— Ты знаешь все, что там написано?

— Думаю, да. Тиберий выражался хоть и несколько выспренно, однако точно.

— Убирайся вон, Лаура.

— Похоже, ты здорово вымотался.

— Победа всегда выматывает. А теперь оставь меня.

— Это все, что ты смог сказать с тех пор, как я опять увиделась с тобой: «Оставь меня». А разве ты оставляешь меня в покое?

— Но я-то никого не убивал.

— Ты хоть сознаешь, что твой отчет вызовет во Франции политический скандал? Если я и убила Анри, какое тебе дело до этого? Твоя карьера, наверно, поважнее.

— Ты хочешь, чтобы я своим молчанием покрыл убийцу?

— Почему бы и нет?

— А что, по-твоему, должно заставить меня согласиться?

— Склонность к красивым жестам, душевное благородство, воспоминания о прошлом. Все вместе.

— Хватит пить, Лаура.

— Не волнуйся, я предупрежу тебя, когда почувствую, что пьяна. Ты уничтожишь отчет?

— Нет. Но твой приход поможет мне дополнить его. Итак, у тебя связи в римском преступном мире? Ты возишь контрабанду?

— Вовсе нет. Это мой чемодан возит контрабанду. Когда я приезжаю в Рим, чемодан пуст. Когда уезжаю, он набит всякой дребеденью. Что я могу сделать? Этот чемодан живет своей собственной, чемоданной жизнью. Если ему нравится таскать туда-сюда кучу барахла, это его личное дело, я не собираюсь вмешиваться. Нельзя же бросать чемодан за то, что время от времени он ведет себя независимо. Он вроде ребенка, который постоянно убегает из дому: к его выходкам остается только привыкнуть. Но как бы там ни было, я уверена, что с любым другим чемоданом начнется то же самое. Знаешь, позавчера это произошло с моей сумочкой, видно, она подхватила инфекцию. На пути туда была легкая, на обратном пути стала тяжелая. Давай, Ришар, делай пометки в блокноте, массу коротеньких пометочек. Они просто чудо, эти пометки, одна дополняет другую: Лаура Валюбер то, Лаура Валюбер это, Лаура Валюбер прячет свою дочь в крысиной норе, Лаура Валюбер чемоданами возит контрабанду и в довершение всего пьет джин в комнате своего мучителя и экс-любовника, куда она проникла, взломав дверь. Запиши все это, милый, из этого получится великолепный отчет. Нет, в самом деле великолепный.

— Что в этом чемодане?

— А ты у него спроси, Ришар, ведь это факт его личной жизни. Думаю, он подбирает все, что ему попадется. У нас такие чемоданы, каких мы заслуживаем. Отметь это в своем блокноте.

— Сколько времени это продолжается?

— С тех пор, как он достиг половой зрелости. У чемоданов она обычно наступает в очень юном возрасте. У моего наступила по меньшей мере двадцать три года назад. Так что мой чемодан уже старый развратник.

— Это приносит доход?

— Да, и неплохой. Его хватало на содержание Габриэллы.

— И ты не стыдишься этого?

— А ты этого стыдишься?

Валанс не ответил и бегло записал что-то в блокноте.

— Пиши старательнее, — посоветовала Лаура. — Главное в жизни — быть старательным.

— Как епископ узнал об этом?

— Однажды он провожал меня на поезд и чемодан раскрылся у него на глазах. Наверно, был потрясен видом епископского облачения. В тот день Лоренцо почему-то надел нагрудный крест. В общем, чемодан вдруг упал и вывалил наружу все свои потроха, зрелище, скажу я тебе, было не из приятных, мне стало стыдно за него.

— Ты рылась в письменном столе мужа и нашла там отчеты Мартеле?

— Да, Ришар.

— Когда ты последний раз была в Риме, то заметила, что за тобой следят?

— Да, Ришар.

— И тем не менее отправилась на встречу с Колорадским Жуком и его шайкой?

— Я заметила Мартеле только на следующее утро, когда пошла к Габриэлле.

— О чем ты подумала, когда обнаружила эти отчеты? О чем ты подумала, когда узнала, что Анри собирается в Рим?

— Подумала, что я здорово влипла, а Анри здорово не повезло.

— В субботу ты перебралась в загородный дом, от которого рукой подать до аэропорта.

— Этот дом такой умиротворяющий.

— Ты запрограммировала лампы, чтобы они зажглись в нужное время, и около шести вечера вышла из дому. Вернулась поздним утром, легла в постель и позвонила привратнице, чтобы она принесла тебе завтрак. Это называется сфабриковать себе фальшивое алиби.

— Просто «сфабриковать алиби», дорогой. Правосудие такого не прощает.

— Затем ты вернулась в Рим. Там ты бесстрашно опознала тело, предупредила твоих дорогих друзей, чтобы они вели себя спокойно, и стала ждать, когда произойдет чудо: в расследование вмешается правительство и дело положат в долгий ящик.

— Как тебе угодно, мой милый. Напиши, что тебе сердце подскажет, можешь написать и это, если тебе так хочется.

— Ты в стельку пьяная, Лаура.

— Пока еще нет. Я же тебе сказала: когда это случится, я тебя предупрежу. Ты слишком торопишься, нельзя опьянеть так быстро, особенно если человек может выпить столько, сколько я.

— Ладно, — сказал Валанс, закрывая блокнот. — Думаю, теперь у нас есть все, что нам нужно.

— Неправда, не хватает еще моей головы в корзине.

— Смертную казнь отменили. Ты прекрасно это знаешь.

— Ах, до чего мне нравится, когда ты так говоришь, Ришар. Ты настрочил все эти бумаги про меня? В последние дни ты потратил на меня много времени. Я очень тронута. Ты собрал замечательное досье. А теперь отдай его мне.

— Перестань, Лаура.

— Кое о чем ты меня еще не спросил. Я имею в виду цикуту.

— И что?

— Когда я успела приготовить яд? Где? Каким образом? А ведь это существенно. Все, что связано с цикутой, ты оставил без внимания.

Валанс с недовольным видом снова открыл свою папку:

— А в каком смысле это важно?

— Все детали имеют значение, Ришар. Ты должен создать для обвинения прочную доказательную базу.

— Отлично. Так где же ты взяла цикуту?

— В цветочном магазине, полагаю. Ведь она не растет ни в Париже, ни возле моего загородного дома. Вообще-то я никогда в жизни не видела цикуты. Это растение из семейства зонтичных, вот все, что я о ней знаю.

Валанс пожал плечами:

— Где ты приготовила яд?

— В туалете самолета, на маленькой электрической плитке.

— Где ты приготовила яд, Лаура? Дома?

— Нет, пока стояла в очереди в аэропорту. Я попросила у стюардессы мисочку и пестик. Это нетрудно достать.

— Ты хочешь вывести меня из равновесия, Лаура?

— Да нет же, я мучительно стараюсь тебе помочь. Я напрягаюсь изо всех сил, соображая, где я могла бы достать эту чертову цикуту и приготовить из нее яд. К несчастью, я не уверена в том, что сумею отличить цикуту от кервеля. Может быть, у Анри сделалось несварение от кервеля, и он от этого умер?

— Ну, сейчас-то ты точно пьяная, — сказал Ришар и с силой захлопнул папку.

— Сейчас — да, вполне возможно. Но это не отменяет того досадного обстоятельства, что ты ни черта не знаешь о цикуте, верно?

— Нет.

Лаура встала и взяла в руки папку. Она перелистала бумаги каким-то неуверенным движением, придерживая рукой волосы, падавшие ей на лицо. Затем со вздохом раскрыла ладони, и документы из папки разлетелись по полу.

— Какая чушь, Ришар, — сказала она. — Все эти аккуратные строчки, одна под другой, — это просто кошмар. Так ты, выходит, ничего не понимаешь? Ты ничего не заметил?

И тут у нее полились слезы. Как это по-женски, промелькнуло у нее в голове. Она сжала нос у основания, чтобы слезы перестали течь.

— Так ты ничего не понимаешь? Все эти ужасы? Эти рейсы на самолете, туда-обратно за одну ночь? Эта цикута? Это гнусное убийство из-за денег? Ты во всем этом не разобрался?

Слезы не давали ей говорить нормально. Пришлось кричать:

— Что ты на меня навесил, негодяй? Ты навесил на меня кровавый груз и хочешь, чтобы я доставила его прямо в зал суда? Неужели ты не понимаешь, что я не трогала Анри? Что я никогда никого не трогаю? Да, я скрывала от всех Габриэллу, да, у меня чемодан с сюрпризами, да, все так, можешь повторять это хоть сто раз! Но насчет цикуты — это не ко мне! Ты просто дерьмо, Ришар. Да, в субботу вечером я запрограммировала лампы, да, ночью меня не было дома. Но я была не в Риме, Ришар, не в Риме! Мне надо было предупредить подельников, ведь Анри уже почти раскрыл наш секрет. Ночью я навестила каждого из них и велела им быть осторожнее. И вернулась домой только утром. А потом мне позвонили и сказали, что Анри убит. Ты отдаешь себе отчет в том, что цикута не растет на огороде и я не могла бы найти ее на грядке с редиской? Плевать мне на цикуту! Плевать!

Лаура упала в кресло, уронила голову на колени и прикрыла ее согнутыми руками. Ришар Валанс подбирал бумаги, рассыпанные по полу.

— Ты мне веришь? — спросила она.

— Нет.

Лаура выпрямилась, вытерла глаза:

— Давай, Ришар. Аккуратно собирай свое «дело Валюбера». Разложи все по порядку и отнеси папку легавым. А потом уезжай, да, уезжай, черт возьми, уезжай!

Она встала. У нее так сдавило грудь, что казалось, она не сможет идти. Она огляделась, ища дверь:

— Завтра утром ты отнесешь отчет тому поганенькому полицейскому?

— Да, — ответил Валанс.

— Когда двадцать лет назад ты удрал от меня, я кричала и рыдала. Долгие годы ты как живой вставал у меня перед глазами, я напрягалась, чтобы не дать воспоминанию изгладиться. Позавчера вечером, когда мы встретились, я была взволнована. А теперь мне хочется, чтобы ты отдал свой мерзкий отчет, мне хочется, чтобы ты уехал, и еще мне хочется, чтобы жизнь замучила тебя до смерти.