— Не одобряешь? — усмехнулась Сэди.

— Да такой белиберды в любой общаге — пруд пруди.

— А вот и не такой, Сэм. Это изображение уникально, как…

— Как станции подземки в Бостоне.

— Или во всей Америке? — расхохоталась она. — Значит, Сэм, ты не желаешь взглянуть на мир волшебным оком?

— Я и так гляжу на мир волшебным оком. Словно ребенок. И меня распирает от изумления.

— Но посмотри, как он счастлив! — Сэди указала на малыша лет шести. — Он увидел картинку! Вот молодец!

— А ты ее видела? — поинтересовался Сэм.

— Пока нет. И если честно, мне не до нее, я хочу успеть на следующий поезд. Опаздываю на лекцию.

— Да ладно. Уверен, у тебя есть пять минут в запасе, чтобы взглянуть на мир волшебным оком, — подзадорил ее Сэм.

— Нет, лучше в следующий раз.

— Брось, Сэди. Лекция никуда не денется. Как часто ты смотрела на какую-то вещь и знала, что все вокруг видят ее точно такой же, как и ты? Как часто твой мозг и глаза воспринимали то же самое, что и мозг и глаза других людей? Как часто тебе удавалось получить доказательства, что все мы живем в одном и том же мире?

Сэди печально улыбнулась и легонько толкнула Сэма в плечо.

— Типичные сэмовские речи.

— Так я же Сэм. Просто Сэм.

— Хорошо, — вздохнула Сэди вслед уходящему поезду. — Но если я завалю экзамен по компьютерной графике, виноват будешь ты. — Она подвинулась, чтобы лучше видеть плакат. — Ты тоже будешь смотреть вместе со мной.

— Слушаюсь, мэм!

Сэм расправил плечи и уставился прямо перед собой. Он уже целую вечность не стоял рядом с Сэди.

Инструкция к автостереограмме советовала расслабиться и смотреть в одну точку до тех пор, пока не появится изображение. Если изображение не появлялось, рекомендовалось подойти поближе, а затем начать медленно пятиться назад. Однако на тесной станции метро подобный маневр казался совершенно неосуществимым. Да и в любом случае автостереограмма Сэма не интересовала. Наверняка тайный рисунок — это рождественская ель, ангел или звезда. Разумеется, не звезда Давида, а что-нибудь сиюминутное, на потребу дня, банальное, подстрекающее купить как можно больше предлагаемых волшебным оком товаров. Еще ни разу Сэму не удалось разглядеть ни одну автостереограмму. Вероятно, из-за очков и довольно высокой степени близорукости. Очки не позволяли глазам расслабиться настолько, чтобы мозг успел поддаться иллюзии. А потому через довольно продолжительное время (пятнадцать секунд) Сэм бросил таращиться на плакат и перевел взгляд на Сэди.

На все те же волнистые рыжевато-каштановые пряди, только подстриженные и модно уложенные. На все тот же усеянный веснушками нос и ту же оливковую кожу, правда немного поблекшую и утратившую калифорнийский загар, так шедший Сэди в детстве. На все те же обветренные губы и карие глаза с золотистыми крапинками. Как у Анны, матери Сэма. Анна говорила, что такая окраска радужки называется гетерохромией. Надо же, а ведь он когда-то боялся, что это болезнь, угрожающая маме смертью. Под глазами Сэди залегли еле видимые темные круги, но эти круги были у нее и прежде. Однако, отметил про себя Сэм, Сэди выглядела усталой. И чем дольше он смотрел на нее, тем больше думал, что настоящее путешествие во времени — это умение видеть человека одновременно и в настоящем, и в прошлом. Хотя… Подобные перемещения срабатывают лишь с теми, кого ты знаешь всю свою жизнь.

— Я увидела! — взвизгнула Сэди.

Глаза ее разгорелись, и на миг она снова стала для Сэма одиннадцатилетней девочкой. Он быстро отвернулся от нее и уставился на плакат.

— А ты видел? — спросила Сэди.

— Да. Видел.

— И что ты видел?

— Это, — ответил Сэм. — Великолепное. Чудесное. Праздничное.

— А ты не врешь? — Сэди вздернула губу, и в глазах ее запрыгали озорные бесенята.

— Не вру. Просто не хочу портить впечатления тем, кто еще не видел. — Сэм обвел рукой стоящих вокруг людей.

— Какой заботливый, — весело фыркнула Сэди. — Ну тогда ладно.

Она знала, что он ничего не видел. А он знал, что она это знала, и одарил ее признательной улыбкой. Сэди улыбнулась в ответ.

— Странно, — произнесла она. — У меня такое чувство, словно мы никогда не расставались. Словно каждый день мы приходим на эту станцию метро и пялимся на этот плакат.

— Мы с тобой на одной волне, Сэди.

— Да, мы действительно на одной волне, Сэм. И прости за «типичные сэмовские речи». Ляпнула, не подумав.

— Забей. Какие еще речи могут быть у Сэма? Кстати, ты…

Снова зажужжал блендер.

— Что — я?

— Ты ошиблась площадью.

— Что значит — я ошиблась площадью?

— А то, что это Гарвардская площадь, а тебе нужна Центральная площадь или площадь Кендалла. Ты же, я слышал, учишься в Массачусетском технологическом университете?

— Здесь живет мой парень, — бросила Сэди тоном, ясно говорившим, что распространяться на эту тему она не собирается. — И почему, собственно, их называют площадями? Из них одна только площадь — Гарвардская, да и та — треугольная.

Послышался гудок очередного прибывавшего к платформе поезда.

— Это снова мой, — сказала Сэди. — Снова и снова.

— Такова природа поездов, — философски заметил Сэм.

— Ну да. Поезд за поездом, поезд за поездом.

— А в таком случае пойдем лучше выпьем кофе, — предложил Сэм. — Или что ты там предпочитаешь, если кофе для тебя чересчур тривиально? Масала-чай? Смузи? Комбучу? «Доктора Пеппера»? Шампанское? Какие только неисчислимые блага не предлагает мир прямо у нас над головами! Достаточно оседлать эскалатор и вознестись к радостям пития.

— Я бы с удовольствием, но мне и вправду надо бежать в институт. Учебники — это лишь половина дела. Много знаний оттуда не почерпнешь. Я беру только усидчивостью и прилежанием.

— Очень в этом сомневаюсь, — недоверчиво покачал головой Сэм. Сэди, по его мнению, обладала выдающимся умом.

— Рада была повидаться.

Она стремительно обняла Сэма и поспешила к платформе. Сэм растерялся, не зная, как ее остановить. Будь это игра, он нажал бы на паузу. Или начал бы прохождение уровня заново и на сей раз нашел бы нужные и убедительные слова. Или добыл бы из тайников необходимое снаряжение, которое заставило бы Сэди остаться.

А ведь они даже не обменялись телефонными номерами, в отчаянии подумал он. В его голове юлой завертелся вопрос: как в тысяча девятьсот девяносто пятом году можно разыскать человека? В стародавние времена, когда Сэм был ребенком, люди порой исчезали бесследно и навсегда, однако теперь все изменилось и сгинуть без вести стало намного сложнее. Теперь, чтобы обнаружить человека, требовалось лишь преобразовать его из цифрового формата в осязаемый образ. И по мере того как фигурка его старинной приятельницы, спешившей к платформе метро, уменьшалась, он успокаивал себя тем, что современный мир, с его глобализацией, коммуникационными магистралями и интернетом, также тяготел к уменьшению. А следовательно, он без труда отыщет в нем Сэди Грин. Угадает адрес ее электронной почты — в МТУ все адреса заводились по единому шаблону. Найдет ее в телефонном справочнике, опубликованном на сайте института. Позвонит на факультет компьютерных технологий, представившись компьютерным специалистом. Или наберет телефонный номер ее родителей, Стивена Грина и Шарин Фридман-Грин, до сих пор живущих в Калифорнии.

Впрочем, кого он пытался обмануть? Он никогда никому не звонил, не будучи твердо убежденным, что его звонка ждут с горячечным нетерпением. Он все воспринимал в черном цвете. Вот и сейчас он вообразил, что она отшила его и никаких лекций у нее нет. Что она просто взяла — и избавилась от Сэма. Если бы она действительно хотела с ним встретиться, зудел мозг, она оставила бы ему номер телефона или адрес. А раз не оставила, значит, Сэм для нее — это болезненное напоминание о прошлом, которое она не собирается воскрешать. Или же она поспешила отделаться от него потому, что, как Сэм всегда подозревал, он для нее ничего не значил, — подумаешь, благотворительный каприз богатенькой девочки. А еще этот парень с Гарвардской площади… Какой толк узнавать ее телефон, адрес электронной почты или адрес проживания! Он ни за что не воспользуется этими сведениями! И вдруг со всей феноменологической ясностью он осознал — и осознание это обрушилось на него как гром среди ясного неба, — что, вполне вероятно, он видит Сэди Грин последний раз в жизни и надо запомнить ее в этот ужасно холодный декабрьский день именно такой — стремительно идущей к платформе метро в бежевой шерстяной шапочке, варежках и шарфике. В полупальто верблюжьего цвета, купленном явно не в военной комиссионке, и в голубых линялых джинсах, расклешенных от колена и обтерханных по низу. В черных кроссовках с белой каймой и с раздутой без меры кожаной, коньячного цвета сумкой через плечо. С выглядывавшим из обшлага пальто краешком светло-бежевого свитера и разметавшимися по плечам блестящими волосами, чуть влажными на концах. Такую заурядную, ничем не отличимую от орды других умных, ухоженных студенток, ждущих прибытия поезда. Такую, в которой нет ни грамма настоящей Сэди.

Он уже мысленно прощался с ней, как вдруг она обернулась и подбежала к нему.