— Тупик, — резюмировал Данглар.
— Неужели, капитан? Вы понимаете, что до Лизы судья убил пятерых человек и двоих после нее. Восемь убийств за тридцать четыре года. Это не работа серийного убийцы, а дело всей жизни, целая программа. Я вычислил первые пять преступлений благодаря архивам, но мог найти не все. Потом я шел за ним по пятам и следил за новостями. Фюльжанс знал, что я не смирился. Из-за меня он постоянно убегал, ускользал как змей. Но дело не кончено, Данглар. Фюльжанс вылез из могилы и убил в девятый раз в Шильтигеме. Это его рука, я знаю. Три удара в линию. Я должен съездить туда, проверить замеры, но уверен — длина линии не будет превышать шестнадцати и девяти десятых сантиметра. Шило было новым. Задержанный — бездомный алкоголик, потерявший память. Все сходится.
— И все-таки, — поморщился Данглар, — вместе с Шильтигемом мы имеем серию убийств, растянувшуюся на пятьдесят четыре года. Ничего подобного нет в анналах криминалистики.
— Трезубец — это тоже нечто невиданное. Исчадье ада. Чудовище. Не знаю, как вас убедить. Вы ведь его не знали.
— И все-таки, — повторил Данглар. — Он остановился в восемьдесят третьем и продолжил двадцать лет спустя? Бессмыслица.
— Почему вы решили, что он не убивал все это время?
— Вы сами сказали, что отслеживали события. И двадцать лет было тихо.
— Потому что я остановился в восемьдесят седьмом году. Я преследовал его четырнадцать лет, а не тридцать.
Данглар удивленно поднял голову:
— Почему? Устали? Или на вас оказывали давление?
Адамберг поднялся, походил по комнате, склонив голову к раненой руке, вернулся к столу и наклонился к своему заместителю:
— Потому что в восемьдесят седьмом году он умер.
— Что?
— Умер. Судья Фюльжанс умер шестнадцать лет назад, в Ришелье, в собственном доме. Девятнадцатого ноября восемьдесят седьмого года.
— Господи, вы уверены?
— Разумеется. Я узнал из газет и был на его похоронах. Видел, как гроб опускали в могилу, как земля приняла это чудовище. В тот черный день я утратил надежду оправдать брата. Судья ускользнул от меня навсегда.
Наступила долгая тишина. Данглар не знал, что делать. Он был совершенно ошеломлен и механическим жестом выравнивал стопку папок.
— Давайте, Данглар, выскажите свое предположение. Смелее.
— Шильтигем, — прошептал Данглар.
— Вот именно, Шильтигем. Судья восстал из ада, и у меня снова есть шанс. Понимаете? Мне повезло. И на сей раз я удачу не упущу.
— Если я правильно понял, — осторожно начал Данглар, — у него не было ни ученика, ни сына, ни имитатора?
— Никого. Ни жены, ни детей. Судья — одинокий хищник. Шильтигем — это его рук дело, подражатель тут ни при чем.
Тревога лишила капитана дара речи. Он колебался, но в конце концов решил взять мягкостью.
— Последнее убийство вас подкосило. Это всего лишь ужасное совпадение.
— Нет, Данглар, нет.
— Комиссар, — спокойно произнес Данглар, — судья умер шестнадцать лет назад. Превратился в прах и тлен.
— Да мне до этого и дела нет! Значение имеет только девушка из Шильтигема.
— Черт возьми, — вскинулся Данглар, — да о чем вы? Полагаете, что судья восстал из мертвых?
— Я верю фактам. Это он, удача ко мне вернулась. Кстати, мне были знамения.
— Какие «знамения»?
— Знаки, сигналы тревоги. Официантка в баре, плакат, кнопки.
Данглар вскочил, придя в ужас.
— Черт возьми, какие «знаки»? Вы стали мистиком? За чем вы гонитесь, комиссар? За призраком? За привидением? За живым мертвецом? И где он живет? В вашем мозгу?
— Я гонюсь за Трезубцем. Который совсем недавно жил недалеко от Шильтигема.
— Он умер! Он мертв! — закричал Данглар.
Под встревоженным взглядом капитана Адамберг начал осторожно, по одной, складывать папки в портфельчик.
— Разве смерть может погубить дьявола, Данглар?
Он схватил свою куртку, махнул на прощанье здоровой рукой и ушел.
Данглар был убит. Он упал на стул и глотнул пива. Адамберг пропал, его поглотило безумие. Кнопки, официантка в баре, плакат и живой мертвец. Дело зашло гораздо дальше, чем он думал. Комиссар пропал, погиб, унесен злым ветром.
Он спал всего несколько часов и опоздал на работу. На столе лежала записка от Адамберга: он уехал в Страсбург утренним поездом. Вернется завтра. Данглар подумал о майоре Трабельмане и понадеялся на его терпение.
X
Стоявший на дальнем конце платформы Страсбургского вокзала майор Трабельман был грубым крепышом с военной стрижкой. Лицо майора показалось Адамбергу жестким и веселым. Вряд ли такой человек согласится открыть дело по столь сомнительным документам. Трабельман пожал ему руку и безо всякой на то причины издал короткий смешок. Говорил он четко и громко.
— Боевая рана? — спросил он, кивнув на руку Адамберга.
— Задержание вышло суматошное, — подтвердил Адамберг.
— Сколько у вас их всего?
— Арестов?
— Шрамов.
— Четыре.
— А у меня семь. Не родился еще полицейский, который побьет меня по этому показателю. — Трабельман снова рассмеялся. — Детские воспоминания, комиссар?
Адамберг улыбнулся и кивнул на сумку:
— Все здесь. Вот только я не уверен, что они вам понравятся.
— Выслушать вас я все-таки могу, — ответил майор, открывая дверцу машины. — Я всегда любил сказки.
— Даже страшные?
— А разве бывают другие? — спросил Трабельман, трогаясь с места. — Волк в «Красной Шапочке», убийство детей в «Белоснежке», великан в «Мальчике-с-пальчик».
Он остановился на красный свет и снова хмыкнул.
— Убийства, повсюду убийства, — бросил он. — А Синяя Борода — отчаянный серийный убийца. Больше всего в этой сказочке мне всегда нравилось чертово несмываемое пятно крови на ключе. Его отмывали и счищали, а оно проступало как доказательство вины. Я часто о нем вспоминаю, когда упускаю преступника. Тогда я говорю себе: давай, малыш, беги, пятно вернется, и я тебя найду. У вас не так?
— История, которую я привез, чем-то похожа на сказку о Синей Бороде. В ней есть три пятна крови, их стирают, а они все время возвращаются. Но только для того, кто хочет их увидеть, как в сказках.
— Я должен проехать через Райхштет, забрать одного из моих бригадиров, так что нам придется покататься. Может, начнете рассказывать? Жил-был человек…
— Он жил один, в своих владениях, с двумя собаками, — сказал Адамберг.
— Хорошее начало, комиссар, мне нравится, — в четвертый раз хохотнул Трабельман.
Припарковавшись на маленькой стоянке Райхштета, майор заговорил серьезно:
— В вашей истории много убедительного, не стану спорить. Но если молодую Винд убил ваш человек — я говорю «если», — получается, что он уже полвека гуляет по свету со своим трезубцем-трансформером. Отдаете себе в этом отчет? Сколько ему было лет, когда он начал, ваш судья — Синяя Борода? В младших классах?
Слова другие, но смысл возражений тот же.
— Да нет.
— Итак, комиссар, в каком году он родился?
— Не знаю, — решил уклониться Адамберг, — и мне ничего не известно о его семье.
— Получается, он далеко не мальчик, правда? Между семьюдесятью и восемьюдесятью, так?
— Да.
— Мне не стоит напоминать вам, какая нужна сила, чтобы нейтрализовать взрослого человека и убить его тремя ударами шила?
— Вилы увеличивают силу удара.
— Но потом убийца оттащил свою жертву и ее велосипед в поле, за десяток метров от дороги, причем ему пришлось миновать дренажную яму и взобраться на насыпь. Представляете, как тяжело тащить неподвижное тело? Элизабет Винд весила шестьдесят два килограмма.
— Когда я видел его в последний раз, он был немолод, но от него исходила сила. Это правда, Трабельман. Рост — метр восемьдесят пять, ощущение мощи и энергии.
— Вот именно — «ощущение», комиссар, — сказал Трабельман, открывая заднюю дверцу и коротко, по-военному, здороваясь с бригадиром. — И когда же это случилось?
— Мне было двадцать.
— Мне смешно это слышать, Адамберг, просто смешно. Я могу так к вам обращаться?
— Прошу вас.
— Мы поедем прямо в Шильтигем, минуя Страсбург. Тем хуже для собора. Полагаю, вы не сильно расстроитесь?
— Сегодня мне это безразлично.
— А мне — так и всегда. Древности меня не впечатляют. Я его раз сто видел, но не люблю.
— А что вы любите, Трабельман?
— Жену, детей, работу.
Как все просто.
— И сказки. Обожаю сказки.
Это уже сложнее, поправил себя Адамберг.
— Но сказки — это тоже древность, — заметил он.
— Да, и подревнее вашего типа. Но продолжайте.
— Мы можем сначала заехать в морг?
— Хотите снять мерку? Почему бы и нет.
Адамберг заканчивал свой рассказ, когда они вошли в дверь института медико-судебной экспертизы.
— Что? — закричал Трабельман, застыв посреди холла. — Судья Фюльжанс? Вы рехнулись, комиссар?
— Почему? — спокойно спросил Адамберг. — Что в этом такого?
— Черт побери, да вы знаете, кто такой судья Фюльжанс? Какие уж тут сказки! Вы бы еще сказали, что огонь изрыгает не дракон, а прекрасный принц.
— Он красив, как принц, что не мешает ему изрыгать огонь.
— Вы понимаете, что несете, Адамберг? О процессах Фюльжанса написана книга. Далеко не каждый судья в стране удостаивается такой чести, правда? Он выдающийся юрист и справедливый человек.