Глава 8

В атмосферном полумраке пустого ресторана в Хедингли подруга Харриет Лорна сорвалась со стула, отодвинув его с резким скрипом, и театральным жестом сложила руки на груди.

— ДА, МАТЬ ТВОЮ! Я думала, ты скажешь, что ВЫХОДИШЬ ЗАМУЖ ЗА ЭТОГО КЛОУНА. О. ГОСПОДИ, КАМЕНЬ С ДУШИ! Меня всю трясет, смотри, всю трясет!

В качестве доказательства Лорна вытянула руки, и Харриет удивленно похлопала глазами, не находя слов.

Она сказала Лорне, что у нее есть новости, а та с опаской ответила: хорошо, мол, тогда, как обычно, в четверг вечером у меня. Они частенько встречались на неделе в ресторанчике Лорны, потому что по пятницам и субботам Харриет, как правило, работала.

Войдя в ресторан, она заметила, что подруга не в себе и явно напряглась, когда речь зашла о новостях. Однако на фразе «Я ушла от Джона» Лорна заликовала, как на национальном параде. Клоун?

— Тебе… не нравился Джон?

Харриет задумалась, мысленно анализируя, как она относится к этому факту. Нет, особых иллюзий она не питала, но оценивала отношение подруги к Джону где-то в диапазоне от добродушного до чуточку презрительного, поэтому столь бурная радость стала для нее сюрпризом.

Она решила, что на три четверти заинтригована такой реакцией, а в остатке идут добрые слова в адрес Джона, и то в основном из чувства вины.

Лорна снова уселась на место.

— Я имею в виду, жаль и все такое, что обычно говорят в подобных случаях, — при этих словах подруги Харриет утробно хохотнула, — но это было на сто процентов правильное решение, верно?

Харриет печально кивнула.

— Но я чувствую себя ужасно из-за того, что сделала ему так больно. Давно следовало прекратить это, а я затянула, и он вообразил, что мы поженимся.

И само собой, лелеял смутные ожидания насчет потомства. Харриет была не против детей — в отличие от брака, — хотя они никогда не говорили на эту тему. Она подозревала, что семейство Джона не одобрит беременность вне брачных уз, а значит, он планировал разобраться с пунктом А и плавно перейти к пункту Б. Порой размеры айсберга, обоюдно выпускаемые из поля зрения, действительно изумляют.

— Я бы не сказала, что Джон был мне активно неприятен, — продолжала Лорна, — но… он оказывал на тебя пагубное действие и совершенно тебе не подходил. Чем дольше продолжались ваши отношения, тем меньше мне хотелось с ним общаться. Да, можно сказать, что он мне не нравился. В количественном отношении моей антипатии хватило бы на мини-юбку.

— А скажи я, что выхожу за него, то так бы жила до конца дней, не зная, что моя лучшая подруга на дух не выносит моего мужа?

— О нет, — хохотнула Лорна. — Я бы сказала. Я бы рискнула. Вообще-то собиралась сделать это сегодня и потому откладывала кирпичи.

Ясно. Выброс адреналина объяснялся бурной радостью в связи с тем, что драматический разрыв отменялся.

— По такому случаю хорошего вина и музыку повеселее, — объявила Лорна, снова срываясь с места и первым делом включая на телефоне Джорджа Майкла через голубую блютуз-колонку «Робертс Бикон» (в этом месте царил высокотехнологичный хипстерский китч), а затем принимаясь обыскивать холодильник с подсветкой за барной стойкой.

В прежней жизни Лорна трудилась в телефонной компании и ненавидела работу всей душой. Когда ей было под тридцать, она упала в открытый дорожный люк, сломала ногу и получила солидную компенсацию. («О том, что я выпила упаковку пива «Десперадос» и на пару с Гетином-айтишником отплясывала танец из «Криминального чтива», им было знать не обязательно. У меня на Гетина были виды, но трах обломился, потому что пришлось лежать на растяжке, а он даже не позвонил».)

Период восстановления и денежные средства Лорна использовала на то, чтобы начать жизнь заново в качестве хозяйки «Дивертисмента» — бистро-бара со средиземноморской кухней. «Диверс» был ее детищем, причиной стрессов и головняков, но она, как истинная мать, любила его от этого не меньше.

Лорна поставила на стол бутылку апельсинового вина и пока открывала его, Харриет поведала ей байку про «колечко на тарелочке».

У Лорны отвалилась челюсть.

— Неправильно понял, говоришь? Знаешь, как я это называю, — тотальный эгоизм! Такое дерьмо можно замутить, только если совсем нет дела до того, что чувствует другой. Он относился к тебе как к премиальному поросенку. Кормил желудями и возил на выставки.

— Он не настолько плох! Он не бездушный. Он так не думал.

— Если он бессознательно относился к тебе как к трофею, Хэтли, если делал это неумышленно… разве это что-то меняет в конечном счете? Он по-прежнему это делает.

— Хм.

Прежде она никогда не думала о Джоне в таком философском ключе. Если считать, что все должно быть по-твоему, сильно ли это отличается от того, чтобы подстраивать в свою пользу? Не посчитаться с чувствами и относиться к ним наплевательски — а велика ли разница?

С тех пор она размышляла над тем, в какой мере ее желания учитывались в его жизненной бухгалтерии. Судя по всему, ход рассуждений был такой: Я люблю Харриет → Я люблю свою семью → Я хочу на ней жениться = бинго, сплошная любовь и позитив. За минусом того, что во всех случаях на первом месте стояло «Я».

— Еще я обратила внимание на денежную проблему, — сказала Лорна, сделав большой глоток вина. — Я ничего не говорила, потому что ты далека от материальных вопросов. Он тебя покупал, более того, он прекрасно понимал, чем занимается.

Она два года сдерживала себя и теперь, получив возможность скинуть корсет, вздохнула полной грудью и почувствовала себя комфортно. (Возможно, сегодня корсет был на ней в буквальном смысле: иначе она бы не втиснулась в бананово-желтое шифоновое платье, в котором была на выпускном. Образ дополняли кислотно-розовые «биркенштоки». Белокурая хозяйка «Дивертисмента» была известна своей необузданностью в моде. Джон как-то заметил, что Лорна выглядит так, точно «проигралась на ставках». Тон был неодобрительный, но суть схвачена точно. С той лишь разницей, что Лорна, по мнению Харриет, всегда делала беспроигрышные ставки.)

— Иными словами… я продавалась и это моя вина?

— Нет, все обстояло хитрее. Всякий раз, когда возникала опасность, что ты задумаешься и придешь в чувство, возникала идея: «А не махнуть ли нам на уик-энд в Рейкьявик?», или «Давай рванем в Йорк, в тамошнем ресторанчике кормят так, что ум отъешь!», или «Приглашай подруг на ужин, а я спущусь в винный погребок».

Харриет совсем забыла о том случае. Джон достал бутылку стоимостью в тысячу фунтов, когда все уже были подшофе. Жест был эффектный, но всех напряг: с беззаботной полупьяной болтовни пришлось переключаться на изъявления признательности, поскольку он напыщенно толковал им про «вишнево-смородиновый букет с гармоничным продолжительным послевкусием». Потом у них случилось неприятное объяснение — Джон недоумевал, как это щедрость может быть воспринята превратно.

— Если бы он работал в салоне оптики, манипулятивный механизм вскрылся бы гораздо раньше.

— Не понимаю, каким образом это освобождает от ответственности меня, если, по твоим словам, я бы не осталась с ним, будь он на мели?

— Я не говорю, что ты побуждала его к тратам… Он взращивал в тебе чувство благодарности. Постоянно. Ты чувствовала благодарность, потому что он носился с тобой и в подтверждение этого совершал безумные траты, а ты из благодарности считала, что обязана состоять в этих отношениях. Он швырялся деньгами, чтобы ты чувствовала себя обязанной, и держал ситуацию под контролем. Это была не щедрость, а способ удержания власти.

Харриет поморщилась. Об этом нужно будет подумать, но каким образом это оправдывало ее, она не понимала. Потом ей снова припомнились собственные попытки установить платежное равенство, которые Джон решительно пресекал, и она смирялась. Как она сейчас запоздало понимала, это был способ лишить ее самостоятельности.

— И у него не было ни малейшего шанса пройти мой тест «Гластонбери: день третий». Я считаю, он безошибочный.

— И о чем он?

— О третьем дне фестиваля. Дождь, грязь, в ассенизаторской машине, очищающей туалетные кабины, случайно нажимают не ту кнопку, и все дерьмо выливается на палатку, которая накрывает вас обоих. А вы в этот момент хаваете бич-пакет с лучком, и похмелье от сидра такое, что легче умереть. А хедлайнер воскресного концерта — Toploader. И как, по-твоему, есть повод для смеха?

— Это очень тяжелый тест, Лорна.

— Проверен на собственном опыте. Если все правильно, то гадости каким-то чудом делают так, что химия усиливается. Тогда понимаешь, какие чувства вас связывают. Либо в худшие моменты вам хорошо, либо выясняется, что ваши отношения — это внешняя лабуда и полный звездец.

— Вряд ли кому-нибудь под силу убедить меня в том, что не перемазаться фекалиями — это полный звездец.

Они переглянулись и покатились со смеху. Харриет ощутила легкое чувство вины при мысли о том, как противно было бы Джону, стань он свидетелем подобной сцены.

— Я так рада, что у тебя открылись глаза. И еще, — быстро проговорила она, — тебе хотелось доброты, и я знаю почему. Уверена, все именно так ощущалось.