Конард сжал руки в кулаки и приготовился слушать.

Оливия — часть его семьи.

— Без обид, Конард, но ты слеп, — резко бросила Оливия. — Я не хочу обвинять тебя или кого-то еще из моих друзей в невнимательности, ведь это не так. Просто… просто вы все угодили в некий счастливый пузырь. У вас есть вторые половинки, кто-то основал приют для собак, у кого-то даже есть дети… Вы идете вперед, ваша жизнь — океан, моя — аквариум. Я устала просыпаться с мыслью о том, что весь мой огромный мир — это банка на тридцать литров. Все эти полтора месяца я задавалась вопросом: кто же я на самом деле? Что из того, что осталось в моей жизни, правда?

Она ударила по столку кулаком, и Конард от неожиданности подпрыгнул на кресле.

— Между мной и Виолетт много общего. Мы заперты в обстоятельствах. Да, я понимаю, что жизнь такая штука и иногда камень не сдвинешь, но я уже устала… Устала от этого всего. Даже если я сдохну, задыхаясь на ковре, я хочу пробить стекло своего аквариума. Настало мое время, и я не собираюсь ждать и секунды. Я хочу быть свободной.

— И что же даст тебе эту свободу? Свободу от чего ты хочешь получить, Оливия?

— От нитей, которые я сплела сама, — тихо прошептала она в ответ.

Конард, конечно же, ничего не понял, лишь вылупил на нее глаза.

— Я собираюсь уехать из Парижа. Не знаю, на сколько… Может, и навсегда. Я уже распределила обязанности в клинике. Мой отец не очень хорошо организовывал работу, а я уж и подавно. Мне казалось, роль Оливии Корон — быть связующим звеном близких ей людей.

Когда она заговорила о себе в третьем лице, Конарда пробрало до мурашек. В таком обезумевшем состоянии он ее никогда не видел.

— Мне нужно уехать из этого города, он мне противен. Смотреть на него не могу. Чтобы спасти свою любовь к его жителям, мне пора покинуть этот серый лабиринт узких улиц.

— Оливия, ты не можешь просто так взять и уехать! Не можешь!

— Конард, — взгляд подруги потемнел то ли от набегающего на город вечера, то ли от злобы. — Я могу делать со своей жизнью все, что мне захочется. Ясно? И никто, слышишь, никто не имеет права мне указывать! — она взяла паузу, Даже ты. И уж тем более мой отец, который… — Оливия резко замолчала, и повисла неловкая, гнетущая тишина.

— Я не то хотел сказать! Как мы тут без тебя? Посмотри! Наша жизнь прочно связана с тобой! Мы просто не сможем без тебя! Оливия! Ты наша лучшая подруга! Да ты лучшая подруга всего города, — Конард попытался оправдаться за свои слова. — Давай обсудим это, не руби с плеча. Мы должны разбираться в проблемах, а не сбегать от них. Именно ты научила меня этому. Как же так, Оливия… — Конард не заметил, как встал с кресла во время этой речи, а сейчас чуть не упал, присаживаясь обратно. — Тогда… тогда, когда я сбежал, я потерял целых два месяца, скитался и не решал своих проблем. Оливия… Убегать из Парижа даже для тебя звучит безумно. Моя судьба… я бежал… я…

— Ты сбежал от своей судьбы, а я от своей прячусь, Конард.

Она прикрыла лицо руками, пытаясь спрятаться, но не получалось. Она дрожала и чувствовала, как медленно, но верно подходит к своему пределу. Еще чуть-чуть — и у нее случится нервный срыв. Она не могла… пока не могла сказать Конарду правду, почему убегала из города, словно за ней гонятся. Он вряд ли понял бы ее, да и не осталось сил, чтобы выворачивать душу наизнанку. Купить билеты куда-то за океан намного проще, чем говорить с лучшим другом на неизвестном ему языке. Она начала прокручивать в голове банальные мантры, пытаясь успокоиться. Это помогало раньше, поможет и сейчас. Дрожь прекратилась, сердце наконец-то перестало стучать в висках, мысли замедлились, и она нашла силы поднять голову и посмотреть на Конарда. На его лице читались страх и тревога. Он услышал совсем мало об ее переживаниях, не зная самых страшных тайн, а уже сидел бледнее листа бумаги. Оливия потратила последние силы, чтобы натянуть вымученную улыбку, отчего стала выглядеть еще безумнее.

Конард покачал головой, не соглашаясь с ее решением. У нее остался один способ убедить его, и, вероятно, он будет не в восторге.

— Оливия, тебе нужно подождать! Давай… — но закончить ему не дали.

— Какого цвета мои волосы? — ровным голосом спросила Оливия. — Конард, какой мой настоящий цвет волос?

— Я… Ну, ты блондинка. Я никогда не видел тебя с другим цветом волос, — Конард прищурился, пытаясь рассмотреть корни ее волос. Все без изменений. Оливия оставалась блондинкой, ровно как и двенадцать лет назад. Он не мог понять, в чем уловка. — Зачем ты меня дуришь, Оливия! Это уже не смешно!

— Они темно-русые, Конард, темно-русые, — и в этот раз ей даже не пришлось давить из себя улыбку. Сочувствующая и в то же время понимающая, она расцвела на ее лице. — Не смешно то, что мой лучший друг не знает этого факта, — она выдохнула. — И то, что я покидаю Париж, тоже не смешно, Конард. Шутки закончились.

Они молчали долгие пять минут, переваривая все сказанное.

— Неужели это действительно все? — спросил Конард у Оливии, которая не отводила глаз от своих кроссовок.

Она подняла голову, расправила плечи, готовясь к новому сражению, но обомлела от выражения лица друга: он улыбался искренне и по-доброму.

— Ну-ну, Оливия, не надо выцарапывать мне глаза! Я не собираюсь брать меч и щит. Я… я бесконечно сожалею, — Конард слегка наклонил голову. — Знаешь… мы с Отисом предполагали такой исход событий. Я говорил, что однажды ты просто возьмешь и уедешь. Нет, не бросишь нас, но отправишься по своему пути, и уже никто не сможет тебя остановить. Никому и не захочется вставать у тебя на пути. Я искренне сожалению. К кому же я буду приходить и жаловаться на весь мир? Ты — неотъемлемая часть этого мира. Только подумай! Нам тридцать три года. Это уже не университетские заварушки, появилась работа, у Рин вон дети есть. Невероятно… Возможно, в каких-то полутонах твоей истории я вижу тьму, и, видимо, единственное, что я могу сделать, — это оставить тебя в покое.

— Что? — Оливия прошептала, не веря словам друга.

— А что? Ты не ожидала такого быстрого ответа? Или такого вразумительного монолога? Вечно ты всех недооцениваешь — и в первую очередь саму себя, — Конард покачал головой, устремляя взгляд добрых глаз на ошарашенную подругу. — Думаешь, ты одна препарируешь людские головы? Нет, моя дорогая, в вальсе два танцора. И может, я не так хорош в бальных танцах, но учиться я умею, — он отвел взгляд в сторону. — Оливия, ты несчастна. И никакие блестки этого не скроют. Даже сейчас вместо того, чтобы выложить все на стол, ты убегаешь из Парижа. Меня успокаивает лишь одно… Ты наизусть знаешь мой номер, и, в случае чего, я смогу забрать тебя из рук сатаны.

— Я не собираюсь в Ватикан! — она усмехнулась. Удивительно, но прямо сейчас с ее шеи упал один камень, а это значило, что она все делает правильно. — Знаешь, я не на тот свет собралась, так что не надо меня отправлять к сатане. Мне просто нужно попутешествовать и поискать смысл жизни по углам других городов, Париж я весь излазила.

— Что верно, то верно, — Конард прокрутился на стуле. — И куда же ты направляешься? Мне интересно, куда покупать билеты в случае чего.

— Пока не знаю, — она улыбнулась. — Дома решу. Неважно куда, главное — начать двигаться. Надеюсь, ты не поедешь крышей без моих консультаций. После той истерики из-за отца у меня полголовы поседело. И это не фигура речи.

— Все хорошо, я понимаю — накопилось, — Конард выдохнул. — Я смотрю на тебя — такую храбрую и своенравную — и завидую. Мне до сих пор не хватает сил коснуться последнего потайного сундука в подсознании. А ты решила выломать двери в собственном мозгу, — он закатил глаза. — Хотя, я подозреваю, их там и не было. Хочу стать таким же сильным.

— Обстоятельства всегда сильнее человека, Конард. Нужно просто уметь приспосабливаться и ставить парус по ветру, вот и все, — она откинулась на кресле и наконец-то расслабилась. — Ты никогда не задумывался, что есть вещи, которые от нас не зависят? Обруби птице крылья, и она уже не поднимется в небо, как ее ни уговаривай. Ты должен понять, что единственный человек, способный дать тебе свободу, — это ты сам. Тогда в университете именно ты сделал первый шаг. Без участия пациента улучшений добиться тяжело и, как правило, невозможно. Сегодня, сейчас я даю сама себе шанс быть свободной. И тебе пора, Конард. Пора.

— Будет страшно.

— Уже. Но ты справишься, верю в тебя. Не как врач, как твоя лучшая подруга, — она встала. — А теперь мне пора уходить. Боюсь, я смогу попрощаться только с тобой, поэтому прошу — обними всех за меня. Не думаю, что переживу подобные разговоры с кем-либо еще, — она покачала головой. — Особенно с Отисом… Он точно найдет способ убедить меня остаться. Скажи, что я их всех люблю, обнадежь, что я вернусь, поверь в это сам. Хорошо?

— Ты сказала не хоронить тебя! А сама говоришь так, будто собираешься покупать гроб, — он фыркнул.

— Так, шутки про гробы — это не ко мне. По крайней мере сейчас, дорогой, — она улыбнулась и откинула волосы назад. — Время говорить «прощай», Конард.

— Я против. Это время никогда не настанет.