Но это в ту пору когда он был активный, молодой, подавал большие надежды (в далеком прошлом, как он обычно говорил) и обладал исключительными и пользовавшимися большим спросом знаниями. Сегодня же он давно отошел от дел, и от него прежнего осталось жалкое подобие. И ныне с большей частью его тогдашней работы мог бы справиться компьютер за четыре тысячи крон из супермаркета.

Он избавился от этих мыслей. Вряд ли ведь из-за такого развития событий его забрали из больницы. И ведь он исключительно по собственной глупости сделал невозможным свое дальнейшее пребывание в организации, где тогда трудился. Лично выкопал себе яму, прыгнул в нее и продолжал копать дальше. И он знал это сам, постоянно, с необъяснимым наслаждением наблюдая, как построенное им сооружение рушилось вокруг него.

И сейчас он сидел здесь. С затекшими мышцами, пересохшим горлом и двумя глубокими порезами на кистях. В маленьком суперсовременном реактивном самолете. На пути неизвестно куда, поскольку он, судя по всему, понадобился каким-то военным.

Это выглядело абсолютно нелогичным.

Вильяма Сандберга похитили.

Но с опозданием по крайней мере на десять лет.

Молодой практикант сделал ту же самую ошибку, как и все в редакции в то утро.

Он сидел перед большим экраном и боролся со сном, мешавшим ему сосредоточиться на статье, которую требовалось написать, и, как обычно, переключился на бесконечный поток телеграмм, якобы из-за желания быть в гуще событий, хотя тем самым просто пытался на время увильнуть от работы, вроде бы переключившись на другую.

Он фокусировал свой взгляд на всем подряд. Просматривал отчеты новостных агентств со всего мира, короткие заметки на английском обо всем на свете.

Ужасно скучное занятие. Но хоть чуточку веселей, чем тысяча пятый день подряд пытаться подытожить дебаты вокруг планов перестройки известного района Стокгольма. И даже если десять из десяти телеграмм можно было просто стереть, поскольку они выглядели слишком крохотными или не важными либо чисто географически не касались газеты, все равно ведь он мог утверждать, что выполняет настоящую работу. И если бы кто-то спросил, чем он занимается, ответить, что читает телеграммы. Подобное звучало гораздо лучше, чем признаться в неспособности сочинить статью из-за мучившего его похмелья.

Сейчас он сидел с очередной неинтересной заметкой на экране, готовый нажать на клавишу стирания безымянным пальцем правой руки. Ночью в одном из переулков Берлина нашли мертвым бездомного мужчину, и, даже если это напрямую не следовало из текста, он явно находился под дозой или выпил слишком много, заснул на улице и замерз насмерть. Это была новость местного значения, к тому же слишком мелкая. И всего лишь одна из сотен заметок, которые он просто пробегал глазами и сразу забывал о них.

Он пытался победить зевоту, но не преуспел в этом.

— Не выспался вчера?

Женский голос прозвучал совсем близко, а он по-прежнему сидел с открытым ртом.

И черт с ним.

Он сознательно не стал снимать кепку, когда пришел, и попался на собственную удочку. Она ведь не только закрывала его лицо от посторонних глаз, но также не позволяла ему видеть происходившее выше монитора, если только не задирать голову вверх.

А этого он не сделал. И сейчас она стояла там, и, интересно, как долго? По крайней мере, достаточно, чтобы увидеть, как он проветривает глотку за всю редакцию.

— Нет, — ответил он, одновременно сняв кепку и попытавшись выглядеть как можно бодрее.

Женщина ничего не сказала, как он и предполагал, и это вполне предсказуемо еще больше выбило его из колеи. Кристина Сандберг была наверняка лет на двадцать старше его, но привлекательной каким-то почти необъяснимым образом, милой, естественной, возбуждающе приятной. Волнующей воображение не потому, что она обладала каким-то особым шармом, а поскольку он не видел у нее никаких непозволительных изъянов, которые мешали бы ему постоянно бросать взгляды в ее сторону и столь же постоянно терять способность конструировать полноценные предложения, как только он пытался заговорить с ней.

— Я отправил все тебе, — сказал он и еле заметно кивнул в надежде тем самым объяснить то, что не сумел выразить словами.

В его обязанности входило принимать сообщения, предназначенные для нее, когда она находилась вне зоны доступа. Кристина кивнула в знак благодарности за его труды и направилась в сторону своего кабинета, коротко приветствуя сотрудников, встречавшихся ей по пути.

Кристина показалась ему более угрюмой, чем обычно. Но он решил не заморачиватья на этом, он же не знал ее толком, но слишком хорошо знал себя и прекрасно понимал, что его жизнь нисколько не улучшит безответная любовь к успешному главному редактору, вдобавок годившемуся ему в матери.

Он снова обратил взор на экран. К тексту о мертвом бездомном мужчине в Берлине. С помощью быстрого нажатия на клавишу все три строчки переместились в электронную корзину для мусора, а молодой человек перевел взгляд на следующую неинтересную новость.

Кристина закрыла дверь в свой кабинет, повесила замшевую куртку на крючок рядом со стеклянной стенкой и позволила себе на несколько секунд закрыть глаза. Пожалуй, кто-то мог видеть ее, но и черт с ним. Она знала, что через несколько минут будет в порядке снова, быстра на язык и полна энергии, и к концу дня в любом случае никто не вспомнит о ее секундной слабости.

Утро получилось суровым. И оно сменило тяжелую ночь. Она видела, как ее бывшего мужа выносили на носилках и как он исчез в карете скорой помощи. Пожалуй, по-хорошему стоило сесть в машину и следовать за ними. Наверное, было бы более человечно провести первую половину дня на стуле в коридоре в ожидании, когда он очнется, а потом пересесть на другой стул около его кровати и разговаривать с ним, переливая из пустого в порожнее, и спрашивать, почему он так поступил.

Но от гуманизма Кристины в отношении его давно не осталось и следа. Она сохраняла человеческое отношение к нему насколько могла, а потом оно стало угасать и сошло на нет. Вильям напоминал автомобиль, от которого требовалось избавиться черт знает когда (по его собственным словам), из тех, на кого тратят деньги и время, но они, уже миновав определенный предел, продолжают ломаться. Он не мог стать здоровым снова, поскольку сам этого не хотел, потеряв веру или желание или что там сейчас требовалось, когда речь заходит о способности управлять собственной жизнью. И в какой-то момент чуть не потянул Кристину за собой, но, к счастью для нее, она не выдержала и просто оставила их квартиру в один прекрасный день два года назад.

Она никогда больше не появлялась там вплоть до сегодняшнего дня. Конечно, он продолжал звонить и, конечно, доставал ее каждый раз, когда она отвечала, но ей удавалось держать его на расстоянии, и постепенно, постепенно она стала самой собой снова. Не потому, что ее печаль ушла, просто вполне уживалась вместе со всем другим.

Она хотела сохранить все именно в таком виде. Не могла позволить ему утащить ее в беспросветную тьму снова. Поэтому не провела день в больнице, а позвонила в газету и предупредила, что появится только после обеда.

И проболталась почти четыре часа в городе. Попыталась расслабиться таким же образом, как всегда делала. Отключила телефон, пошла в большой книжный магазин на Местер-Самуэльсгатан, отобрала огромную кучу газет и журналов в отделе зарубежной периодики, пусть большинство из этого она могла прочитать совершенно бесплатно у себя в редакции. А потом расположилась в баре Гранд-отеля и заказала себе невероятно дорогой завтрак, хотя уже ела, и просидела там до тех пор, пока все большие мировые события не вытеснили ее личные проблемы на второй план и не низвели их до уровня не важной безделицы. А закончив с этим, прогулялась по ноябрьскому холодку через весь город до расположенной на Кунгсхольмене редакции.

Наказание не заставило себя долго ждать. Оно сразу обрушилось на нее в форме тысячи ожидавших решения редакционных вопросов, телефонных разговоров, которые ей требовалось провести, и прочих дел. Но теперь она была готова разобраться с ними.

Кристина включила свой мобильный телефон. И начала просматривать электронную почту, в то время как он самостоятельно связался с ближайшей мачтой и известил о своем возвращении в Сеть, что в итоге разрушило ближайшие планы Кристины. Поскольку, когда мобильник запищал, информируя ее о тридцати неотвеченных вызовах, она увидела четыре сообщения от практиканта, согласно которым ей звонили из больницы и просили связаться с ними.

Даже если ее сослуживцы почти наверняка забыли бы, что она начала рабочий день с закрытыми глазами, у всех уж точно надолго осталось в памяти, как она закончила его четыре минуты спустя, торопливо прошествовав к выходу с телефоном в руке.

Вильям просидел неподвижно в своем самолетном кресле по крайней мере десять минут, прежде чем в первый раз пошевелился. И навострил уши в надежде по каким-то звукам, обрывкам разговоров понять, где находится и вместе с кем.

Но так и не получил никаких путеводных нитей.