Дорога пошла под гору. Ветер подхватил и развевает волосы, треплет одежду. Колёса крутятся всё быстрее, быстрее, быстрее — так сильно Хедвиг ещё никогда не разгонялась! Вдруг откуда ни возьмись перекрёсток: поперёк горки бежит другая дорожка — БА-БАХ!

Хедвиг лежит на земле. Она дрожит. Сердце стучит, как барабан. В ладони впились мелкие камни. Коленки горят, течёт кровь. Колёса велосипеда крутятся как заводные.

— Ай! — стонет она.

На дороге валяется ещё один велосипед, побольше, а под ним — тётя в сапогах. Её штаны порвались. Тётя машет толстыми ручками, но встать не может.

Хедвиг вскакивает. Она знает, что поступила плохо. Нельзя лететь с горы, не глядя по сторонам.

— Может, извинишься? — говорит тётя. Она охает, пытаясь спихнуть с себя велосипед.

Хедвиг молчит. Не так-то это легко, просить прощения. Хедвиг обычно всё что угодно может сказать, слова у неё во рту не задерживаются, но слово «извините» будто приклеивается к языку и не хочет отцепляться. Тем более когда на земле лежит тётя в рваных штанах и считает, что Хедвиг должна извиниться.

По щеке тёти скатывается слеза.

— Помоги же мне встать! — кричит она.

Сердце Хедвиг словно сжимает холодная рука. Нет. Это взрослые должны поднимать детей, а не наоборот. Хедвиг молча берёт свой велосипед. И быстро уезжает.

— Стой! — кричит тётя, но Хедвиг не останавливается, она шпарит во весь опор и вскоре скрывается за поворотом. Голос тёти слышится всё слабее.

В груди закипают слёзы. А вдруг тётя умрёт? Вдруг её найдут через две недели всё так же лежащую под велосипедом, но совсем белую и окоченевшую? Это будет означать, что Хедвиг её убила. И даже не извинилась.

Добравшись до Рисеберги, Хедвиг паркует велосипед у конюшни. Здесь сильно пахнет лошадиным навозом и потом. Хедвиг идёт по тропинке к развалинам. Издалека видно, как блестят на солнце гнедые спины. Чёрные хвосты разгоняют полчища мух, слышится ржание.

Монахини, которые ходили тут в стародавние времена, не ржали. Они давали обет молчания. Им нельзя было ни с кем разговаривать, только тихонько шептаться с Богом.

Хедвиг моргает, глядя на небо. А что, если и ей немного пошептаться с Богом? Хуже ведь не будет?

Она оглядывается — не подслушивает ли кто.

— Милый Боженька, сделай так, чтобы тётя, которую я сбила, не умерла. Если ты это сделаешь, я больше никогда не буду уезжать, не попросив прощения. Даю тебе честное слово.

На душе сразу становится легче. Ноги сами собой подпрыгивают. Хедвиг срывает пучок травы и суёт за забор. К ней осторожно подходит конь. Он нюхает воздух и съедает траву у неё из рук. Морда у коня мягкая, мягче бархата. Глаза коричневые, как каштаны, зубы длинные, как побеги бамбука. Он красив так, что дух захватывает.

— Как думаешь, мне записаться в школу верховой езды? — спрашивает Хедвиг у коня. — Было бы неплохо, правда?

Конь не отвечает ей «да». Но и «нет» не говорит. Он тычется мордой в её ладонь, просит ещё травы.

Но Хедвиг разворачивается и уходит. Надо пойти к тренеру и спросить, найдётся ли для неё место.

В конюшне темно, пол внутри грязный. Денники пустые, только немного соломы валяется по углам. В кладовке для сёдел тихо, как в могиле. Тренера нигде не видать.

Хедвиг снова выходит на свет. Она идёт за конюшню, но там нет ничего, кроме навозной кучи. Семь зелёных мух слетелись на семейный обед. Сегодня им подают лошадиные какашки — на первое, на второе и на десерт. Мушиные спинки блестят, как рыцарские латы, хоботки втягивают навоз. Хедвиг поскорее уходит. Навозные мухи так же омерзительны, как раггары на старых тачках.

У забора стоят дети в чёрных шлемах и сапогах с высокими голенищами. Они обучаются в школе верховой езды. Счастливые, аккуратные и прилизанные. Они смотрят на Хедвиг, у которой нет шлема, а вместо сапог — деревянные сабо. Хедвиг даже не знает, кого она ненавидит больше — раггаров, навозных мух или детей из школы верховой езды. Но если она сама станет таким ребёнком, это совсем другое дело!

— Где тренер, не знаете? — кричит она.

Дети качают головами. Тренер сегодня опаздывает, говорит девочка на тонких ножках. Урок должен был начаться пятнадцать минут назад.

Хедвиг встаёт в сторонке и ждёт. Ей всё равно, что дети смотрят на неё, она отворачивается и не обращает на них никакого внимания.

Проходит целая вечность — пять минут или десять, и наконец девочка на тонких ножках указывает: «Вон она!»

По дороге идёт толстая женщина в рваных штанах. Волосы стоят дыбом. Рядом с собой она катит велосипед. Гниии-гниии, скрипит он. Переднее колесо погнулось. Хедвиг не верит своим глазам. Это та самая тётя, которую она только что сбила! Она не умерла!

Ноги Хедвиг словно примёрзли к земле, а женщина тем временем приближается. И пристально смотрит на Хедвиг.

— Эй ты! — говорит она. — Нахалка! Сбила человека и даже не извинилась!

Хедвиг молчит. Она прямо-таки слышит, как Бог сверху нашёптывает: «Э-эй, не забудь, что ты мне обещала!»

— Ну! — шипит тётя. — Извинишься ты наконец?

— П-п… Я просто хотела спросить, нельзя ли мне записаться в школу верховой езды.

— Что-о?!

— Я хотела спросить, нельзя ли мне в школу езды, — шёпотом повторяет Хедвиг.

Женщина упирает руки в бока.

— Ты что, совсем глупая? Думаешь, я возьму тебя, если ты не попросишь прощения?

Дети у забора таращатся — глаза вот-вот выскочат из орбит.

А Хедвиг уже бежит к своему велосипеду, запрыгивает на него и уезжает. В животе чернеет огромная пустота. На дне этой пустоты дребезжит одно-единственное маленькое слово. И вылезать наружу не собирается.

В глазах стоят слёзы, дорога расплывается. Что может быть хуже, когда тебя называют глупой, да ещё при всех. Хедвиг пересекает шоссе, и на этот раз не встретив ни одного раггара. Она приезжает домой с лицом, полосатым от слёз.

Мама и папа сидят на кухне и чистят лисички.

Конец ознакомительного фрагмента