Гай Адамс

Шерлок Холмс. Армия доктора Моро

Джеймсу Госсу, который будет запивать все это искрящейся кавой с кошачьим волосом

— Дети Закона, он не умер… Он переменил свой образ, переменил свое тело, — продолжал я, — и некоторое время вы не увидите его. Он там, — я указал на небо, — и оттуда он смотрит на вас. Вы не можете его видеть. Но он может видеть вас. Бойтесь Закона!

Эдвард Прендик из романа Герберта Уэллса «Остров доктора Моро» (Перевод Ксении Морозовой)

Часть первая. Происшествие в Ротерхите

Глава 1

Писателя плотно окружают редакторы. Если я хоть в чем-то убедился за годы литературного труда, то именно в этом.

Я всегда стремился вести правдивую хронику, придерживаться фактов везде, где позволяли юридические и нравственные нормы. Но мне поневоле приходилось менять ход событий, драматизировать их, упрощать диалоги и по возможности сокращать хождения вокруг да около. Мои истории обязаны быть увлекательными. Иначе мой редактор из «Стрэнд мэгэзин» непременно скажет, что я рискую остаться без читателей, поскольку они умрут со скуки.

Редакторы, понимаете? Они всегда хотят управлять кораблем, независимо от того, кто стоит у штурвала.

А что же Холмс? Разумеется, и он никогда не упускал момента высказать свое мнение. «Вы поистине гениальны, Ватсон, — сообщил он мне на днях. — С какой изумительной способностью вы лишили малейшей крупицы интереса даже захватывающую историю о гамильтонских людоедах. Все элементы дедукции, все примеры логического анализа принесены в жертву описанию того, как вы страдали по леди Кларе и бегали по Кенту с револьвером в руке. Может быть, настало время переименовать ваши рассказы? Как, по-вашему, читатели уже подготовлены к появлению „Приключений Джона Ватсона, доктора-детектива“?»

Конечно, я мог бы не обращать внимания на колкости Холмса. Я уже давно воспринимаю его реплики как неизбежную горькую приправу к нашим застольным беседам. Ему нравится подшучивать над моими историями, поскольку они создали Холмсу определенную репутацию в обществе, образ, который он способен развеять в одно мгновение. При всем своем огромном самолюбии мой друг никогда не жаждал популярности. Она заставила бы его стать примером для подражания, что Холмса категорически не устраивало.

Однако у меня и без него есть тысячи редакторов — это мои читатели.

Нет, я говорю сейчас не обо всех, кто когда-либо держал в руках свежий номер «Стрэнд мэгэзин», а лишь о конкретном типе людей. Они, вероятно, страдают от избытка свободного времени и поэтому посылают в журнал письма с жалобами на ошибки и неточности. Они уверены, что лучше меня знают, как все происходило на самом деле. По мнению этих господ, мне следовало бы передать свое перо кому-нибудь другому. Возможно, этот другой точнее помнит, какие ранения я получил в Афганистане (в ногу и в плечо, большое вам спасибо, мистер Хейвуд из Лидса). Или верно укажет мое первое имя (вы совершенно правы, миссис Эшбертон из Колчестера, моя жена частенько называла меня Джеймсом, сначала передразнивая одного рассеянного пациента, а затем просто по привычке. Еще она звала меня Джоком, Уотлесом и Баджером, но можете быть уверены, что я не стану повторять эти имена теперь, когда ее больше нет со мной).

Должен признаться, что меня ничуть не интересует мнение подобных редакторов. Я глубоко благодарен своим читателям (только бессовестный лгун станет утверждать, что ему все равно, читают люди его сочинения или нет). Однако невозможно угодить всем и каждому. Когда я пытался добиться этого, мои рассказы в результате становились лишь хуже.

Кто-нибудь обязательно заявит, что это не подлинные истории, что они выдуманы авторами, пытавшимися скопировать мой «стиль», — хотя Холмс неизменно смеется, когда слышит от меня это слово. Другие скажут, что описанные события не могли происходить в действительности. Эти скептики начнут возмущаться еще сильнее, когда будет опубликован — следовало бы сказать «если будет» — рассказ о нашем последнем, весьма увлекательном деле, который я озаглавил «Дыхание бога». Кому-то ужасно не нравятся недосказанность и двусмысленность, а их в этом повествовании с избытком. С другой стороны, многим читателям больше по душе фантастическая литература, нежели та, что основана на фактах. Интерес к сверхъестественному и необъяснимому всегда будет присущ человеку. Поэтому я никогда не отказываюсь от подобных тем, даже если заранее знаю, что часть этих произведений не выйдет в свет при моей жизни.

История, которую я хочу сейчас поведать, случилась сразу же после событий, описанных в «Дыхании бога». Вероятно, ей также суждено собирать пыль в ящике моего стола. Она, безусловно, вызовет недовольство у тех читателей, которые требуют, чтобы новые рассказы походили на предыдущие и в них легко было бы поверить. Но я с самого начала не сомневался, что расследование, которым мы занялись по просьбе Майкрофта Холмса, окажется необычным.

Майкрофт Холмс редко появляется на страницах моих книг, и критически настроенные читатели постоянно напоминают мне об этом. Но причина вовсе не в том, что Майкрофт менее интересен, чем его младший брат. Просто он, как правило, приглашал нас поучаствовать в особо секретных делах, так что мне не стоило и пытаться опубликовать эти записи. События, о которых пойдет речь дальше, имеют политический подтекст, крайне неприятный для ряда высокопоставленных чиновников, и я снова рискую потратить время впустую, доверяя тайны бумаге. Но все же надеюсь, что моя рукопись когда-нибудь увидит свет. Эта история настолько удивительна и ужасна, что было бы попросту несправедливо, если бы никто никогда не узнал правду об армии доктора Моро.

Глава 2

Холмс сидел перед камином, скрестив ноги и время от времени роняя крошки табака на ковер.

— Одно из двух, — заявил он вдруг, — либо страна снова находится на грани бедствия, либо слава о рыбе с рисом, которую готовит миссис Хадсон, добралась и до Мэйфейра.

Он оторвался от горы утренних газет и писем, поднял голову над спинкой кресла и кивнул в сторону окна.

— Если я не ошибаюсь…

— А вы никогда не ошибаетесь, — вставил я.

Холмс улыбнулся:

— …то скоро здесь появится Майкрофт.

Почти сразу же раздался звонок в дверь.

— Сейчас вы скажете, что чувствуете запах его воска для волос на расстоянии полумили, — пошутил я.

— Нет, — с улыбкой признался Холмс, — во всяком случае, не при закрытом окне. Хотя отличить его шаги достаточно легко. К тому же мне редко приходилось слышать, чтобы рессоры вздыхали с таким облегчением, когда пассажир выходит из кеба.

Я услышал звук открывающегося замка и скрип лестничных ступенек под ногами гостя.

— Не говоря уже о страданиях наших половиц, — добавил мой друг.

Мы рассмеялись, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге возникла грузная фигура Майкрофта Холмса.

— Только впавшие в крайнюю нужду люди селятся на верхних этажах, — заявил он, тяжко отдуваясь. — Соблаговолите наконец купить дом, соответствующий вашему банковскому счету.

— Но тогда вы вовсе останетесь без физических упражнений, которые сейчас выполняете хотя бы два раза в год.

— Я прекрасно обойдусь без такой нагрузки. Лишь те, у кого совсем нет мозгов, заботятся о своей плоти. Это всего-навсего средство передвижения, не более того.

Я нередко слышал подобные речи от Холмса-младшего, однако не разделял этого мнения.

— Средство передвижения тоже нуждается в постоянном уходе, Майкрофт, — возразил я. — Когда вы в последний раз были у врача? Меня беспокоит ваше дыхание — как у бульдога, получившего сквозное ранение.

— О мой бог! — воскликнул Майкрофт, опускаясь в кресло, которому не повезло оказаться поблизости. — С каких это пор джентльмен обязан добровольно сносить такое издевательство над собой?

— С тех самых, когда этого джентльмена становится слишком много, — ответил Холмс и захохотал, подбрасывая в воздух недочитанную почту.

— Он сегодня просто бурлит весельем, — удивленно обернулся ко мне Майкрофт. — Что с ним случилось?

— Думаю, ему просто не терпится узнать о работе, которую вы для него приготовили, — предположил я. — Мы только что закончили необычное и сложное дело, поэтому перспектива вцепиться зубами в новую загадку…

— Что хорошо одному, для другого — смерть, — заметил Майкрофт, с возмущением глядя на брата. — Пока он волнуется, я рискую заработать еще одну язву в своем бедном животе, к которому вы оба проявляете столь нездоровый интерес.

— Язву?

Я вздохнул и потянулся к своему медицинскому саквояжу. Если Майкрофт не собирается идти к врачу, я могу сам осмотреть его, пока он слишком измотан, чтобы сопротивляться.

— О, не стоит беспокоиться, — сказал он, когда я подошел к нему.

Но тут же понял, что лучше смириться, и я приступил к осмотру. Тем временем Холмс попросил миссис Хадсон приготовить нам кофе.

— Ваше сердце стучит так, будто там дерутся два пьяных боксера, а давление подскочило на такую высоту, что с нее можно увидеть ночной поезд до Глазго. Вы обязаны следить за собой. Иначе рано или поздно загоните себя в гроб.

— Вы правы, доктор, — согласился он. — Но, к счастью, у меня не очень тяжелая работа.

— Я пропишу вам диету и строгий режим.

— Тогда мне придется пристрелить вас как врага короны.

— Или будете выполнять мои указания, или ляжете в могилу — выбор за вами.

— Ваш кофе, — объявила миссис Хадсон, появившись в дверях с подносом в руках.

На ее лице застыло неодобрительное выражение. Оно давно уже сделалось привычным, своеобразным дополнением к обстановке в нашей гостиной на Бейкер-стрит, вместе с пепельницей в форме башмака и высушенной головой, которой Холмс затыкал вместо пробки пороховницу. Впрочем, именно художественный беспорядок в комнате более всего и огорчал нашу добрую хозяйку.

Майкрофт совершенно по-детски ухватил с подноса булочку и целиком запихал ее в рот.

— Может быть, пора уже перейти к более важным вопросам, чем мой вес? — спросил он, прожевав угощение. — Как бы ни радовала меня ваша забота, я проделал этот неблизкий путь отнюдь не ради того, чтобы посплетничать с вами, словно пожилые леди на скамейке в парке.

— Ты удостаиваешь нас своими визитами лишь тогда, когда империи грозит опасность, — согласился Холмс. — Что стряслось на сей раз? В казначействе потеряли ключи от хранилища? — Он выдержал эффектную паузу и добавил: — Опять?

Детектив выбрался из-под вороха бумаг и подошел к камину, чтобы раскурить трубку. Предстояло длительное обсуждение, невозможное, в его понимании, без табака.

— Джентльмены, — несколько театрально начал Майкрофт, — известно ли вам, что такое естественный отбор?

— Выживание наиболее приспособленных, — ответил я. — Дарвинизм. Учение о приспособлении живых организмов к окружающей среде.

— В общих чертах, доктор. Хотя с того времени, как Дарвин написал свои труды, мы проделали большой путь.

— Что ты подразумеваешь под словом «мы»? — поинтересовался Холмс.

Майкрофт удобнее устроился в кресле, которое благополучно пережило это испытание.

— Полагаю, вы понимаете, что в этом деле замешан наш Департамент.

Последнее слово он, казалось, произнес с заглавной буквы.

— Разумеется. Достаточно увидеть многозначительную гримасу на твоем лице. Мне придется еще раз заверять тебя в лояльности Ватсона?

— Надеюсь, что до этого не дойдет, — вмешался я.

Мы с моим другом уже немало сделали ради благополучия королевы и всей страны, и я полагал, что моя репутация больше не подлежит сомнению.

— Нет, конечно, — согласился Майкрофт. — Я уверен, что вы понимаете, когда можно рассказать о ваших приключениях, а когда следует держать блокнот закрытым.

О том, что я обязан так поступить, он, к счастью, не упомянул.

— Тем не менее, — продолжил Майкрофт, — лишь горстке людей известно о существовании Департамента. Как вы знаете, я часто работал на правительство и делал все от меня зависящее во имя защиты национальных интересов. Рано или поздно мои полномочия должны были расшириться. Мой опыт и глубокие познания пригодились, когда возникла необходимость в создании особой экспертной службы — Департамента. Он контролирует ход различных научных исследований, представляющих потенциальную опасность, и использует для этого самых разных агентов, зачастую даже не подозревающих, на кого они работают. Как директор Департамента я отвечаю за всю его деятельность и сам подбираю исполнителей. Я представляю руководящий центр всей агентурной сети.

— А руководящий центр в правительстве? — спросил Холмс. — Что там думают обо всем этом?

— Не стану скрывать, что прекратить межведомственные распри было непросто, — признал Майкрофт. — Но это главное условие, при котором я соглашался занять пост. Я действую вне зависимости от изменений в политике и общественном мнении. Я поступаю так, как считаю необходимым, и добиваюсь решения тех проблем, которые видятся мне наиболее важными.

— И эволюционная теория входит в их число? — не удержался я от вопроса.

— Естественно. Каждый раз, когда происходит прорыв научной мысли, правительство обязано уделять ему повышенное внимание. Будьте уверены, что и в других странах поступают точно так же. Вы правы, доктор Ватсон, выживает наиболее приспособленный. Но можно ли использовать эту силу природы? Управлять ею? Представьте себе, что было бы, если бы мы могли вызвать нужные изменения, а не дожидаться их?

— Не вижу никакой выгоды.

— Действительно не видите? Я надеялся, что вы, как бывший солдат, сразу поймете. Вспомните те ситуации, когда человек находится в неблагоприятных для жизни условиях: в знойной пустыне или океанских глубинах. Подумайте, чего мы достигнем, если он сумеет приспособиться к среде, если она станет для него естественной, вместо того чтобы угрожать его существованию. Ни одна страна в мире не сможет сопротивляться нам, мы будем иметь преимущество на любом театре военных действий.

Подобные идеи были настолько чужды мне, что, признаюсь, я не сразу нашелся с ответом. Есть ли предел человеческой гордыне?

— Мы не должны изображать из себя Господа Бога, Майкрофт, — сказал я наконец.

— Ах, с какой радостью я руководствовался бы в своей работе соображениями морали, — усмехнулся Майкрофт. — Но мне давным-давно пришлось отказаться от подобной роскоши. Вы должны понять, доктор, что в моем положении нет такой идеи, которую я не обязан рассмотреть с практической точки зрения. Допустим, это противоречит моим убеждениям, но что делать, если Германия поставит под ружье солдат, имеющих биологическое преимущество перед нашими? Легко ли будет мне жить с моим мировоззрением, когда враг начнет уничтожать моих соотечественников?

— Но должен же быть какой-то предел. Разве мы не обязаны всегда соблюдать некие основополагающие принципы? Не станем же мы замышлять зло лишь потому, что наши соседи могут поступить точно так же?

— Добро пожаловать в реальный мир, доктор.

— Что, если мы согласимся принять прагматический характер твоей работы и перейдем к делу? — предложил Холмс, который предпочитал факты любой теории.

— Действительно, — с видимым облегчением согласился Майкрофт. — Я лишь хочу заметить, что доктор не возражал бы так категорически, если бы эта идея нашла применение в медицине. Представьте себе, что человек благодаря усовершенствованию больше не будет подвержен никаким болезням. На самом деле именно этот довод убедил одного из моих экспертов присоединиться к исследованиям.

Я перехватил взгляд моего друга, умолявший не перебивать рассказчика, и сел в кресло. Майкрофт вернулся к первоначальной теме.

— Думаю, вам не нужно объяснять, кто такой доктор Чарльз Моро.

Картина, которую это имя вызвало из глубин моей памяти, ничуть не улучшила мне настроение.

Чарльз Моро был выдающимся физиологом и вивисектором, получившим мировую известность благодаря новым, оригинальным научным идеям, а также горячности, с которой он их отстаивал. Его крушение было внезапным, но, по моему мнению, вполне заслуженным. К тому же очень хорошо организованным.

Один журналист, воспользовавшись подложными рекомендациями, занял должность ассистента в лаборатории Моро. Работая вместе с доктором, он стал свидетелем ряда жестоких экспериментов над животными, не имеющих строгого научного обоснования. Монография, в которой Моро собирался обобщить результаты своих опытов и посрамить многочисленных скептиков, также не объясняла смысла этих действий. Журналист позже оправдывался тем, что не мог помешать доктору, не выдав при этом себя. Он хотел собрать как можно больше доказательств противозаконной деятельности Моро, чтобы добиться общественного осуждения, а возможно, и судебного процесса над ученым. Неизвестно, в этом ли заключалась истинная причина его молчания, или он просто поступился принципами ради написания сенсационной статьи.

Тем утром, когда должны были опубликовать монографию Моро, ассистент выпустил из клетки подопытное животное, молодого лабрадора. У собаки была выстрижена шерсть, а кожа испещрена шрамами и следами уколов. Вой несчастного пса привлек внимание прохожих, но потрясенная толпа не сумела ни успокоить, ни хотя бы поймать его. Охваченный страхом лабрадор выбежал на дорогу, где его мучения прекратились под колесами проезжавшего мимо кеба. Это происшествие породило в столице массу слухов и подозрений, и в конце концов встревоженные горожане направились к дому Моро в Гринвиче. Открывшаяся их глазам ужасная картина навсегда погубила репутацию доктора.

Журналист написал статью, а издатель при первой же возможности напечатал ее, вызвав новый взрыв возмущения опытами Моро. В глазах публики ученый в один миг лишился всех достоинств, которыми, возможно, когда-то обладал. Лондон оказался слишком мал, чтобы укрыться от ненавидящих взглядов. Доктор отправился в плавание к неизведанным землям, провожаемый насмешками и угрозами соотечественников.

— Уж не хотите ли вы сказать, что Моро работал на вас? — удивился я.

— Тогда еще нет, — уточнил Майкрофт. — Но журналист, разоблачивший его, был моим агентом.

— Еще нет? — переспросил Холмс.

Майкрофт усмехнулся:

— Не следует забывать, что при всех своих очевидных ошибках Моро оставался гениальным ученым, и как бы ни были предосудительны его методы, они, безусловно, заслуживают пристального внимания.

— Насколько я помню, — заметил я, — в опубликованной монографии не было ничего, кроме псевдонаучной чепухи. Вы лишь напрасно потратили силы.

— Мой дорогой доктор, — сказал в ответ Майкрофт. — Не стоит верить всему, что печатают в газетах.