— Как это возвышенно с твоей стороны, — насмешливо отозвалась старуха. — Не сожалеть ни на каплю. Посмотрим, что ты запоешь, когда станешь гонимой, за голову твою будет назначена награда и рука каждого мужчины будет вправе безнаказанно взять и твою жизнь, и жизнь твоего сына.

— Разве нет иного выхода?

— Иного выхода? И меня спрашивает об этом сестра, Дочь Гессера?

— Я спрашиваю лишь о том, что видите в нашем будущем вы, при ваших высших способностях.

— В будущем я предвижу лишь то, что уже предвидела в прошлом. Ты прекрасно знаешь положение дел, Джессика. Сознание расы чувствует собственную смертность и боится застоя наследственности. Она же в нашей крови… эта потребность смешивать гены… без всякого плана. Империя, компания КАНИКТ, все Великие Дома — все они лишь щепки, которые несет поток.

— КАНИКТ, — пробормотала Джессика. — Должно быть, там уже решили, каким образом лучше перераспределить доход, получаемый от Арракиса.

— Что такое КАНИКТ как не флюгер, следящий за направлением ветров нашего времени? — сказала старуха. — Император и его приближенные сейчас контролируют пятьдесят девять целых шестьдесят пять сотых процентов голосов директоров КАНИКТ. Естественно, все они чуют наживу, а раз ее чуют и прочие, похоже, число поданных за него голосов возрастет. Вот и вся история, девочка.

— Она-то и интересует меня теперь, — сказала Джессика. — Исторический обзор.

— Не остроумничай! Ты не хуже меня знаешь, какие силы нас окружают. У нашей цивилизации три опоры: императорский Дом противостоит Федерации Великих Домов Ландсраада, а между ними лавирует Гильдия с ее чертовой монополией на межзвездные перевозки. Политический треугольник — наиболее нестабильная из всех структур. И все было бы куда хуже, если бы в Империи доминировала несложная феодальная торговая культура, обратившаяся спиной к науке…

Джессика горько произнесла:

— Щепки на поверхности потока… вот эта — герцог Лето, эта — его сын, а эта…

— Заткнись, девчонка. Ты ввязалась в эту историю, с самого начала представляя последствия.

— «Я из Бинэ Гессерит: я живу, чтобы служить людям», — процитировала Джессика.

— Именно, — произнесла старуха, — и теперь нам остается лишь надеяться сохранить в грядущем всеобщем пожаре ключевые генетические линии.

Джессика закрыла глаза, чувствуя, как подступают к ним слезы. Она подавила внутреннюю дрожь, потом внешнюю, выровняла дыхание, пульс, высушила внезапно вспотевшие ладони. Наконец она произнесла:

— Я сама заплачу за свою ошибку.

— И твой сын заплатит вместе с тобой.

— Я буду защищать его всеми силами.

— Защищать, — фыркнула старуха. — Ты прекрасно понимаешь, что может тогда получиться. Защищай его понадежней, Джессика, и он вырастет слишком слабым для любой судьбы.

Джессика отвернулась к окну, за которым сгущалась ночь.

— А она и впрямь так ужасна, эта планета Арракис?

— Достаточно скверное местечко, но все-таки Миссионария Протектива побывала там и несколько смягчила обстановку. — Преподобная Мать тяжело поднялась на ноги и разгладила складку на одеянии. — Позови сюда мальчика, мне пора уезжать.

— А это необходимо?

Голос старухи подобрел:

— Джессика, девочка, я хотела бы оказаться на твоем месте и разделить твои страдания, но у каждого своя судьба.

— Я знаю.

— Ты дорога мне, как собственная дочь, но я никогда не позволяла материнским чувствам брать верх над обязанностями.

— Понимаю… необходимость…

— Что ты натворила, Джессика, и почему… обе мы понимаем. Но по благосклонности своей я вынуждена тебе сказать: шансы на то, что твой мальчик окажется Всеобщностью Бинэ Гессерит, невелики. Так что не следует слишком уж обольщаться.

Джессика сердито смахнула слезы из уголков глаз.

— Вы снова заставляете меня вспоминать мой первый урок. — Она звучно произнесла: — «Человек не должен подчиняться животным побуждениям, никогда». — Сухое рыдание сотрясло ее тело. Она прошептала: — Мне было так одиноко!

— Это, кстати, один из критериев, — веско проговорила старуха. — Настоящий человек почти всегда одинок. А теперь позови мальчика. У него был сегодня долгий и страшный день. А потом — было время обдумать и припомнить… Теперь я должна еще расспросить его об этих странных снах.

Джессика кивнула, подошла к дверям комнаты для медитации и открыла дверь.

— Пол, войди, пожалуйста.

Пол появился в дверях подчеркнуто неторопливо. На мать он глядел словно на незнакомку. Взгляд его тревожно затуманился, когда он перевел глаза на Преподобную Мать и поприветствовал ее коротким кивком, как равную. Он услышал, как мать затворила за ним дверь.

— Молодой человек, — обратилась к нему старуха, — давайте-ка поговорим о ваших снах.

— Что вы хотите узнать? — спросил он.

— Сны тебе снятся каждую ночь?

— Не всегда такие, что стоит запоминать. Я мог бы припомнить каждый свой сон. Большую часть их можно забыть, но другие нет.

— А как ты их различаешь?

— Я просто знаю.

Старуха глянула на Джессику, потом снова на Пола:

— Что тебе снилось вчера? Этот сон стоило запомнить?

— Да. — Пол закрыл глаза. — Мне снилась пещера, очень большая… и вода… и худенькая большеглазая девушка. В глазах ее сплошь синева, белков нет, и я говорю с ней о вас, о том, что встречал Преподобную Мать на Каладане.

Пол открыл глаза.

— А то, что ты рассказывал девушке, исполнилось сегодня?

Пол подумал и проговорил:

— Да, в какой-то мере. Я сказал во сне девушке, что вы явились и отметили меня особой печатью.

— Особой печатью, — выдохнула старуха и вновь бросила взгляд на Джессику, а потом перевела глаза на Пола. — Скажи мне правду, Пол, часто ли тебе случается видеть такие сны, что сбываются после?

— Да. И девушка эта мне уже снилась.

— О? Так ты ее знаешь?

— Нет, но когда-нибудь я узнаю ее.

— Расскажи мне о ней.

Пол снова закрыл глаза.

— Мы с ней в маленьком укрытии в скалах. Уже почти ночь, но еще жарко, через расщелину в скале вдали виднеется песчаная равнина. Мы… ждем чего-то… мне предстоит встреча с какими-то людьми, я должен уходить. Она испугана, но скрывает свой страх от меня, а я волнуюсь. Она говорит: «Расскажи мне о водах своего мира — Усул». — Пол открыл глаза. — Ну, разве не странно? Имя моего мира — Каладан. Я никогда не слыхал о планете, которая называлась бы Усул.

— Ну, и это все? — поторопила его Джессика.

— Нет. Но может быть, она звала меня этим именем, я только что подумал об этом. — И Пол снова закрыл глаза. — Она просит меня рассказать ей о водах. Я беру ее за руку. И говорю, что прочту ей стихи. И я читаю ей… только приходится пояснять некоторые слова… пляж, и прибой, и водоросли, и чайки.

— А какие стихи? — спросила Преподобная Мать. Пол открыл глаза.

— Одну из грустных тонических поэм Гарни Холлика.

За спиной Пола Джессика начала:

Помню соленый дым костра на берегу,
Тени густые под соснами…
Чистая, ясная твердь…
Чайки сгрудились на траве,
Белеют на зелени…
А ветер ерошит сосны,
Колышет тени,
Чайки взмахивают крыльями,
Взлетают.
И вдруг небосклон переполнен криками,
А ветер метет по пляжу,
Вздымает и рушит прибой.
И я вижу — костер наш
Испепелил водоросли.

— Да-да, именно это, — подтвердил Пол.

Старуха долго глядела на Пола, а потом сказала:

— Молодой человек, как проктор Бинэ Гессерит я ищу среди людей Квизац Хадерача — мужчину, который истинно подобен каждой из нас. Твоя мать считает, что ты можешь стать им, но она смотрит на тебя глазами матери. Такую возможность не исключаю и я — только возможность, не более.

Она замолчала, и Пол понял, что она ждет его слов. Но промолчал.

Наконец она произнесла:

— Ну как хочешь. Ты глубок. Я уверена в этом.

— Я могу идти? — осведомился он.

— Разве ты не хочешь, чтобы Преподобная Мать рассказала тебе кое-что о Квизац Хадераче? — спросила Джессика.

— Она уже объяснила мне, что все, кто пытался им стать, погибли.

— Но я могу намекнуть на причины неудачи, — сказала Преподобная Мать.

«Она говорит — намекнуть, — подумал Пол. — Значит, она на самом деле не знает». И сказал:

— Намекайте.

— И будьте прокляты, — сухо усмехнулась старуха всей сеткой морщин на лице. — Правильно то, что изменяет правила.

Он удивился. Она говорила о таких элементарных вещах, как напряженность значения. Неужели она думала, что мать ничему не учила его?

— И это намек? — переспросил он.

— Мы здесь не для того, чтобы играть в слова и болтать об их смысле, — отрезала старуха. — Ива покоряется ветру и процветает, и однажды на пути ветра оказывается много ив. В этом предназначение ивы.

Пол глядел на нее. Она сказала «предназначение», и он ощутил, как это слово врезалось в него, вливая в кровь ужасное предчувствие. Он вдруг рассердился: старая ведьма и сама бестолкова, и речи ее банальны.

— Значит, вы считаете, что я могу оказаться этим Квизац Хадерачем, — сказал он. — Но это все обо мне, и пока я не слышал ни единого слова о том, как помочь отцу. Я слышал, как вы говорили с матерью… словно отец уже умер. Он жив!