Артур Кларк, Фредерик Пол

Последняя теорема

Первое предисловие

Говорит Артур Кларк.

События в Перл-Харборе еще не произошли, и Соединенные Штаты не вступили в войну, когда в порт Нантакет на всех парах вошел британский военный корабль с грузом, который впоследствии назовут самым ценным из тех, что достигали берегов Америки. Выглядел он не сказать что внушительно: металлический цилиндр около дюйма высотой, снабженный контактами и ребрами охлаждения. Его легко было поднять одной рукой. Однако этот приборчик вполне мог обеспечить победу в Европе и Азии — хотя для того, чтобы покончить с последним участником Оси, пришлось применить атомную бомбу.

Этому новейшему устройству дали название «многорезонаторный магнетрон».

Идея магнетрона не была принципиально новой. Ученые уже знали о том, что мощное магнитное поле способно двигать электроны с большой скоростью по кругу и тем самым создавать радиоволны. Однако этот факт оставался не более чем лабораторной диковинкой, пока не выяснилось, что радиоволны могут быть применены в военных целях.

И когда это устройство взяла на вооружение армия, оно получило название радар.

Американские специалисты из Массачусетского технологического института, получив самый первый радиолокатор, подвергли его множеству тестов и с удивлением обнаружили: выходная мощность магнетрона настолько велика, что ее невозможно измерить ни одним из имеющихся в их распоряжении инструментов. Чуть позже на побережье Ла-Манша были установлены гигантские антенны, и британские радары отлично показали себя в битве за Англию — они находили многочисленные эскадрильи люфтваффе, намеревавшиеся бомбить британские города.

Вскоре оказалось, что радар можно использовать не только для обнаружения вражеской авиации в небе, но и для составления электронных карт местности, над которой пролетает самолет. Это означало, что даже в кромешной темноте или при полной облачности поверхность Земли вполне четко отображается на электронно-лучевой трубке, что помогает навигации — и бомбежкам. Как только в МТИ поступил магнетрон, команда ученых, возглавляемая будущим нобелевским лауреатом Луисом Альваресом, задалась вопросом: «А нельзя ли использовать радар не только для того, чтобы обнаруживать и сбивать самолеты, но и для обеспечения безопасной посадки?»

Так зарождалась программа захода самолетов на посадку при плохой видимости с помощью наземных средств — радиолокационных станций.

Экспериментальная РЛС «Марк-1» имела в своем составе два радара. Один, с длиной волны десять сантиметров, определял азимут и расстояние до самолета, а другой — первый в мире трехсантиметровый локатор — измерял высоту полета над землей. Перед двумя экранами сидел оператор и помогал летчику совершить посадку, указывая, когда надо повернуть вправо или влево, а подчас, что еще важнее, советовал быстро набрать высоту.

Королевские летчики-бомбардировщики с радостью приветствовали введение РЛС. Британцы каждый день из-за плохой видимости теряли над Европой больше самолетов, чем из-за вражеского противодействия. В 1943 году «Марк-1» и его расчет разместились на мысе Корнуолл, в городке Сент-Ивэл. К РЛС была приписана эскадрилья под командованием лейтенанта Лэвингтона. На должность его заместителя был назначен новоиспеченный офицер авиации Артур Ч. Кларк.

На гражданке он служил в Департаменте казначейства и контроля, а потому имел бронь. Однако он совершенно справедливо предполагал, что в самом скором времени в армию начнут призывать и резервистов, поэтому в один прекрасный день улизнул из своего кабинета, отправился на ближайший призывной пункт ВВС и записался добровольцем. И сделал это очень вовремя: через несколько недель армия объявила его в розыск… как призванного на медицинскую службу и не явившегося по повестке! А поскольку он не выносил вида крови (тем более собственной), можно считать, что ему крупно повезло.

К этому времени Артур Кларк уже был вдумчивым исследователем космического пространства. Он вступил в Британское межпланетное общество вскоре после его образования в 1933 году. И вот, получив в свое распоряжение самый мощный в мире радар, дающий луч шириной в малую долю градуса, он однажды ночью нацелил антенну на восходящую луну и отсчитал три секунды в ожидании ответного эха.

Увы, никакого эха не было. Только через много лет удалось получить радарный отклик от Луны.

Однако могло произойти кое-что иное, хотя в то время об этом никто не догадывался.

Второе предисловие

Говорит Фредерик Пол.

В моей жизни было два события, которые, как мне кажется, имеют отношение к сюжету этой книги, так что, пожалуй, сейчас самое время о них рассказать.

Когда мне было чуть за тридцать, приходилось довольно много заниматься математикой — алгеброй, геометрией, тригонометрией, анализом бесконечно малых, — и в Бруклинском технологическом, в тот короткий период, когда я верил, что стану инженером-химиком, и во время Второй мировой, в Иллинойсе, на базе американских ВВС Чанут, когда преподаватели офицерских курсов пытались ознакомить меня с математическими основами метеорологии.

Ничто из вышеперечисленного не увлекло меня. Радикальная и бесповоротная перемена произошла в начале пятидесятых, под влиянием статьи в «Сайентифик Американ». Там рассказывалось о совершенно незнакомом мне направлении в математике, которое называется теорией чисел. Речь шла об описании и каталогизации свойств главного математического понятия — числа. Мое воображение разыгралось.

Мой секретарь отправился в ближайший книжный магазин, чтобы купить все те книжки, которые упоминались в статье. И я прочел их и был зачарован. Год с лишним я отдавал теории чисел все свободное время, исписывая формулами одну пачку бумаги за другой. Учтите, речь идет о пятидесятых, когда еще не было никаких компьютеров и даже калькуляторов. Если я хотел разложить на множители число, которое считал простым, я делал это на манер Ферма и Кеплера и даже, наверное, на манер старины Аристарха — то бишь с помощью долгих и нудных арифметических вычислений.

Я так и не нашел утраченного доказательства Ферма, не разгадал ни одной из других величайших математических загадок. Я даже не слишком далеко продвинулся с задачей, которую поставил перед собой в то время. Это был поиск формулы генерации простых чисел; мне казалось, что он сулит некоторый прорыв в математике. Плоды моих усилий более чем скромны, их можно назвать математическими фокусами, которыми не грех позабавить гостей. Первый из них представляет собой прием счета на пальцах. «Постойте, — скажете вы, — но ведь на пальцах всякий умеет считать!» Ну да, конечно — но как насчет того, чтобы на пальцах сосчитать до 1023?

Вот пример, имеющий отношение к этому фокусу.

Если вы будете выкладывать в ряд монеты (какой длины ряд, не имеет значения), я за десять секунд, а то и быстрее запишу точное число перестановок (орел — решка — орел, орел — решка — «решка» и так далее), которое способно образоваться, если эти монеты перевертывать. Я решу эту задачу, даже если вы спрячете от моих глаз сколько угодно монеток в обоих концах ряда.

Невероятно, правда? Хотите узнать секрет? Я еще вернусь к этому фокусу, но сейчас — о другом.

Второе событие, которое, как мне кажется, имеет отношение к сюжету этой книги, произошло лет двадцать спустя, когда я впервые в жизни посетил Японию. Я находился там в качестве гостя Общества любителей научной фантастики. Кроме меня были приглашены Брайан Олдисс, представлявший Британию, Юрий Кагарлицкий, представлявший страну, которая тогда еще называлась СССР, Джудит Меррил, представлявшая Канаду, и Артур Кларк, представлявший Шри-Ланку и большую часть прочих населенных мест земного шара. Вместе с компанией японских писателей и редакторов мы разъезжали по городам, выступали с лекциями, давали интервью, а порой, по просьбам друзей, вытворяли разные глупости. Артур, к примеру, исполнил шри-ланкийский вариант гавайской хулы. Брайана уговорили произнести длиннющий список японских слов, большинство из которых оказалось — поскольку японцы были любителями хороших шуток — грязнейшими ругательствами. Что делал я, не скажу. В награду мы получили восхитительный уик-энд на озере Бива, где разгуливали в кимоно и опустошали гостиничный бар. И еще выпытывали друг у друга, чем занимались со времени нашей последней встречи.

Пожалуй, самую интересную историю рассказала Джудит Меррил. Она прилетела в Японию раньше нас и до нашего приезда пару дней провела в Хиросиме. Джудит — превосходная рассказчица, и нам было очень интересно послушать о том, что она там увидела. Конечно, все знают, что японцы сохранили в качестве монумента железный каркас здания, пострадавшего от взрыва атомной бомбы — этого орудия гневного возмездия, а также о расплавленном лике каменного Будды. И еще всем известно — этого никто не в силах забыть, если увидит хоть раз, — о тени человека, навеки запечатленной в том месте, где он сидел, ослепительной ядерной вспышкой.

— Наверное, было очень ярко, — сказал кто-то из нас.

Кажется, это был Брайан.

Артур уточнил:

— Настолько ярко, что теперь эту вспышку можно заметить с десятка ближайших звезд.

— Если там кто-то живет и смотрит, — сказал один из нас.

Кажется, это был я.

И мы все согласились с тем, что кто-то и вправду может смотреть… По крайней мере, эта мысль показалась нам красивой.

А теперь вернемся к математическим фокусам для гостей.

Не думаю, что мне стоит объяснять их сейчас, но обещаю: до того как закончится роман, кто-то обязательно откроет вам секрет.

И скорее всего, это сделает талантливый молодой человек по имени Ранджит Субраманьян, с которым вы познакомитесь на ближайших страницах.

В конце концов, эта книга прежде всего история Ранджита.

Третье предисловие

Атмосферные испытания.

Весной 1946 года у девственного атолла Бикини, расположенного в южной части Тихого океана, собралась флотилия из девяноста с лишним военных кораблей США. Это были линкоры, крейсеры, эсминцы, подводные лодки и всевозможные вспомогательные суда. Среди них были вчерашние германские или японские корабли — трофеи только что завершившейся Второй мировой войны, но большую часть составляли изношенные в боях или технически устаревшие американские.

Эта флотилия не предназначалась для грандиозного морского сражения с кем бы то ни было. Она вообще не должна была куда-то плыть. Армаду собрали с единственной целью: чтобы обрушить на нее парочку атомных бомб. Одну предстояло сбросить с неба, вторую — взорвать под водой. Адмиралы хотели иметь представление о том, с чем столкнется флот в гипотетической ядерной войне.

Учения вблизи атолла Бикини, конечно, были не последним испытанием ядерного оружия. В последующие десять лет американцы снова и снова взрывали атомные бомбы в атмосфере, скрупулезно регистрируя поражающие факторы и масштаб разрушений. Чуть позже тем же самым занялись Советский Союз и Великобритания, а затем Франция и Китай. В сумме первые пять ядерных держав (которые не случайно стали пятью постоянными членами Совета Безопасности ООН) произвели более 1500 испытаний ядерного оружия в атмосфере. Это делалось в таких местах, как Маршалловы острова в Тихом океане, Алжир и Французская Полинезия, пустынные районы Австралии, казахский Семипалатинск, Новая Земля в Северном Ледовитом океане, болотистый Лоб-Нор в Китае и еще многие места по всей планете.

Где именно происходили взрывы, большого значения не имело. Каждый из них сопровождался невероятно яркой вспышкой — ярче тысячи солнц, как выразился физик Ганс Тирринг, — вспышкой, при которой в космосе возникала полусфера фотонов, распространяющаяся со скоростью 300 000 километров в секунду.

К тому времени фотоны, выпущенные первым маломощным радаром, нацеленным Артуром Кларком на Луну, проделали долгий путь от того места в Галактике, где находилась Земля в момент их старта.

Далеко ли они улетели за тридцать лет, прошедших с тех пор, как на Луну отправился безответный зов молодого романтика? Свет, как и радиоволны, как и любое иное электронное излучение, перемещается со скоростью 186 000 миль, или около 300 000 километров, в секунду — это и есть величина скорости света. А значит, ежегодно фотоны перемещались на один световой год дальше и за весь минувший срок успели пройти через окрестности нескольких сотен звезд. Многие из этих звезд имеют планеты. Некоторые планеты способны поддерживать жизнь. В редких случаях это разумная жизнь.

Людям не суждено было узнать, какая звезда первой заметила происходившее на Земле. Грумбридж 1618? Альфа Центавра В? Или альфа Центавра А? А может, Лаланд 21 185, Эпсилон Эридана или даже Тау Кита?

Людям не суждено было это узнать — пожалуй, оно и к лучшему. Как говорится, меньше знаешь, крепче спишь.

Какую бы звездную систему ни населяли увидевшие свет земного Солнца существа, их астрономы (сами себя они астрономами не называли, их термин, определявший данный род занятий, можно примерно перевести как «исследователи внешнего») обратили пристальное внимание на первый слабый сигнал.

Эти существа очень мало походили на людей, но были наделены определенными эмоциями, почти человеческими; одна из этих эмоций сродни нашему страху. Микроволновые излучения с Земли стали первым поводом для тревоги. Чуть позже были замечены яркие вспышки — ядерные испытания на полигоне Уайт-Сэндз, бомбардировка Хиросимы и Нагасаки и все последующие взрывы. Среди инопланетных астрономов это вызвало волнение и жаркие споры. Такие вспышки означали беду. Возможно, очень большую беду.

Нельзя сказать, что эти первые наблюдатели устрашились того, что человечество творило на далекой маленькой планете. Их ни в коей мере не заботило происходящее на Земле. Но они знали, что расширяющееся полушарие, насыщенное радиацией, не рассеется, миновав их звезду. Оно будет двигаться дальше и дальше в глубь Галактики и рано или поздно доберется до других существ, которые отнесутся к этому очень и очень серьезно.

1

На Свами-рок

И вот теперь наконец-то мы познакомимся с Ранджитом Субраманьяном, чьей долгой и удивительной жизни посвящена эта книга.

В то время Ранджит жил в шри-ланкийском городе Коломбо, учился на первом курсе университета и наслаждался жизнью, как только может наслаждаться шестнадцатилетний парень. В конце семестра он совершил долгое путешествие через весь остров в город Триконмали по настоятельной просьбе отца, где тот был главным жрецом индуистского храма под названием Тиру Конесварам. На самом деле Ранджит очень любил своего отца. Он почти всегда был рад видеть его. Но на этот раз он не так сильно радовался встрече, потому что хорошо представлял себе, о чем преподобный Ганеш Субраманьян хочет с ним поговорить.

Ранджит был умным юношей, пожалуй, даже почти таким же умным, каким сам себя считал. К тому же хорош собой, хоть и приземист, но ведь высоким ростом не отличается большинство шриланкийцев. Кожа у него имела цвет порошка какао, еще не растворенного в горячем молоке, но это никак не связано с принадлежностью к тамильскому народу. Цвет кожи у шриланкийцев имеет широчайшую палитру оттенков — от почти скандинавской белизны до черноты с лиловым отливом. Лучший друг Ранджита, чистейший сингал в неисчислимых поколениях, имел точно такой же цвет кожи, как у Ранджита.

Они дружили давно — с той страшной ночи, когда дотла сгорела школа. Наверное, пожар случился по вине парочки старшеклассников, куривших в кладовке, что было строго-настрого запрещено.

Как и всех прочих людей, оказавшихся поблизости и способных поднять хотя бы щепку и бросить ее в кузов грузовика, Ранджита привлекли к срочным спасательным работам. Это был грязный и тяжелый труд. Не слишком мускулистым подросткам приходилось носить обломки досок, и они получили немало порезов, ссадин и заноз.

Словом, плохого хватало, но было и кое-что хорошее — например, Ранджит и другой мальчик, примерно одного возраста с ним, разбирая завал, услышали жалобные звуки и вытащили из-под груды досок перепуганную, но целую и невредимую сиамскую кошку.

Когда учитель понес кошку ее владельцу, директору школы, мальчики улыбнулись друг другу. Ранджит протянул руку на английский манер:

— Меня зовут Ранджит Субраманьян.

— А меня Гамини Бандара, — радостно пожал руку Ранджита новый знакомый. — Слушай, а ведь мы неплохо тут поработали!

Когда наконец завершился нелегкий рабочий день, ребята вместе встали в очередь за кашей, а потом расстелили рядом свои спальные мешки. С тех пор они были закадычными друзьями. Этому способствовало то, что школа, где учился Гамини, сгорела дотла и всех учеников перевели в школу Ранджита. Гамини оказался просто идеальным другом. В частности, самое большое увлечение Субраманьяна, которым он не мог поделиться ни с одним человеком, совершенно не интересовало Бандару.

И конечно, было в отношениях Гамини и Ранджита кое-что еще. То, о чем Раджиту вовсе не хотелось говорить с отцом.

Ранджит едва заметно поморщился. Как ему было велено, он подошел к одной из боковых дверей храма, но там его встретил не отец, а пожилой монах по имени Сураш. Он сказал Ранджиту (пожалуй, чересчур официально), что нужно немного подождать.

Ожидание показалось долгим. Делать было нечего, кроме как внимать приглушенным голосам, доносившимся из храма, к которому Ранджит испытывал смешанные чувства.

Храм дал его отцу цель в жизни, положение в обществе и карьеру, что, конечно же, хорошо. Но все это вселило в старика тщетную надежду на то, что сын пойдет по его стопам. Однако даже в детстве Ранджит не мог впитать веру в сложный пантеон индуистских богов и богинь, чьи скульптурные изображения красовались на здешних стенах. Некоторые из них имели головы животных и необычное число рук и ног. В шесть лет Ранджит мог назвать любое из этих божеств и перечислить его способности; знал он и дни главных постов. Но это никак не связано с религиозным пылом. Просто хотелось угодить отцу, которого мальчик очень любил.

Ранджит помнил, как в детстве он просыпался по утрам, а отец вставал на рассвете и купался в храмовом пруду. Будто наяву, он видел, как обнаженный до пояса священник стоит лицом к восходящему солнцу, и слышал протяжное, гулкое «Ом». Став немного постарше, Ранджит сам выучил мантры, узнал о шести местах на теле, к которым следовало прикасаться, стал подносить воду статуям в комнате для совершения ритуала пуджа. А потом он уехал учиться. В школе религиозные воззрения не требовались и потому отпали сами по себе. Когда Ранджиту исполнилось десять лет, он уже твердо знал, что никогда не будет исповедовать веру отца.

Но не потому, что он считал профессию священнослужителя плохой. Правда, храм Ганеша Субраманьяна был не таким древним и большим, как тот, который прежде стоял на этом месте. И хотя ему было смело дано то же самое имя — Тиру Конесварам, — даже главный жрец редко называл его иначе как «новый храм». Строительство было завершено в 1983 году, и размерами здание не могло сравниться с первоначальным Тиру Конесварамом, знаменитым «храмом тысячи колонн», имевшим двухтысячелетнюю историю.