Лекси, 1978

Слава Богу, Дейзи, пристёгнутая к автокреслу, спала всю дорогу сюда от Инвернесса. Это значит, что вечером её нелегко будет уложить в кровать, но мне лучше уж спокойно проехать последние несколько миль. Я выключаю магнитофон, потому что меня уже тошнит от многочисленных детских песенок и мюзиклов Вест-Энда, которые я неоднократно прослушала за те два дня, что мы ехали в машине. Радио не переключается, так что я остаюсь слушать гудение двигателя и свои собственные мысли, пока извилистая дорога тянет нас на северо-запад.

Чем ближе мы подъезжаем, тем ощутимее становится чувство страха. Я не была здесь уже больше десяти лет. Конечно, мама приезжала ко мне несколько раз, но так редко, что мне порой казалось, будто поход на любую нашумевшую картину был для неё куда более значимым событием, чем выступления единственной дочери. Кажется, я всегда принимала как должное тот факт, что она никуда не денется из нашего маленького домика на побережье Лох-Ю, всегда будет меня ждать, если я захочу вернуться. Но возвращаться мне совершенно точно никогда не хотелось.

И вот я возвращаюсь, потому что у меня нет других вариантов. И уже поздно. Мамы больше нет. Я всё ещё не могу осознать окончательность этих слов. Как я смогу теперь без неё? Мы двое всегда были командой. Мы были друг у друга, и нам больше никто не был нужен. Именно она убедила меня уехать, поступить в театральную школу, помогла собрать чемодан. Я всегда знала, что, хотя мы находились на таком расстоянии друг от друга, она всегда была со мной рядом, когда я выходила на сцену. Но теперь я осталась одна, не считая уже моего собственного ребёнка, которого, как я знаю, за моей спиной будут называть безотцовщиной. Конечно, бывают оскорбления и похуже, и я не сомневаюсь, что они тоже прозвучат.

Злые языки будут болтать в переулках, у церковных ворот. И кто-то обязательно скажет, что история имеет свойство повторяться, и чего вы вообще ждали от девушки, которая родилась вне брака и уехала в большой город, чтобы петь на сцене? Скажут они и то, что голос, правда, у неё был, но что хорошего он ей принёс…

Дейзи вздрагивает и просыпается, когда машина с грохотом налетает на ограждение для прохода скота. Она в ужасе рыдает, обнаружив, что всё ещё пристёгнута к автокреслу, пытается вырваться, но не может, и это приводит к настоящей истерике.

— Тихо, зайка, — говорю я. — Мы уже почти дома. Надо только заехать в магазин и купить кое-что.

Было бы очень соблазнительно проехать через всю деревню, мимо старых ворот, ведущих к давно заброшенному поместью, и вырулить прямо к домику смотрителя, и ещё хотя бы несколько драгоценных последних часов не давать о себе знать. Но мне до смерти хочется чаю и чего-нибудь покрепче. И мне нужна еда на ужин. В доме, пустовавшем несколько месяцев, точно не будет ничего съедобного.

Если уж совсем честно, мысль о том, что придётся открыть дверь, переступить порог и оказаться в зябкой мрачной тишине комнат, которые всегда были полны жизни и света, меня пугает. Поездка по магазинам отсрочит момент, когда мне придётся столкнуться с тем, на что я так долго старалась не обращать внимания. Тоской. Чувством вины. И горем.

Я подъезжаю к магазину и вздыхаю, втянув запах далеко не самой чистой Дейзи, которая уже визжит во всю мощь своих лёгких.

— Тихо, моё сокровище. Подожди ещё несколько минут, и мы будем дома.

Я подхватываю её поудобнее, молясь про себя, чтобы в магазине никого не было, и толкаю дверь. Колокольчик звенит, сообщая о нашем визите, хотя и Дейзи справляется ничуть не хуже. Моя молчаливая молитва осталась неуслышанной, как обычно и бывает. К нам поворачиваются несколько человек.

— Ого, Лекси Гордон, это ты! Наконец-то вернулась домой, в Ардтуат!

Вопли Дейзи на секунду стихают, потому что ей нужно глотнуть воздуха. Приветствие в этой внезапной тишине звучит неожиданно громко, напоминая мне, что Александры Гордон, звезды мюзиклов, чьё имя когда-то было даже напечатано в программке шоу Вест-Энда, больше нет; здесь я всегда была и навсегда останусь Лекси.

— Мы как раз обсуждали, что приехала какая-то незнакомая машина, наверное кто-то новенький. И вы только гляньте на эту душечку, радость и гордость бабушки — покойся с миром, её светлая душа, — активно включается в разговор спешащая к нам Бриди Макдональд. Поток слов обрушивается на меня как волна. Она набирает в грудь побольше воздуха, и её ноздри тут же вздрагивают, уловив насыщенный запах, исходящий от подгузника Дейзи.

— Здрасьте, Бриди, — коротко киваю я ей и другим покупателям, мельком взглянув на них и слишком смущаясь, чтобы выделить кого-то из толпы. Сажаю Дейзи на плечи, беру корзинку и начинаю свой путь по тесным проходам в поисках того, что мне нужно. Бриди идёт за мной по пятам, забрасывая меня вопросами и умиляясь Дейзи, которая вновь начинает визжать.

Я отвечаю как можно тактичнее. Да, я вернулась. Да, меня долго не было. Да, я боюсь, что после целого дня в машине она выглядит не очень презентабельно. Я просто зашла купить кое-что по мелочи, а потом поедем домой, и я приведу её в порядок.

Я беру пачку чая и печенье. Мне очень мешают ёрзанье Дейзи, вопросы Бриди и сетка на бамбуковых шестах, под которую я неловко пытаюсь подлезть и достать пакет молока. Нет, пока я не знаю, сколько здесь пробуду. Нет, у меня пока никаких конкретных планов. Нет, пока не пою. Да, надо будет разобрать мамины вещи. Это очень мило с вашей стороны, спасибо, но я справлюсь и сама. Нет, продавать домик смотрителя не собираюсь.

Уже на грани отчаяния, я бросаю в корзину четыре сморщенных морковки, помятую луковицу и бутылку тоника. Ищу лимоны, но их нет, не считая тех, что сделаны из ярко-жёлтого пластика. Картошки тоже не осталось, так что беру упаковку пюре и — поскольку я уже не в силах сегодня готовить что-то серьёзное — мясные консервы, а также замороженный пирог с почками.

Наконец я добираюсь до кассы. Покупатели, судя по всему, никуда не торопятся, с радостью слушают вопросы Бриди и мои ответы. Их молчаливое осуждение прямо кружит над моей головой, как ястреб, который того и гляди вцепится в свою добычу. Ставлю корзинку на кассу, усаживаю поудобнее на плечах свою потную, плохо пахнущую дочь, радуясь, что она наконец успокоилась. Оглянувшись через плечо, я понимаю, что причина этого — шоколадное драже, которое ей скормила Бриди. Теперь Дейзи вытирает ладошки о мою замшевую куртку. Эту куртку я купила в прошлой жизни, когда у меня были деньги и когда мой образ сочетался с такой роскошной одеждой. Теперь я ношу её потому, что не могу позволить себе купить что-то более практичное. Я понимаю, как она смотрится. Такой куртке здесь не место. Как и её владелице.

Я улыбаюсь Мораг, продавщице. Женщины наблюдают, как та берёт каждую мою покупку и кладёт в бумажный пакет с логотипом, а я вспоминаю ещё кое-что.

— Да, и бутылку джина, пожалуйста.

Она достаёт бутылку с полки, и я старательно избегаю встречаться глазами с женщинами. Их осуждение, висящее в воздухе, становится ещё более плотным. Я расплачиваюсь, поднимаю глаза и вызывающе улыбаюсь всей компании.

— Привет, Лекси, — говорит молодая блондинка с коляской, сидящий в которой безукоризненно одетый малыш чуть постарше Дейзи наблюдает за происходящим, широко распахнув голубые глаза. Я не сразу узнаю блондинку.

— Элсбет? Привет! Рада тебя видеть. У тебя теперь тоже маленький?

В школе мы дружили, но после того как я уехала, перестали общаться. Она кивает, но не предпринимает попыток продолжить разговор.

Я неловко наклоняюсь за пакетом, одновременно пытаясь удержать Дейзи. Она очаровательно улыбается Бриди, Мораг, Элсбет и всем остальным женщинам, её щёки горят, ресницы блестят от недавних слёз.

— Давай помогу, — предлагает Бриди и пытается забрать у меня пакет, но я качаю головой. Если она увидит, что моя машина до потолка забита моими роскошными нарядами, тут-то мне и крышка. Мало того, что все скоро поймут, какая я плохая мать ребёнка-безотцовщины, так еще всем сразу же станет ясно, что я вернулась в Ардтуат, поджав хвост, нищая, безработная, опоздав на несколько месяцев и не успев позаботиться о своей несчастной матери в последние дни её жизни.

— Не беспокойтесь, я сама. Если можно, подержите мне дверь. Спасибо.

Когда я ставлю коробку на капот машины и роюсь в сумке в поисках ключей, пирог выскальзывает и с грохотом падает на асфальт. Несколько человек за окном магазина поворачиваются к нам.

Я открываю дверь и усаживаю Дейзи на сиденье. Неудивительно, что она тут же во весь голос высказывает своё возмущение по этому поводу. Я молча застёгиваю ремень, потому что, если раскрою рот, не факт, что сама удержусь или от таких же громких ругательств, или от слёз.

Я пытаюсь поднять пирог, но рядом уже стоит Элсбет, а её глазастый малыш невозмутимо смотрит на меня.

— Вот, — говорит она, протягивая мне помятую коробку.

— Спасибо. Так себе ужин, но на сегодня сгодится, — начинаю взволнованно от смущения и стыда лепетать я.

Элсбет кивает, заглядывает в окно машины, пытаясь рассмотреть коробку с кухонными принадлежностями и настольную лампу. Кажется, она хочет что-то сказать, но передумывает и разворачивает коляску.