой башне, милая. Теперь я знаю: главное — не отчизна, не король. Главное — семья. Я люблю тебя, Уинифред Максвелл. Если враги станут одолевать меня, если небо покажется мне с овчинку, я вспомню эти краденые минуты, Терреглс и эту трижды благословенную стену. Мы с тобой, Уин, — беспечные, отчаянные влюбленные, дерзнувшие мечтать о шотландском короле на шотландском престоле.

В эту дверь Уинифред в своей пышной робе прошла без труда. Закатное солнце нежило напоследок стены галереи, бросало золотисто-розовые отсветы на Уинифред и Уильяма.

— Когда ты намерен покинуть Терреглс?

— Вероятнее всего, в начале осени.

Больше Уильям ничего не сказал.

Уинифред внутренне вздрогнула; впрочем, на лице ее страх не отразился. Уильям всегда говорил, что его жена будто создана для игры в триктрак — забавы, развивающей тактическое мышление. В триктрак они играли во Франции — очень тогда суровая выдалась зима.

— Оставь со мной горстку верных людей — и я справлюсь, — попросила Уинифред.

— Нет уж, миледи. Мы войну затеяли, а не прогулку. Ты и наша дочь не останетесь в Терреглсе, не сделаетесь легкой добычей правительственных ищеек. Они не посмеют использовать мою жену и моих детей против меня. Слава богу, Вилли учится во Франции. Надо предупредить твою сестру… Как меня печалит мысль, что передряга, в которую я попал, коснется и тебя, моя дорогая Уини.

— Я готова к любым испытаниям, Уильям. Куда ты решил нас отправить?

— К Мэри, к моей сестре. Траквер станет вам надежным убежищем, а мои родные позаботятся о вас.

Уилл снова поцеловал жену, поцелуй был глубок и влажен, и не имели значения сновавшие по дому слуги.

Нельзя плакать, ни в коем случае нельзя плакать. Уинифред проглотила свой страх, а заодно и дрожь в голосе. Когда поцелуй наконец завершился, слова Уинифред звучали твердо:

— Береги себя ради семьи, что не чает в тебе души, Уильям.

— Крепись, моя дорогая, будь тверда духом, как много лет назад, когда я впервые встретил тебя. Я считаю, вы должны уехать прежде, чем сменится эта луна.

— Пойдем предупредим нашу девочку. И надо написать твоей сестре в Пиблс, — прошептала Уинифред. Щеки ее все еще пылали. Она повела мужа прочь от нежного предзакатного солнца — прямо в смутное будущее, что поджидало дерзнувших восстать против английской короны.

Глава 2

Лондон, декабрь 1978 года

Она поняла: поцелуи Уильяма не отличаются разнообразием. Все они были и будут точь-в-точь такие, как этот конкретный поцелуй, от которого у Джейн, точно у мультяшки, искры из глаз посыпались. Джейн даже забыла, что находится она в Лондоне и сейчас утро — промозглое, серое, отвратительное зимнее утро.

— Нет чтобы комнату снять, а то прямо посреди улицы, — буркнула проходившая мимо женщина. Чары рассыпались.

Джейн смущенно улыбнулась. Они с Уильямом находились в самом сердце Ковент-Гарден, у знаменитой колонны на площади Севен-Дайалс. До отеля, где они сняли очаровательный номер, было рукой подать.

— Я на ней женюсь! — выкрикнул Уилл вслед ворчунье, направлявшейся к Монмут-стрит; впрочем, женщина успела забыть о них, они вызвали только секундное недовольство. Если она и расслышала заявление Уилла, то не сочла нужным отреагировать.

— Уилл, тише!

— Почему это? Пускай весь мир знает, — возразил он, чмокнул Джейн в макушку и обнял еще крепче.

В шелковый кокон, который Джейн столь беспечно позволила Уиллу сплести вокруг себя, проникла мысль, ледяная от чувства вины. Каждый день Уилл добавлял к кокону еще несколько витков прочной эластичной нити, формировал новые слои — любовь, преданность, даже право собственности. Насчет последнего слова Джейн не была уверена. Знала одно: как ни назови этот слой кокона, а Уилл держал ее на привязи, не давал ускользнуть, пока незримая, неозвученная связь не трансформировалась в нечто существенное — обещание выйти за него замуж. На пальце Джейн красовалось безумно дорогое кольцо с бриллиантом — подтверждение намерений Уилла. Почему тогда Джейн все еще сомневается? Почему колеблется? Почему ведет себя не так, как обычно ведут себя обрученные девушки, почему чувствует не то, что должна чувствовать влюбленная невеста? Почему не торопится уцепиться обеими руками за свое счастье? Почему сейчас, при взгляде на восхитительный сияющий бриллиант, дыхание у Джейн перехватило от тревоги, почему она поспешно и чуть ли не со стыдом отвела глаза?

«А вдруг Уилл — не тот человек?»

Проклятый вопрос пробил-таки тугой шелк кокона. Счастливый жених тем временем подхватил свою суженую под локоть и повел завтракать, мурлыча по дороге любовный вздор. Джейн не слушала — перед ней громоздились новые проклятые вопросы. Ей казалось, они образовали крутую, высокую лестницу, которую еще попробуй преодолей.

«Разве чувства наши такого накала, что его хватит на долгую совместную жизнь, на рождение и воспитание детей, преодоление невзгод; не остынут ли чувства в зрелом возрасте; наконец, хочу ли я состариться рядом с Уиллом?»

Джейн подавила смятение, комком подкатившее к горлу. Она слишком хорошо знала вкус этого комка, комок был ее давним проклятием, вроде хронической болезни. Все дело в стремлении — больше того, в потребности Джейн контролировать ситуацию. Любую. Везде и всегда. А когда она сдалась перед искренним чувством Уилла, это выглядело как потеря контроля. «Стань моей», — прошептал Уилл, и в голосе его были страсть и нежность. Почему же теперь эта просьба отдает для Джейн собственническими замашками? В глубине души Джейн знала, что ее страхи недалеко ушли от паранойи, но отделаться от них не могла.

До настоящего момента Джейн позволяла себе решать эту дилемму — выходить или не выходить за Уилла, — лишь когда он спал, лишь когда она бывала предоставлена самой себе. Это благословенное время отныне омрачали жестокие сомнения. Порой Джейн пыталась себя успокоить — мол, обычная картина, все невесты колеблются и нервничают. Даром что Уилл казался решившимся твердо, не проявлял даже намеков на колебания, Джейн говорила себе, что и его пугают масштабы ответственности, особенно заметные теперь, когда в Лондон приехали родители обоих нареченных, когда состоялась официальная помолвка.

Они с Уиллом познакомились совсем недавно.

Завтра будет ровно пять месяцев. По правде говоря, бывали целые дни, когда Джейн ничуть не сомневалась в правильности своего решения и чуть ли не пищала от счастья, — к этим дням она теперь обращалась в мыслях, в них искала уверенности. Но ровно столько же было и других дней, когда внутренний голос неумолимо требовал: «Спроси свое сердце; спроси еще раз. Ты уверена, что Уилл — тот самый мужчина?»

«Подходит ли он тебе?» — вот что интересовало внутренний голос. Причем в данный конкретный момент. Уилл, улыбаясь, шептал о силе своего вожделения, а Джейн переживала очередной приступ неуверенности. Вдруг пришло на ум, что она обманывается в той же степени, что и Уилл; от этой мысли Джейн чуть не задохнулась. На узком тротуаре, пока горел красный свет светофора, Уилл потянулся поцеловать ее, но Джейн осторожно отстранилась, надеясь, что не обидела этим жениха. В качестве утешительного приза она взяла Уилла за руку.

— Пойдем в кафе, про которое рассказывал консьерж. Посмотрим, так ли там хорошо, — промурлыкал Уилл.

— Зря ты приучил меня к мысли, что каждый день следует начинать с шоколада. Теперь я на него подсела.

— А я подсел на твое восхитительное тело, — шепнул Уилл, прежде чем сплести свои пальцы с пальцами Джейн. Между тем по семи улицам струились семь потоков транспорта, развозили людей по Ковент-Гарден и дальше по Лондону. — Я хочу тебя, — продолжал Уилл.

Они шагнули на проезжую часть, перешли на другую сторону, направились к Монмут-стрит.

Перепрыгивая через лужи, лавируя меж пешеходов, они наконец добрались до искомого кафе и со смехом открыли дверь. Стены были черные, и навес тоже черный — казалось, Уилл и Джейн шагнули прямо в логово Греха. По мере приближения к барной стойке в возбуждающем аромате шоколада все отчетливее слышались экзотические нотки свежемолотого кофе. Оба, Уилл и Джейн, нарочито и дурашливо застонали от наслаждения. На барной стойке лежал противень, под ножом в руках у молодой барменши пружинили сочные коричневые квадратики брауни.

— Не желаете ли отведать? Свеженькие, только из духовки, — предложила барменша.

— С удовольствием, — откликнулась Джейн и оторвала взгляд от полок, заставленных нарядными коробками и пакетиками. Что только не покрывают шоколадом, думала она, — лакричные палочки, фрукты, крохотные печенюшки. А сколько видов трюфелей!

— Как насчет сеанса шоколадного боди-арта? — поинтересовался Уилл, беря миниатюрный кувшинчик.

— Пожалей гостиничных прачек, — отвечала Джейн. Прежде чем заказать пухлый квадратик брауни, она вскинула бровь на заулыбавшуюся барменшу. Вкусовые рецепторы уже возбудились, Джейн причмокнула.

— Похоже, ты внесешь в наш брачный контракт следующий пункт: «Чтоб я всегда была в шоколаде», — предположил Уилл, жестом приглашая Джейн за столик.

— Внесу. И если ты будешь неукоснительно выполнять этот пункт, можешь рассчитывать на вечную любовь, — подыграла Джейн.

Когда они уселись за столик с перегородкой, Уилл заглянул Джейн в глаза, причем взгляд его был лишен прежней игривости.

— Вечность — это очень долго. Надеюсь, ты отвечаешь за свои слова, любимая.

Чтобы замаскировать удивление от серьезности этих слов, Джейн схватила руку жениха и поцеловала ее, даром что он не успел снять перчатки.

— Вечность — это, конечно, долго, но недостаточно долго, — возразила она, презирая себя за такой дешевый флирт со столь преданным ей человеком. Ах, как хотелось Джейн ощущать привязанность той же глубины; корни сомнений были ей по-прежнему не ясны.

— Горячий шоколад и кофе, — сказал Уилл подоспевшему официанту. Бедняга, он и не подозревает, какая дилемма мучает его невесту! — Еще принесите мне яичницу-болтунью на тосте. А моей спутнице — один из этих ваших неприлично сладких брауни, да не жалейте шоколадной глазури.

— Вы в отпуске? — поинтересовался официант.

— Нет, на работе, — с улыбкой ответил Уилл. — Через неделю я читаю лекцию в северной Англии. Я правильно выразился?

Официант покосился на Джейн. Она еще рта не раскрыла, но он явно не сомневался в ее британском происхождении. Может, виною была ярко-желтая с синей отделкой куртка Уилла — истинный британец никогда бы не надел такую зимой; может, официанта навел на мысли загар Уилла, только он сразу сделал вывод: перед ним американец. Да плюс южный протяжный выговор.

— У нас принято говорить «на севере Англии», — с улыбкой в адрес официанта поправила Джейн и сняла непромокаемый коричневый жакет.

— А потом я намерен жениться на моей прелестной возлюбленной, — добавил Уилл.

Джейн смутилась, опустила ресницы. Официант смотрел со скрытой насмешкой.

— Поздравляю. Выходит, дел у вас хоть отбавляй. Свадебный переполох. Только знаете что? Для невесты вы уж больно спокойная.

Джейн качнула головой.

— Просто до свадьбы еще много вре…

— Займитесь нашим заказом, приятель. Проследите, чтобы шоколад был насыщенный и горячий. Моя невеста любит погорячее.

Намек не произвел на Джейн впечатления, ничуть не задел. Джейн не понравилось, что Уилл говорит за нее. Стаскивая перчатки и небрежно сдергивая шарф, она с отвращением думала, что утренняя морось к вечеру наверняка преобразуется в гололедицу. Неподходящая погода для американского туриста; впрочем, Уилла и на серфе не представишь, даром что вырос он во Флориде. Наверно, и там не все возле океана живут.