Фири Макфолен

Без ума от тебя

Пролог

— Здравствуйте, вы шафер? Сэм, да? Я — Харриет, сегодняшний фотограф, — в качестве лишнего подтверждения она подняла висевший на ремне Nikon D580. — Где жених?

Шафер посмотрел на нее с выражением неподдельного отчаяния. Лицо у него блестело от пота, точно его помазали взбитым яйцом и готовятся запечь в духовке при 180 градусах до образования румяной хрустящей корочки.

Последовала долгая неловкая пауза, в продолжение которой Харриет задавалась вопросом, а не немой ли он.

— Он ушел, Харриет, — наконец проквакал Сэм, глядя на нее диким взглядом.

Это было сказано с обреченностью, которая обычно подразумевает: отошел в мир иной.

— Кто ушел?

— Жених!

Шафер выразительно повел руками, указывая на пустующее рядом место.

Харриет бросила взгляд на часы. До начала церемонии оставалось десять минут.

— Так верните его быстро, иначе невеста прибудет без него, — требовательно прошептала она.

— В том и дело, — сказал Сэм, выглядя так, точно ему без анестезии ампутировали ступню на борту корабля-призрака в разгар шторма. — Он совсем ушел. Навсегда.

— Ушел? В смысле?..

— В смысле свалил в закат, передумал жениться, — проговорил себе под нос Сэм, пуча глаза.

— Ни хрена себе! — прошипела Харриет. — А он объяснил… почему?

— Я ШУТЯ сказал, что он не обязан это делать, если не уверен, а он спросил, мол, ты серьезно, а я сказал, почему нет? Он сказал, потому что я не хочу, а я спросил, мол, это ты от нервов? А он сказал, нет, а ты действительно считаешь, что я не обязан это делать? И мне пришлось сказать, ну да, пожалуй. А он сказал, ладно, мол, тогда я пошел, извинись тут за меня.

Сэм выдал это на одном дыхании и, закончив, глотнул воздуха. Он прижал руку к груди, к белоснежно-белой рубашке, а когда отнял, на ткани отпечаталась его потная ладонь. Выглядело это трагикомично.

— Сейчас мне предстоит сказать Крис, что он ее бросил. О, гребаная жизнь!

Сэм закрыл глаза, явно желая телепортироваться из церкви в стиле неоготики на окраине Лидса.

Харриет не была готова к такому обороту дела. Ее наняли фотографировать все этапы свадебного торжества — от сборов брачующихся до первого танца. Не всегда все шло по плану — бывало, шафер напивался так, что лыка не вязал, диджей включал «левый» трек, а шоколадный фонтан плевался собачьим кормом и водопроводной водой. Но брачные узы всегда скреплялись. А сейчас потенциальный муж подался в бега и намечался кризис.

— Он сказал викарию? — сквозь зубы поинтересовалась Харриет, сохраняя на лице фальшивую улыбку на случай, если за ними наблюдают.

— Да. На это у него ума хватило, — сказал Сэм.

— И где сейчас викарий?

— Курит за углом.

— Что? Разве викариям можно курить?

— Не знаю, но, учитывая обстоятельства, я решил, что не вправе ему указывать.

Харриет кивнула. И правильно. Бог ему судья.

— Это из-за меня? Из-за глупой фразы, что он не обязан это делать?

Казалось, Сэм вот-вот разрыдается.

— Нет! — категорическим шепотом возразила Харриет. — Одним внушением такого не добиться.

— Ее нужно перехватить, да? Будет хуже, если она дойдет до дверей?

— Безусловно.

Если невесту увидят при полном параде, публичное унижение будет невыносимым. Если до всех дойдет, когда дойдет до нее. Кристина, которая наняла Харриет, была не из тех особ, которые легко сносят разочарование, не говоря уже о катастрофе. Она была миниатюрная, как куколка, с иссиня-черными волосами и держалась уверенно, даже высокомерно. На этапе свадебных приготовлений жених был слишком занят и с Харриет не встречался, что, как ей сейчас казалось, было симптоматично.

— Он точно-точно не вернется?

Физиономия Сэма выражала панику и агонию.

— Нет.

— Как он мог так поступить с вами и с ней?

Учитывая, что Харриет не была знакома с женихом-кидалой, это было несколько странное заявление. Как [абсолютно посторонний человек] мог поступить подобным образом?!

Она бросила взгляд за спину, на оживленных, гомонящих гостей, и ей стало за них обидно.

— Я пойду с вами, — сказала она, и Сэм признательно кивнул.

Опустив головы, они решительным шагом двинулись по проходу, спустились во дворик и пошли по тропинке среди замшелых надгробий. На подходе к дороге Харриет увидела украшенный лентами белый «Роллс-ройс», который двигался по тротуару, и почувствовала приступ тошноты. Бедняжка Кристина.

И бедняга Сэм. Он надул щеки, резко выдохнул, запустил пальцы себе в шевелюру, а затем, по-видимому, вспомнил, что волосы приглажены гелем.

— Это не ваша вина, — сказала Харриет, и Сэм, уже не способный поддерживать словесный контакт, мотнул головой.

— Пожелайте мне удачи, — наконец произнес он затравленным голосом и пошел.

— Удачи, — тихо сказала Харриет.

Фраза повисла в воздухе, смущая своей неуместностью.

Харриет поняла, что не в силах видеть, как невеста заходится в истерике. Лично ее участие в мероприятии завершилось. Она развернулась и пошла в противоположную сторону, глядя на свои вишнево-красные «Док Мартинсы», ступавшие по облетевшим лепесткам вишен, и мысленно считая шаги: один, два, три, четыре, пять, ше…

Пронзительный крик разорвал тишину. Харриет встала как вкопанная, сердце отчаянно колотилось.

Она повернулась: миниатюрная женщина в шикарном платье из атласа цвета слоновой кости лупцевала Сэма по физиономии.

Сэм отступал, держась за окровавленный нос. Отец невесты выскочил из машины, как горилла, удирающая из сафари-парка, — и началось.

Глава 1

Месяц спустя

— Прочитай меню еще раз, а? Совсем вылетело из головы, что на горячее, — сказал Джонатан, лихо поворачивая на углу, так что серебряный «Мерседес» проехал опасно близко к каменной стене.

Харриет всегда поражало, насколько его стиль вождения выпадал из общей манеры. Усаживаясь за руль, безобидный и осторожный Джон начинал вести себя вызывающе и даже задиристо.

Харриет разблокировала телефон, нашла нужную страницу и прочитала:

— Оленина по-йоркширски… разноцветная морковь… черемша… пикантный соус из кешью.

— А черемша — это что еще за штука? И, нужно сказать, я не совсем понимаю, что входит в состав пикантного соуса из кешью.

— Я думала, ты работаешь в пищевой отрасли.

— Но не в той его части, где производят пикантный соус из кешью.

Харриет принялась гуглить, периодически хватаясь свободной рукой за дверную ручку, чтобы не укачало.

— Черемша — это многолетнее цветущее растение рода лук из семейства амариллисовых. По вкусу напоминает чеснок.

— Ясно. А они в курсе моих пищевых особенностей?

У него была аллергия на салат. Порой Харриет казалось, что в этих немногих словах весь Джон. Аллергия на салат — разве такое бывает? Только представьте конфуз при полицейском дознании — причина смерти: радиччио.

— Твоя мама сказала, что возьмет это на себя.

А если заявит, что ничего такого не говорила, то у меня для доказательства есть сообщения.

Харриет уже уяснила, что отношения с родными Джона требовали бдительности смотрителя Военного бункера Черчилля. В присутствии Джаклин Барраклаф допускалось дремать только одним глазом.

Харриет сунула телефон обратно в сумку и прибавила громкость радио. Дуэт Everything But the Girl исполнял «Missing».

— Слушай, Хэтс, выключи, а? У меня опять мигрень, — сказал Джон.

— Конечно, сверни на обочину.

— Что?

— Выключила. Ничего.

Джон недоуменно посмотрел на нее. Он принадлежал к тем людям, которые считают, что у них отличное чувство юмора. В его случае чувство юмора напоминало охранную сигнализацию: могло сработать при включении, но он часто забывал его включать.

— Да будет тебе известно, Джону Ф. Кеннеди приходилось заниматься сексом несколько раз в день, иначе у него болела голова.

— Принимая во внимание его загруженность, это было неудобно. А что, ибупрофен не помогал?

— Нет, ему помогала Мэрилин Монро.

— Ах да.

Харриет чувствовала, что слегка раздражала его. Не дай бог ляпнуть такое в присутствии его чопорных родителей, а сейчас они неуклонно приближались к их планетарной орбите. Джон уже настроился и хотел, чтобы Харриет вела себя соответственно. Как актриса, входящая в образ на площадке перед командой «Мотор!»

— Полагаю, для Джоффри Баратеона готовят куриные наггетсы и чипсы? — сказала Харриет.

Джон покосился на нее и недовольно цокнул языком.

— С ним все не так плохо. Ему скоро двенадцать, вступает во взрослую жизнь. А в детстве мы все бываем несносными.

Харриет промолчала. Джеки, мать Джона, его отец, Мартин-старший, брат Мартин-младший с женой Мелиссой и их одиннадцатилетним сынишкой Барти (или Бартоломью, как его называли, когда отчитывали, что, по мнению Харриет, могло бы случаться почаще) всей компанией застряли в одной большой несносной фазе.

В отношении собственного семейства Джон придерживался двойственной позиции: он никогда не отрицал, что они вели себя как законченные поганцы, потому что это было слишком очевидно. С другой стороны, он никогда не усматривал в их действиях злого умысла, что, как считала Харриет, свидетельствовало о нехватке прозорливости и критического мышления.