— Слушай, я прям-таки влюбился в эту игру. Она такая уморительная.

— Уморительная? — огорошенно переспросила Сэди.

Она ожидала нечто типа «обескураживающая» или «выводящая из душевного равновесия».

— У меня своеобразное чувство юмора, — хмыкнул Дов. — Чернее черного. Забей. Не хочешь кофейку хлебнуть?

Они отправились в кафешку на Гарвардской площади, располагавшуюся неподалеку от квартиры Дова. Сэди предполагала, что темой их беседы станет негодующая Ханна с ее претензиями, но о Ханне не было произнесено ни слова. Зато Сэди призналась в любви к «Мертвому морю» и забросала Дова техническими вопросами. В основном о том, как ему удалось так реалистично передать светотень с помощью «Улисса». В ответ Дов скорбно покачал головой: он разработал «Мертвое море», чтобы справиться со своим страхом — страхом утонуть. Сэди рассказала ему о бабушке, детстве в Лос-Анджелесе и болезни сестры, и они обсудили игры, в которые им нравилось играть в детстве и сейчас. Дов разговаривал с ней на равных, как с товарищем по работе, и Сэди млела от счастья. Дисциплинарный комитет МТУ больше ее не пугал. Какая разница, вытурят ее из универа или нет! «Тебе решать» того стоила, ибо мгновения наедине с Довом — бесценны.

Дов перегнулся через стол и смахнул кофейную пенку с ее губ.

— Похоже, я попал в переплет, — усмехнулся он.

— Из-за Ханны? — встревожилась Сэди.

— Кого? Ах, этой! Нет… Но грядут большие неприятности… Я хотел бы пригласить тебя в гости, хотя и знаю, что не должен этого делать.

— Почему не должен? — пожала плечами Сэди. — Мне интересно посмотреть, где ты живешь.

Так начались первые в жизни Сэди серьезные отношения со взрослым мужчиной. Дов не просто стал ее любовником — он стал ее учителем. Персональным ментором. И эта роль давалась ему намного лучше, чем роль лектора в университете. Сэди многое узнала от него. Она училась, не переставая. Дов уговорил ее доработать «Тебе решать». Поделился хитростями создания графических движков.

— Никогда не используй чужие движки, если способна написать свой, — наставлял ее Дов. — Движок — слишком мощное оружие власти.

Она обожала резаться с ним в игры, заниматься сексом и делиться мыслями. Она любила его.

То, что Дов женат, она узнала лишь спустя четыре месяца, когда оканчивала второй курс обучения в МТУ. Он сказал, что им нужно поговорить, пока все не зашло слишком далеко. Чуть раньше Дов предложил Сэди все лето жить вместе в его квартире.

Он признался, что женат и что жена вернулась в Израиль. Они разъехались. Устали от супружеских уз и решили отдохнуть друг от друга. Поэтому он и устроился в МТУ.

— Так она обо мне знает? — спросила Сэди.

— Не то чтобы знает, но догадывается, что кто-то вроде тебя есть в моей жизни. Но ты не парься. В этом нет ничего дурного.

Но Сэди почувствовала себя дурно. Дов ее не убедил. Ей казалось, ее обманом вынудили совершить низкий поступок. Пусть ненароком, она вляпалась в грязную историю — связалась с женатым мужчиной. Да, она ведать ни о чем не ведала, но теперь-то ей открыли глаза. И если уж начистоту, возможно, она подозревала об этом с самого начала, просто предпочла вести себя как игрок из «Тебе решать». Не допытывалась, не задавала неудобных вопросов, а прятала голову в песок, не желая знать правды.

И все же то лето она провела вместе с Довом в его квартире. Она любила его. И — в некоторой мере — уже не мыслила без него жизни. Она проходила практику в Бостоне в компании по разработке игр «Селлар Дор Геймз» и тщательно скрывала от коллег свои отношения с Довом. Он слыл знаменитостью среди дизайнеров игр, и Сэди не хотелось, чтобы слухи об их связи дошли до жены Дова. Она так зациклилась на этих шпионских играх и своей любви к преподавателю, что совсем запустила практику и не произвела на разработчиков компании никакого впечатления. Она не фонтанировала идеями и сбегала с работы при первой же возможности.

Стоит ли говорить, что, тая от всего мира увлеченность Довом, она защищала не только Дова, но и себя. Женщин, работавших в игровой индустрии, можно было перечесть по пальцам, и Сэди не желала ставить под угрозу будущую карьеру. Игровой мир косо смотрел на юных красоток, деливших ложе с влиятельными мужчинами. Подобное поведение налагало клеймо на их профессиональную репутацию, и, когда они порывали со своими любовниками, им сложно было устроиться на работу в игровой сфере: их не воспринимали как толковых специалистов. Несправедливо, но ничего не попишешь. Сэди меньше всего хотелось, чтобы за ее спиной постоянно шушукались: «А, эта? Малолетняя пассия Дова Мизраха!» По уши влюбившись в Дова, Сэди не потеряла голову: она понимала, что в скором времени может остаться одна, без него.

Осенью, учась на третьем курсе, она записалась на инновационный, прорывной семинар по искусственному интеллекту и снова столкнулась с Ханной Левин, с которой не виделась после ссоры из-за «Тебе решать».

— Надеюсь, ты не держишь на меня зла, — сказала ей Сэди после семинара. — Я не собиралась ранить твои чувства.

— Ой, я тебя умоляю. Именно для этого ты свою игру и написала, чтобы ранить чувства играющих, — бросила Ханна. — Я не донесла на тебя только потому, что твой полюбовник меня отговорил. Решила не связываться. Как говорится, не тронь — не завоняет.

— Он не был моим полюбовником, когда мы ходили на семинар! — рассердилась Сэди, но Ханна, отвернувшись, направилась к двери.

Попав под покровительство Дова, Сэди больше не создавала игр, хотя много помогала Дову в его работе. В каком-то смысле работать с Довом и на Дова было легче, чем придумывать и изобретать что-то самой. Ее программы и рядом не стояли с программами, написанными Довом, и казались ей жалкими безделушками и детскими шалостями. Они и были жалкими безделушками и детскими шалостями. Ей только-только стукнуло двадцать. А в двадцать лет все, что бы ты ни делал, оборачивается жалкой безделушкой или детской шалостью. И, благоговея перед Довом, Сэди кляла свои недоразвитые двадцатилетние мозги и незрелые идеи.

Она жила с Довом уже десять месяцев, когда неожиданно на станции метро встретила Сэма. Она сразу выделила его из толпы: мальчишеская фигурка в мешковатом пальто, шаткая, но уверенная походка, прямой, целеустремленный взгляд. Сэм, кто же еще. Она ни капли не сомневалась, что он ее не заметит. Оглядываться — не в его характере. И ее это радовало. Он нисколько не изменился. Остался таким же, каким и был, совершенным и чистым. Юным. Не наделал глупостей, которые наделала она. По сравнению с ним она чувствовала себя дряхлой и изнуренной старухой. Стоит ей открыть рот, и он сразу распознает всю глубину ее отчаяния. Ее отчаянного падения. И вдруг он оглянулся. И позвал ее. Но она даже не сбавила шаг.

И тогда он заорал во всю глотку:

— СЭДИ МИРАНДА ГРИН! ТЫ УМЕРЛА ОТ ДИЗЕНТЕРИИ!

Она могла наплевать на Сэма, но не на этот властный, идущий из детства, их общий тайный призыв. Приглашение к игре.

Она обернулась.

Уезжая на зимние каникулы в Израиль, Дов предупредил Сэди, что звонить и писать будет редко.

— Сама понимаешь — семья.

— Да все нормально, — успокоила его Сэди, хотя ничего нормального в этом не находила.

Но она держалась, прикидываясь классной девчонкой. Классные девчонки не заморачиваются, когда их любовники уезжают на зимние каникулы проведать живущих отдельно от них жен. Она обязана быть классной, иначе Дов ее бросит и у нее разобьется сердце. Сэди больше не представляла жизни без Дова. Оглядываясь назад, она понимала, в каком беспросветном одиночестве прошли для нее полтора года обучения в МТУ до встречи с Довом. Она ведь так и не завела друзей. И когда ее другом стал Дов, Сэди расцвела. Преобразилась. Подобно светлому и теплому лучу солнца он отогрел ее, осветив все вокруг. И она воспарила. Зажглась. С Довом она обсуждала игры. С Довом делилась наболевшим. Никого не было лучше и прекраснее Дова. Да, она любила его. А еще он ей чертовски нравился. И, находясь рядом с ним, Сэди чертовски нравилась самой себе.

Правда, с недавних пор ей постоянно мерещилось, что Дов теряет к ней интерес. И она лезла из кожи вон, чтобы разжечь в нем былую страсть. Со вкусом приоделась. Модно подстриглась. Обзавелась кружевным бельем. Стала знатоком вин, проштудировав посвященную им книгу, чтобы не ударить в грязь лицом на романтическом ужине, который они, давние возлюбленные, когда-нибудь непременно устроят. Однажды Дов мимоходом посетовал, что американские евреи на удивление мало знают об Израиле, и она прочла другую книгу, про создание Еврейского государства. Теперь, если бы зашла речь об Израиле, она с легкостью поддержала бы разговор. Но все было втуне.

Дов постоянно к ней придирался. Если она целый день не отрывалась от какого-нибудь романа, он пенял ей: «В твои годы я программировал без продыху». Если она мешкала с работой, которую он ей задавал, он ворчал: «Ты выдающаяся, Сэди, но жутко ленивая». А ведь ей приходилось не только помогать ему писать игры, но и учиться. Но всякий раз, когда она указывала на груды учебников и конспектов на столе, он презрительно отмахивался: «Не смей жаловаться. Никогда-никогда». Или цедил сквозь зубы: «Вот поэтому я и не связываюсь со студентами». Если она восхищалась игрой, которую Дов не одобрял, он обрушивался на нее с критикой и с пеной у рта доказывал, почему эта игра никуда не годится. Впрочем, это касалось не только игр, но и фильмов, и книг, и произведений искусства. Дошло до того, что Сэди уже не осмеливалась высказывать собственное мнение и интересовалась только мнением Дова: «Что скажешь, Дов?»