В тот год все сходили с ума по электронным игрушкам-брелкам с виртуальными питомцами, и Маркс недавно по случайности ухайдакал одного такого тамагочи, подаренного ему на день рождения любимой девушкой. За что девушка заклеймила его порочной и бездушной скотиной.

— Попробуй засунуть ее в душ, — развивал мысль Маркс, — разговорить, вытащить на прогулку. Распахни окна, если сможешь. Ну а если она продолжит кукситься, убеди ее сходить к психологу. Если же и психолог не вправит ей мозги, тогда однозначно — звони родителям.

Представив, что ему предстоит, Сэм пришел в ужас, однако на следующий день, после лекций, покорно поплелся к дому Сэди, поднялся к ее квартире и постучал в дверь. Нога его ныла немилосердно.

— Сэди! — завопила соседка. — Снова этот пацан!

— Скажи, меня нет дома! — завопила в ответ Сэди.

Соседка, не меньше Сэма встревоженная поведением Сэди, распахнула дверь, и Сэм заковылял к знакомой спальне. Со вчерашнего дня Сэди ничуть не изменилась, только переменила толстовку.

— Сэм, будь паинькой, ступай домой, — застонала она. — Со мной все в порядке. Просто хочу отоспаться.

И она нырнула под одеяла.

Сэм присел за стол Сэди и вытащил учебник. Он записался на курс истории и готовился к семинару, посвященному переселению в Америку жителей Восточной Азии.

Спустя пару часов он узнал, как происходила миграция китайцев в девятнадцатом и двадцатом столетиях, и выяснил, что китайских иммигрантов подвергали расовой дискриминации, допуская только до определенного вида работ — стряпания еды и уборки, отчего Америку наводнили китайские рестораны и китайские прачечные. Захлопнув книгу, он задумался о бабушке с дедушкой и родном Коритауне. Вспомнил, как Бон Чха и Дон Хён, ликуя из-за его поступления в Гарвард, скупили все гарвардские цацки, заклеили бамперы ветхозаветных автомобильчиков горделивыми стикерами и, предвосхищая его выпускной, растянули в пиццерии огромный, вручную сшитый Бон Чха баннер «ПОЗДРАВЛЯЕМ НАШЕГО ВНУКА САМСОНА С ОКОНЧАНИЕМ ГАРВАРДА! 1997 ГОД». Дон Хён до дыр заносил футболку с эмблемой университета, и, если бы Маркс не озаботился прислать ему новую, она наверняка истлела бы прямо на его груди. Сэм почувствовал укол совести: ему стало стыдно, что он не звонил родным и до сих пор никак не проявил себя — ни на математическом факультете, ни на каком-либо ином поприще.

— Ты еще тут? — недовольно проворчала Сэди.

— Тут.

Сэм вытащил из рюкзака бумажный пакет с бубликом-бейглом, положил его на стол под рамочкой с лабиринтом и ушел. Если бы его приперли к стенке, он бы честно признался, что вернулся к Сэди только из-за лабиринта. Она хранила его все эти годы. Провезла через всю страну. Не оставила в общежитии и взяла на съемную квартиру. В следующий раз, звоня домой бабушке с дедушкой, Сэм скажет: «Вы оказались правы. Сэди понравился мой подарок».

На третий день он захватил с собой библиотечный экземпляр книги Ричарда Пауэрса «Галатея 2.2», пленившей его воображение.

На четвертый — принес наладонник с загруженной на него электронной версией «Донки Конга», подарок от Маркса на день рождения.

— Почему ты не оставишь меня в покое? — возмутилась Сэди.

— Потому… — ответил он.

«Кликни мышкой по этому слову, — подумал он, — и тебе откроются ссылки на мириады таящихся в нем смыслов. Потому, что ты мой старый и добрый друг. Потому, что однажды, когда я был на краю гибели, ты спасла меня. Потому, что без тебя я бы умер или очутился в психиатрической клинике. Потому, что я твой должник. Потому, что у меня к тебе шкурный интерес: я вижу будущее, в котором мы вместе создаем фантастические игры. Но чтобы это будущее стало явью, я должен вытащить тебя из постели».

Однако вслух он повторил лишь одно:

— Потому…

На пятый день он не застал ее дома.

— А где Сэди? — ошеломленно спросил он соседку.

— Ушла к доктору, — улыбнулась та и крепко обняла Сэма. — Похоже, Сэди идет на поправку.

Всю следующую неделю, если не считать день, когда он работал в библиотеке Ламонта, Сэм навещал Сэди. Он заходил к ней после обеда, преподносил ей, как советовал Маркс, скромные дары, ненадолго задерживался в ее спальне и возвращался домой.

На двенадцатый день она с ним заговорила.

— Это ты спер «ЭмилиБум»? — требовательно спросила она.

— Не спер, а позаимствовал, — поправил ее Сэм.

— Ладно, оставь себе, — смилостивилась Сэди. — У меня полно копий.

На тринадцатый день он уселся за ее стол. Он давно уже не рисовал лабиринтов и решил порадовать Сэди свежим творением, а заодно продемонстрировать ей мастерство рисовальщика, филигранно отточенное им за все эти годы. По его замыслу, новый лабиринт должен был проложить дорогу от дома Сэма к дому Сэди — от реки Чарльз до фабрики «Кондитерские изделия Новой Англии» — и навсегда остаться у Сэди.

Сэди выбралась из кровати и заглянула Сэму через плечо.

— Далековато тебе сюда добираться, верно?

— Ну, некоторое время на это, конечно, уходит, — уклончиво отозвался Сэм.

— Возможно, завтра меня не будет, — предупредила его Сэди. — В деканате говорят, что если на этой неделе я вернусь к занятиям, то нагоню однокурсников и меня допустят к сессии.

Сэм поднялся и аккуратно сунул лабиринт и карандаши в рюкзак.

— Я правильно тебя понимаю? Ты хочешь сказать, чтобы я больше не приходил?

Сэди рассмеялась. Кажется, прошли века с тех пор, как он в последний раз слышал искренний и мелодичный смех Сэди. Сэди — что неизбежно — повзрослела, однако ее смех, к удовольствию Сэма, не изменился, хотя и стал более грудным и бархатистым. По его мнению, Сэди смеялась восхитительнее всех на свете. Ее смех никого не оскорблял. Никогда не звучал язвительно или уничижительно. Наоборот, он заражал, манил за собой, приглашая повеселиться: «Присоединяйтесь, прошу вас! Похохочем от души вместе!»

— Да нет же, голова садовая! Просто думаю, когда нам лучше пересечься. Не хочу, чтобы ты заявился и ткнулся носом в закрытую дверь. И обещай мне, что этого больше никогда не повторится! — взволнованно добавила Сэди. — Обещай, что, какие бы глупости мы с тобой ни совершили, мы больше ни за что не расстанемся на шесть лет! Обещай, что ты всегда будешь меня прощать, а я всегда буду прощать тебя.

Подобные клятвы легко слетают с губ молодых людей, не подозревающих пока о том, какие испытания припасла для них жизнь.

Сэди протянула руку. В голосе ее чувствовалась уверенность и сила, но в глазах, трогательных и беззащитных, сквозила печаль. Сэм благодарно сжал ее ледяную и одновременно жаркую ладонь. По всей видимости, Сэди еще не оправилась от болезни.

— Ты сохранила мой лабиринт, — неуверенно произнес он.

— Сохранила. А теперь давай потолкуем о «Тебе решать».

Сэди поднялась и открыла окно. В комнату ворвался морозный и бодрящий воздух, пьянящий, словно крепкое вино.

— Но прошу тебя, Сэм, прояви сострадание. Возможно, ты заметил, что в последнее время мне было слегка не по себе.

II. Сферы влияния

1

«Итиго» — хотя тогда никто и не подозревал, что игру нарекут «Итиго», — казалась им сущим пустяком. Забавной финтифлюшкой, которую Сэм и Сэди забацают на каникулах, в перерыве между третьим и четвертым курсами.

Решимость создать игру вместе с Сэди не покидала Сэма с декабря, то есть с того самого месяца, когда он впервые запустил на компьютере «Тебе решать», однако до марта он никого не посвящал в свои планы. Не в его привычке было тянуть кота за хвост, но интуиция подсказывала ему, что сейчас лучше поспешать медленно. Сэди, целый месяц не вылезавшая из тяжелейшей депрессии, основательно запустила учебу и теперь налегла на нее с удвоенной силой. Какая беда с ней стряслась, оставалось для Сэма загадкой. Лишь раз Сэди бросила сквозь стиснутые зубы: «Болезненный разрыв», но Сэм подозревал, что за всем этим кроется нечто большее. Однако, не желая ранить ее, он предпочитал не касаться мучительной темы. Редкое взаимопонимание, сложившееся между ними, не позволяло им лезть напролом в чужие души. Поэтому шесть лет назад они и стали приятелями не разлей вода: Сэди не проявляла неуемного любопытства к аварии и не вынуждала его делиться тягостными переживаниями. И ему ничего не оставалось, как ответить ей взаимностью.

А еще он не торопил события, чтобы вдоволь насладиться общением с заново обретенной Сэди. Они мгновенно, словно и не было всех этих лет разлуки, прикипели друг к другу: встречались несколько раз в неделю, ходили в кино и кафешки, резались в компьютерные игры. Присутствие Сэди вдохновляло Сэма. Его рассуждения становились убедительными, а замечания — острыми. Рядом с ней невыносимый зимний холод Новой Англии, пробиравший его до костей два предыдущих года, казался более терпимым, а не отпускавшая ни на минуту слабая, но раздражающая боль в ноге напоминала о себе все реже. Теперь его не пугали даже булыжные мостовые! Сэм не считал себя калекой, однако предательски скользкие булыжные мостовые, по которым он двигался черепашьим шагом, постоянно убеждали его в обратном. Порой, если день выдавался снежный — а учебный корпус располагался на почтительном расстоянии, — он выходил из дому на три четверти часа раньше, лишь бы поспеть на лекции, и, припадая на одну ногу, тащился по студенческому городку, будто светило-профессор. Не будь он таким заносчивым, возможно, он сообразил бы, какие неприятности подстерегают хромого калифорнийского мальчика, нацелившегося на учебу в университете на северо-востоке Америки.