Галина Гончарова

Ветана. Дар смерти

Глава 1

Я шла по городу. В душе кипела и искрилась радость. Жить! Как же хорошо жить! Смотреть на небо, радоваться солнцу, улыбаться новому дню, видеть игры детей и даже — да! — нюхать цветы шиповника.

Потянулась к кусту и от души вдохнула аромат цветка. Рвать его не хотелось, нет. А вот остановиться на секунду и унести на губах сладость пыльцы и нежный запах розового цвета… Мгновение, всего лишь мгновение, но это — мое. И я счастлива. Здесь и сейчас я довольна и спокойна. И не скажешь, что этой ночью меня хотели убить. А я иду по улице и мечтаю о том, как войду в лечебницу и стану учиться и помогать людям…

Разве это не счастье?

Лечебницу я увидела издали. Приземистое одноэтажное здание из белого камня с зеленой крышей. Еще Алетар Раденор ее строил, и строил — на века. С тех пор перекрывали крышу, меняли двери и окна, ремонтировали перегородки из дерева, а вот каменный каркас как стоял, так и стоит. И еще века продержится. Раденоры вообще выделяют достаточно денег на лекарей.

Я положила руку на бронзовую ручку. Поморщилась. Вымыть не могли? Под пальцами появилось неприятное липковатое ощущение. Так бывает, если металлическую вещь долго не чистить.

Грязь. В лечебнице? Мне это уже не нравилось. Но порог я переступила со всей решительностью. В конце концов, у работающих здесь людей есть дела и поважнее, чем начищать дверные ручки, верно?

В нос бросилась смесь запахов. Щелока. Сильный и едкий. Крови и гноя. Не менее сильный. Болезни. Поверьте, больной человек тоже пахнет своим особым запахом, запахом боли и страха. И сейчас все это ударило мне в лицо. Я пошатнулась и покрепче схватилась за дверь, чтобы не упасть. А на пальцах вновь остался неприятный липкий след.

И что тут происходит?

Лекаря я узнала по зеленой развевающейся накидке. Цвету жизни. И ухватила за рукав.

— Где я могу найти господина Тирлена?

— Он на обходе…

— И где это?

— В северном крыле. По коридору, третий поворот направо, еще раз направо и шестая дверь.

Лекарь вывернулся из моих рук, а я медленно пошла по коридору. Лечебница была устроена именно так. Один большой широкий коридор, от которого в обе стороны открывались двери.

За одной пили взвар несколько больничных служителей, за другой на койках лежали люди. Сколько же их! Мужчины, женщины, дети…

Страшно. Мне очень-очень страшно. Я медленно шла, оглядываясь по сторонам.

Вот в той палате женщина сидит на койке рядом с пожилым мужчиной, и до меня долетели слова:

— …обязательно поправишься…

В другой девчонка — явно служительница — командовала пожилой женщиной:

— Ну-ка хватит лениться! Надо двигаться, иначе потом не встанете. Слезайте, госпожа…

А из соседней двери несло такой болью, что я невольно замедлила шаг. И охнула. За этой дверью сидели трое. Мать, отец, ребенок. Болел малыш, и ему было плохо, очень плохо.

Сила заметалась внутри меня, полосуя когтями внутренности, словно раненый зверь. И я не сдержалась. Ну что такого? Я же просто загляну.

На скрип двери повернул голову только отец. Так…

Рофтеры.

Есть такая народность без земли. Черноволосые, смуглые, с карими или черными глазами, они кочуют от города к городу. И надо сказать, их не очень любят. Всякие попадались — и вороватые, и нагловатые…

Почему не извели?

Народ рофтеров владел какой-то своей магией. И провидицы, и вещуньи, и ведьмы. И проклясть последние могли так, что костей не соберешь. Случалось пару раз. После этого желание загонять рофтеров в какие-то рамки пропало даже у самых упертых.

Сейчас передо мной сидели типичные рофтеры.

Красная рубашка и черные штаны у отца, черная кофта и алая широкая юбка у матери, по спине струятся черные косы, извиваясь змеями на постели, на плечи наброшена шитая шелками шаль. Сидят родители над больным малышом. И не так уж важно, к какому они принадлежат народу. У горя нет национальности.

— Что с малышом?

— А вы кто?

— Ветана. Лекарка. Сегодня здесь первый день, — спокойно представилась я. — Господин?..

— Арахо. — Мужчина явно смягчился. — Никто не знает, госпожа. Сын весь горит в лихорадке, уже несколько дней, судороги, тошнота, рвота… Яра с рук его не спускает…

И верно, выглядела женщина так, что саму в гроб укладывать можно. Глаза запали, на лице только нос и скулы, кожа желтая…

Если ребенок умрет, она уйдет за ним, — подсказало нечто внутри. — Это ее единственный сын, ты же видишь…

Видела. Каким-то чудом видела и могла дать лишь одно объяснение. Моя сила выходит на качественно новый уровень. Хорошо это или плохо — подумаю потом. А пока…

Я шагнула вперед, мягко коснулась запястья малыша. Темного крабом, ему же года три, жить и жить! Женщина дернулась, как от удара.

— Вы… Кто?!

Она даже не слышала, о чем мы говорили. Я нащупала пульс ребенка. Едва-едва, тоненький, нитевидный, если не вмешаться здесь и сейчас — для него уже не будет ни там, ни потом.

— Ветана. Лекарка. Встань.

Откуда в моем голосе эти нотки? Но я сейчас разговариваю как бабушка.

Мать могла орать, могла гневаться, ее могли не слушаться, но когда говорила бабушка, все замолкали и беспрекословно выполняли ее приказы. Просто потому, что понимали — так надо.

Женщина поднялась, глядя на меня, как птичка на змею. Может, и так, но сейчас мой яд — целебен.

— Дай я осмотрю его.

— Я…

— Клянусь, он не умрет.

И столько уверенности звучало в моем голосе, что женщина всхлипнула. А я ведь и правда могла это обещать. Знала, что говорю правду, и она почувствовала ее в моих словах. Здесь и сейчас.

На руки мне легло тоненькое тельце. Горячее, словно его только что вынули из печи. Боги, если бы вы не привели меня сюда, через десять-двенадцать часов все было бы кончено.

Пальцы легли на затылок малыша. Под прикрытием растрепанных мягких волосенок по ним побежали искорки. Почти незаметные, родители их и не увидели.

Да. Воспаление мозга [Менингит (прим. авт.).]. Бывает такая гадость, дети на нее податливы. А вот выживают немногие. Даже взрослые умирают, что уж там такие малыши.

Для проверки я согнула ребенку ногу. Попробовала. Ага, как же, размечталась… С тем же успехом можно пальцами полено гнуть. Мышцы словно железные [Симптом Кернига (прим. авт.).]. Вот и сыпь на теле, характерная такая… На закрытые веки надавливать даже не стала. И так понятно, что это. Зачем мучить ребенка?

Перевела взгляд на родителей. На господина Арахо.

— Сейчас вы возьмете свою жену и накормите. Можно — насильно. Я побуду с ребенком, пока вы не вернетесь. Обещаю, на шаг не отойду.

Мужчина нерешительно коснулся женской руки.

— Яра…

Женщина дернулась, словно лошадь, которую кнутом ожгли. И я поняла, в чем дело. Не верит. Никому не верит. И боится, что уйдет, а ребенок тут же умрет. Она чувствует его, словно себя. И знает, что только ее жизнь поддерживает его силы.

Да, и так бывает. Если любишь человека, сможешь удержать его над пропастью. Только вот я — маг жизни. И этой пропасти даже не замечу.

— Нет! Я не…

Я видела женщину насквозь.

— Обещаю: он не умрет.

Яра сверкнула глазами, но я покачала головой.

— Если он умрет — убьете меня. Хотите, напишу расписку? Господин Арахо, накормите жену! Там у лечебницы торгуют супом из моллюсков — две минуты туда, две обратно. Пять, чтобы его съесть.

Женщина вдруг шагнула ко мне. Взяла за руку, посмотрела… так…

— Он правда не умрет?

И столько надежды было в ее глазах, столько веры! Она и в храме, наверное, на Бога так не смотрела.

— Как зовут малыша?

— Диан. Моего мальчика зовут Диан.

Я медленно опустила ресницы.

— Клянусь — он будет жить. Своими будущими детьми клянусь! Чтоб мне ни одного не родить.

Да иди ж ты, дура! У своего ребенка время отнимаешь!

Я едва дождалась, пока за ними закроется дверь.

Положила Диана на кровать, отметив серую застиранную простыню и дырки на ней, и коснулась ладонями исхудавшего личика.

— Прости, малыш.

Ладони накрыли виски Диана. Сила гремела и перекатывалась внутри, словно безумный водопад на реке, и я покорно отпустила ее на волю. Это было вовсе не так, как с маркизом. Нет. Там требовалось встряхнуть все тело, теряющее желание жить. Здесь же…

Легче, намного легче.

Дети вообще больше тянутся к жизни. Они знают, что смерти нет, и это замечательно. Диан не кричал, не стонал и не дергался. Он просто вжался головой в мою ладонь так, что я на миг даже испугалась: показалось, что пальцы, прорвав кожу, впиваются в самую кость.

Но — нет.

И я знала, что сейчас творится внутри малыша. Почти видела, как золотистые искорки бегут по его жилам, как с кровью проникают в самые отдаленные уголки тела, выжигая нечто вроде гадких черных точек. Убивая самую суть заразы. Но это еще не все. Надо убрать последствия. Иначе малышу придется плохо, очень плохо…

Я направила силу туда, где она была нужнее всего. У Диана будут явные проблемы со зрением, когда он выздоровеет. А мы вот так, осторожненько, уберем лишнее количество жидкости. Ее сейчас не хватает в теле, а она тут скопилась. Иди отсюда, милая, рассасывайся. И вот тут беда. Нет, судорог у ребенка тоже не останется. Делать — так до конца…