Уилл тоже снял перчатки, помогая себе ровными безупречными зубами, казавшимися еще белее от бронзового загара. Руки его потянулись к рукам Джейн.

— Замерзла, да?

— Уже согрелась, — возразила Джейн.

Уилл поцеловал ей руку.

— Давай после завтрака вернемся в отель, в теплую постельку…

— Мы и так в теплой постельке двое суток провели, — напомнила Джейн.

— Пусть будет трое суток — для ровного счета. И вообще, кому какое дело?

— Твоему отцу, кажется, есть дело, — съязвила Джейн.

— Папа не сомневается в нашей любви, — рассмеялся Уилл. — А на то, что он тогда сказал, не обращай внимания. Он имел в виду, мы торопимся со свадьбой, только и всего.

— Может, и торопимся.

Фраза вылетела прежде, чем Джейн успела прикусить язык. Уилл как-то странно посмотрел на нее, заулыбался, будто знал: на самом деле Джейн так не думает.

— Мы с тобой были возлюбленными в прежних воплощениях, Джейн. Наша встреча в этой жизни предрешена.

— Неужели? А свадьба — она тоже предрешена?

Уилл продолжал, словно не замечая тревоги в голосе Джейн:

— Я уверен: мы в каждом воплощении были любовниками. Умирали — и снова воплощались, и снова в той же ипостаси. И находили друг друга. Иначе почему, как ты думаешь, я влюбился в тебя с первого взгляда?

Джейн стало смешно.

— Грядущую лекцию цитируешь? По-моему, мы и в гостинице на Севен-Дайалс поселились исключительно потому, что семь дорог напоминают тебе твои обожаемые линии лей.

Уилл состроил обиженную гримасу.

— Мы, ученые, предпочитаем термин «прямые пути».

— Прямые пути, или линии, или линии лей… А еще пришельцы, магия, спиритизм, — передразнила Джейн. Потянулась к его рукам. — Не обижайся. Ты же знаешь, под каким я впечатлением от твоих исследований.

— Только ничего в них не понимаешь. Даром что я тебе уже два месяца пытаюсь объяснить.

Официант поставил перед Джейн деревянную тарелочку с брауни, чем вызвал удовлетворенный вздох. Сама Джейн, правда, заказала бы на завтрак что-нибудь посущественнее — и поострее. Но теперь, при виде лакомства, у нее слюнки потекли. Вскоре появились и чашки с шоколадом и кофе.

— Объедение, — констатировала Джейн, откусив крошечный кусочек. Ей очень хотелось вонзить вилку в тост с яичницей на тарелке Уилла. — Ну и что ты намерен поведать коллегам о своих невнятных линиях?

— Они очень даже внятные, — добродушно возразил Уилл.

— Но магическими их не назовешь. Неужели ты действительно веришь в волшебство?

— Я — геофизик, — нарочито важным тоном начал Уилл. — Мое дело — объяснять явления окружающего мира посредством исследований. Ни больше, ни меньше. Природа линий, условно называемых прямыми путями, пока не объяснена, однако у нас имеются теории — главным образом вразумительные, хотя есть среди них и откровенно смешные. Только знаешь что, милая? Когда некоему явлению нет полного объяснения, обязательно найдутся персонажи, желающие удариться в сверхъестественное. Зато мои братья по разуму всегда тяготеют к научно обоснованным теориям — которые сами же и создают.

— Расскажи о том, чего пока не можешь объяснить, — попросила Джейн.

Уилл вздохнул, грустно улыбнулся.

— Многие считают, что линии лей, служащие для связи святых мест, имеют прямое отношение к феномену аномально сильных магнитных полей. В Китае такие линии называют драконовыми; последователи учения фэн-шуй тысячелетиями обращались в своей практике именно к ним. Предположительно, птицы и звери мигрируют именно по этим линиям. Отдельные группы, входящие в движение «нью-эйдж»… не стоит приравнивать этих людей к буйнопомешанным лишь потому, что они позволяют своим мыслям воспарить над научными объяснениями реальности… так вот, отдельные представители движения «нью эйдж» полагают, что эти огромные воронки магнитной энергии не что иное, как порталы, или ворота в параллельные миры.

— Ты шутишь, да?

Улыбкой Уилл дал понять, что прощает Джейн эту реплику, но выразил сожаление, чуть передернув плечами.

— Видишь ли, человек так устроен — не может без веры в чудеса, хоть режь. Только логично, не найдя научного объяснения, навешать на то или иное явление потусторонних качеств. В Шотландии я намерен рассказывать об успехах в исследованиях феномена линий лей.

— А теперь подумай — как бы мы встретились, если бы я не поехала к родственникам в Корнуолл, а тебя не занесло на Лендс-Энд?

Почему она не может остановиться? Почему всячески муссирует тему их случайной встречи? Неужели надеется, как от щипка, очнуться от очередного ответа Уилла; неужели считает, что мечты занесли ее в альтернативную реальность?

«Оглянуться не успеешь, Джейн, как прошествуешь в белом платье по нефу и ляпнешь: «Я согласна». Потом одумаешься, да поздно будет!»

«Да, но я же не уверена. Все считают мой будущий брак идеальным — все, кроме меня, — сама себе мысленно возразила Джейн. — Пожалуй, еще не уверен отец Уилла. А я… я не пойму, почему не влюблена в своего жениха по уши — казалось бы, все предпосылки к этому наличествуют».

«Тик-так, — произнес некий далекий голос. И еще раз, чуть слышно: — Тик-так. Время, Джейн, время».

— Мы с тобой оказались в нужное время в нужном месте, — сказал Уилл. — А знаешь почему? Да потому что нас свела линия лей — та самая, что теперь соединяет наши сердца, — прочная, неподвластная ни времени, ни пространству.

Ну просто законченный романтик этот Уилл.

— И которая же конкретно из многочисленных линий лей свела нас вместе? Которая, Уилл?

— Линия святого Михаила, — оживился Уилл. — Знаешь, какая она длинная? Начинается на корнуолльском мысе, в деревне Маразион — между прочим, она считается старейшим поселением в Европе. Дальше линия святого Михаила движется на северо-восток, проходит через многочисленные древние сооружения, возведенные во славу святого Михаила. Что это, по-твоему, — совпадение? Подтасовка? Или Божий промысел?

Джейн не успела рта раскрыть, как Уилл заговорил снова:

— Но это не все. Есть еще одна линия — она начинается от ирландского монастыря Скеллиг-Майкл, проходит сквозь священную для жителей Корнуолла гору, делит пополам скалистый остров Мон-Сен-Мишель, что во Франции, и продолжает в том же духе — стремится к святым местам вроде Сакра-ди-Сан-Микеле, Ассизи, горный хребет Кармель в Израиле.

Джейн только прищурилась.

— Неудивительно, что адепты движения «нью эйдж» прямо-таки ухватились за эти факты.

Уилл задумчиво кивнул.

— Да, верно, это просто факты. Только дело в том, что даже самые убежденные скептики вынуждены признать: эти святые места пронизывает некая энергия — назовем ее так за неимением лучшего слова — и их можно соединить прямой линией.

Джейн качнула головой, отодвинула остывающий шоколад.

— Звучит убедительно.

— И на том спасибо. Вот почему мы, геофизики, жаждем исследовать этот феномен, узнать о нем все. Вот почему я получил грант на исследования.

— Ну а сам-то ты что думаешь, Уилл? Веришь, что эти твои линии, опутавшие земной шарик, исполнены сакрального смысла? Что тут не без волшебства?

Уилл мягко усмехнулся; впрочем, Джейн сочла такой ответ отрепетированным. По тому, как Уилл отвел взгляд, она поняла — он ни в чем не уверен. В следующую секунду он потряс ее признанием:

— Я не знаю. Я не делаю выводов, пока не увижу что-либо собственными глазами или пока тот или иной феномен не подтвердят мои исследования. Я только в одно верю — в неприемлемость предубежденности. Как бы ни полагался я на свою науку, меня греет тот факт, что сверхъестественное порой являет недюжинную силу, что горячая вера помогает свершить невозможное; наконец, что волшебство существует. Должно существовать, по крайней мере.

Джейн нахмурилась. До сих пор жених казался ей рационалистом до мозга костей; теперь за фасадом мелькнуло нечто потаенное.

— Стало быть, в совпадения ты не веришь?

Уилл улыбнулся, поднял глаза над тарелкой, словно решил не доедать последний кусок яичницы и тоста, и игриво заметил:

— А ты, оказывается, циничная. Вот новость так новость.

— Вовсе я не циничная. Я бы хотела верить в волшебство. Да и кто не хотел бы? Нашему миру ох как не хватает волшебства, да только горькая правда состоит в том, что никаким волшебством не остановишь войны, не избавишь людей от голода, не напоишь свежей водой, не воскресишь. Будь я способна воззвать к потусторонним силам, я бы уничтожила все мерзости в нашем мире — а начала бы, пожалуй, с уничтожения этого жуткого холода. Еще ведь только начало зимы — что-то дальше будет?

— Все потому, Джейн, что тебе нравится контролировать ситуацию — причем любую.

Джейн усмехнулась и спросила, единственно с целью выиграть время:

— Ты о чем?

— Бывают люди, которым по нраву все держать под контролем; ты из их числа. Только и всего. Кстати, это совсем не плохое качество. Я рад, что ты его не скрываешь. Потому что оно придает тебе дополнительное очарование.

— По-моему, ничего очаровательного во властных людях нет, — возразила Джейн.

Уилл улыбнулся, погладил руку Джейн, и она поняла: свое чувство к ней он использует как оружие, перед которым бессильно большинство женщин, включая саму Джейн.

— Так что я вовсе не критикую тебя.

— По-моему, скорее обвиняешь.

Уилл отрицательно покачал головой.

— Это — твоя особенность. Продолжай в том же духе, Джейн. Подозреваю, ты из тех, кто способен одной только силой воли горы сворачивать. — Джейн достался испытующий взгляд. — Давай не будем заниматься самокопанием. Я люблю тебя такой, какая ты есть. Мы скоро поженимся.

«А может, не надо?»

— Прости, Уилл.

— По-моему, лучшее место для тебя — это постель, — поддразнил Уилл, озорно сверкнув синими глазами.

Джейн ощутила прилив некоего чувства; хорошо бы это была любовь. Испугалась, что это не более чем страсть к красивому мужчине; страсть, которой она отдалась практически без сопротивления. Все бы хорошо, если бы этот мужчина несколько дней назад не сделал ей предложение руки и сердца. Она сразу сказала «да» — потому что он все просчитал, выбрал правильное место для объяснения в любви. Пиккадилли, статуя Эроса — кто ж тут устоит? Толпа засвистала, захлопала, когда Уилл опустился на одно колено, кашлянул, обвел площадь мечтательным взглядом — просто выигрывал время, искал в карманах темно-зеленую бархатную коробочку. Затем, по знаку Уилла, бог весть откуда появился скрипач и завел пленительную мелодию; следующим номером развернулось алое шелковое полотнище в форме сердца, чудесным образом зависшее на Эросовом луке. На шелке были вышиты имена «Уилл» и «Джейн».

— Я никогда не встречал женщины, которой мне захотелось бы предложить руку и сердце. И наконец я встретил тебя, Джейн. Сделай меня счастливейшим человеком на земле — стань моей женой, — произнес Уилл.

Толпа взревела от восторга, японские туристы защелкали фотоаппаратами. Джейн прекрасно помнит — лицо ее окаменело от неожиданности, вместо того чтобы беспомощно расплыться в блаженной улыбке.

— Уилл… — пролепетала Джейн. Вокруг мелькали довольные лица, слышался одобрительный гул. — Не знаю, что и сказать…

Только на эту фразу Джейн и хватило. И она была вполне искренна.

Уилл открыл коробочку. Толпа к тому времени успела увеличиться в разы. Как один человек, толпа подалась к коробочке и ахнула при виде великолепного бриллианта, ослепительного на зеленом бархате. В кольце был всего один камень, но зато какой! Бриллиант будто подмигивал Джейн, будто намекал: мне, мол, и солнечного света не надо, я сам по себе могу сиять; ну-ка, посмотрим — устоишь ты перед искушением владеть мною?

Перед этим конкретным искушением Джейн устояла бы. Она не выдержала нежности во взгляде Уилла — от этой нежности она не могла отмахнуться. Ей уже признавались в любви. Искать поклонников не приходилось — сами набегали, привлеченные внешностью Джейн, и оставались, потому что за красивым фасадом обнаруживали личность. Впрочем, никто из претендентов не удостоился любви Джейн. Был один — бедняга Дэвид. Его сердце Джейн разбила вдребезги. Дэвид вообразил, что они поженятся, потому что он способен любить за двоих. Год они были вместе. Только Дэвид переоценил свои возможности. Джейн нравилось разговаривать с ним, заниматься с ним сексом, появляться в обществе — но она не могла представить их с Дэвидом семейную жизнь. Бог знает, что ей было нужно. С Уиллом все иначе. Даже Джейн — даром что не привыкла цепляться за отношения — понимала: такими мужчинами, как Уилл, не разбрасываются. Пыталась придраться к какой-нибудь черте Уилла, особенности — и не могла. Любая из женщин, присутствовавших тогда на Пиккадилли, согласилась бы: этот статный, золотоволосый, синеглазый американец, стоящий на одном колене, — куда как завидный жених. Вдобавок Уилл Максвелл, судя по всему, был до неприличия богат, и доказательством тому служил бриллиант в три, если не в четыре карата — это не считая других драгоценных камушков, расположенных вокруг главного камня. Двумя годами ранее Джейн встречалась с милым еврейским юношей из Хаттон-Гарден, он-то и научил ее более-менее разбираться в бриллиантах, оценивать камни по размеру и чистоте воды. В кольце сиял огромный бриллиант высшего качества — это даже Джейн поняла.

Женщины подталкивали ее локтями, шептали: «Ну что ж вы? Соглашайтесь, соглашайтесь!» Прозвучал вопрос: «Почему вы колеблетесь?» Вот-вот — почему? Джейн действительно колебалась.

— Хочешь, чтобы я еще раз попросил? — шепнул Уилл чуть ли не со смешком — явно не мог представить отказа.

Джейн не отказала. Опрометчивый, спонтанный поступок избалованной девчонки? Хорошо ли, плохо ли, только эти черты, подобно стреле, достигли цели. Джейн оглядела улыбающиеся лица, кивнула почти беспомощно — слишком была не уверена в своих чувствах, чтобы сказать хоть слово. Уилла ее молчание не напрягло — он просто сгреб Джейн в объятия и с жаром поцеловал. Вокруг попискивали от зависти; кое-кто даже всхлипнул. Щелкали фотоаппараты, скрипач заиграл нечто жизнеутверждающее.

— Джейн, я люблю тебя, — шепнул Уилл.

— Я тоже тебя люблю, — ответила Джейн, едва не задохнувшись от удивления и всем сердцем желая, чтобы эти слова были правдой. Они и казались правдой. Вдобавок именно такого ответа ждал Уилл, разве нет? Именно это должна была сказать Джейн, чтобы все встало на свои места. Она прежде никому не говорила «люблю», только родителям, да и то — последний раз еще когда в школе училась. «Люблю» они слышали от дочери или перед поездкой в летний лагерь, или после возвращения с экскурсии.

Теперь и родители Джейн, и Максвеллы-старшие — в Лондоне. При мысли об этом почему-то упало сердце. Джейн допила шоколад. Максвеллы прилетели три дня назад на скромную церемонию по случаю помолвки; ее родителям было ближе добираться — из Уэльса. Все так быстро произошло, Джейн казалось, она угодила в водоворот, ситуацией управляет стихия, а не она сама. Мама и будущая свекровь тут же взялись за подготовку к пышной свадьбе, назначенной через шесть месяцев. Сначала — церемония в Уэльсе, затем, на бис, — во Флориде, в пляжном доме Максвеллов (если, конечно, «пляжный дом» — подходящее название для поместья).

Папа и будущий свекор держались друг с другом настороженно, говорили на общие темы. Оба хлопнули Уилла по спине, пожали ему руку. Мистер Максвелл смягчился, лично увидев, что обожаемый сын выбрал невесту из хорошей семьи, вдобавок ровню Максвеллам по доходам. Словом, свадебный механизм заработал, и Джейн почувствовала себя лишней шестеренкой.

Расплачиваясь за завтрак, Уилл немножко пофлиртовал с барменшей. А Джейн вспомнила, как он, дурачась и пародируя своего отца, ставил «галочки» в воображаемом списке невестиных добродетелей: «не разведенная, без детей, в моем вкусе, молодая, комильфо…»

— Эти качества, сын мой, без сомнения, важны. — Подобно отцу, Уилл сдвинул брови. — Но самое главное — происхождение. Одобряю твой выбор. Грейнджеры нам ровня, — добавил Уилл, чуть понизив голос. — Девушка не польстится на наши деньги, потому что привыкла иметь собственные.

Уилл великолепно подражал отцу: что тембр, что интонации — не отличить. Это Джейн три дня назад поняла, познакомившись с будущим свекром.

И родители Джейн, и Максвеллы считали, что «дети» слишком торопятся с таким важным делом, как вступление в законный брак; однако Уиллу удалось завоевать сердца будущих тестя и тещи. Джейн тоже понравилась Максвеллам. Все шестеро молча подняли бокалы и молча выпили игристого пенного нектара за прочность брачных уз.

Джейн вдруг почувствовала, что Уилл тянет ее за руку.

— Ну и где ты только что витала — в каких эмпиреях?

Уилл улыбался над липким брауни, очевидно, ничуть не беспокоясь за белизну своих великолепных зубов. Джейн поневоле рассмеялась.

— Разве я витала в эмпиреях? — произнесла она, поскольку потеряла нить разговора.

— Я же говорю — лучше всего нам сейчас улечься в постельку.

Джейн пришлось согласиться.

— Верно. В постели с тобой я чувствую себя полностью защищенной. Постель — самое безопасное место.

— Безопасное? Ох, ты меня пугаешь. Неужели ты стала сентиментальной?

— Вообще-то я пытаюсь быть романтичной, — рассмеялась Джейн.

— Тебе нечего бояться.

— Я не привыкла беспокоиться, — призналась Джейн. — До недавних пор я была в ответе только за себя и вообще ни о чем не волновалась. — Она запустила пальцы в волосы оттенка старого золота. — Мама и папа всегда были здоровы, деятельны и щедры, ничего плохого с нами не происходило. Понимаешь, о чем я? — Он кивнул, но Джейн все равно потупилась. — Чувство защищенности не покидало меня, даже когда я путешествовала в одиночестве. А теперь, вместе с тобой, в мою жизнь вошли самые разнообразные страхи и фобии. Теперь чего я только не боюсь.

Значит, вот в чем дело — Джейн боится неких пока неизвестных обстоятельств, событий, неведомых сил, которые могут разрушить ее блаженное состояние — влюбленности? любви? Погасить свет в ее сердце, убить надежды… значит, поэтому Джейн медлит отдаться этому чувству? Или она просто не хочет замуж, а делает вид, в том числе и перед самой собой, что причины нежелания глубоки и сложны?

— Джейн, — начал Уилл, подавшись к ней, — запомни: ни со мной, ни с нашими отношениями ничего не случится. Мы будем вместе. Так суждено. Пойдем растрясем завтрак.

Джейн сделала вид, что не расслышала последнюю фразу.

— Расскажи еще про линии лей. Чтоб потом не говорили, будто я невнимательная невеста, не интересуюсь работой своего нареченного.

Уилл принялся рассказывать; в процессе оживился. Джейн с удовольствием наблюдала его энтузиазм — как горячо он жестикулирует, какие у него изящные кисти рук, какие длинные пальцы; покраснела, вспомнив, как эти же самые руки удерживали, ласкали ее ягодицы, когда она закинула ногу Уиллу на бедро, а затем оседлала его. И волосы красивые, и так приятно касаются кожи. Именно на волосы Джейн обратила внимание в первую очередь. Уилл Максвелл этого не знал. Джейн наклонилась завязать шнурок, Уилл буквально об нее споткнулся. Так вот: волосы очень густые, золотистые — летом они наверняка выгорают и делаются платиновыми. Вдобавок вьются, ложатся прихотливыми волнами. Даже сейчас, при скудном свете зимнего лондонского утра, волосы Уилла каким-то непостижимым образом умудряются сиять. Перед знакомством с будущими родственниками Уилл подстригся — думал, это польстит невесте. Но сам он предпочитает носить длинные кудри, а чтобы не выглядеть лохматым, закладывает их за уши. Локоны ложатся на воротник, обрамляют безупречный овал лица. Кстати, Уилл пользуется не бритвой, а триммером — темно-золотая брутальная щетина бросает на его лицо загадочную тень. Джейн не раз отмечала, с каким восторгом смотрят на Уилла женщины; взять хотя бы сегодняшнюю барменшу, взять официанток — чуть глаза не сломали.