В последний рабочий день апреля, накануне майских праздников, эпопея с анализами наконец окончилась. Вечером, после работы, Маша зашла к врачу, чтобы получить финальный вердикт и с чистой совестью пойти домой и собираться на отдых: Геля с Геной и детьми еще вчера уехали на дачу готовиться к традиционным майским шашлыкам, которые ежегодно открывали теплый сезон для всей компании. Договорились, что Гриша заедет за Машей на следующий день с утра, и они вместе прибудут наслаждаться первыми теплыми деньками.

В этот ее визит к врачу все как-то сразу пошло не так. Сначала Маша попала в очередь у кабинета гинеколога: желающих убедиться в своем женском здоровье в этот пятничный вечер было необычно много. Потом пришлось долго ждать решения врачебного вердикта. Доктор внимательно рассматривала собранные Машины анализы, то и дело возвращаясь к тем или иным собранным в общую кучу бумажкам, потом, извинившись, куда-то вышла и вернулась минут через десять с коллегой-мужчиной. Машу попросили лечь в кресло для осмотра, что очень ее расстроило: она не любила и стеснялась гинекологов-мужчин. Но врач, Маргарита Борисовна, настояла на своем, объяснив необходимость дополнительного осмотра строгой врачебной необходимостью.

Напряжение в воздухе нарастало. Маша изрядно струхнула, видя, как врачи долго осматривают ее, переглядываются, негромко обсуждая ситуацию рваными, одним им понятными предложениями с массой специальных терминов.

Когда ей разрешили слезть с кресла и попросили подождать в коридоре, Маша послушно оделась и вышла. Достала телефон, хотела побродить по соцсетям, но привычный интернет-серфинг так и не смог отвлечь ее от напряженного ожидания развязки. К тому же руки были потные, подрагивали и она то и дело промахивалась при пользовании сенсорным экраном. В конце концов плюнула, решила спрятать телефон и просто посидеть, подождать, пока вызовут.

В этот момент ей позвонила Геля, которая знала о ее сегодняшнем визите в клинику и волновалась за подругу.

— Ну, чего там? — нетерпеливо перешла сразу к делу она. — Что там тебе Маргарита сказала?

— Да ничего пока не сказала. Тянут чего-то, шушукаются. Обещали позвать. Сижу вот под дверью, трясусь, — коротко ввела подругу в курс дела Маша.

— Да не трясись ты раньше времени, все будет хорошо, — постаралась успокоить Машу Геля. — Давай я тебя отвлеку. Прикинь, мне сегодня Петр звонил.

— Какой Петр? — не сразу поняла, о ком речь, Маша.

— Ну Петр Яковлевич, муж Резеды.

— Да ты что? — удивилась Маша. — Вот не ожидала! Что ему нужно?

— Резеде работу ищет.

— Она поправилась, что ли?

— Ну не совсем, как он говорит. Ноги не слушаются. А все остальное нормально уже вроде. Но ногами, он сказал, еще заниматься и заниматься.

— И чего ты ему сказала? — заинтересовалась Маша.

— Конкретного ничего пока. Обещала с тобой поговорить.

— Надо будет набрать ее после праздников, поболтать. Хорошая она баба. Может, и придумаем чего для нее, — задумчиво сказала Маша. — Я давно хотела человека дополнительного. Не в офис, на удаленке как раз. Для поиска новых клиентов, продвижения нашего агентства в соцсетях. Вот если бы она согласилась…

Из приоткрывшейся двери выглянула Маргарита Борисовна и пригласила Машу в кабинет.

— Все, Гель, не могу больше, — торопливо закончила разговор Маша. — Потом наберу, как от врача выйду. Пока!

Через пятнадцать минут Маша вышла из кабинета врача другим человеком. Есть такое заношенное, банальное выражение: «Жизнь разделилась на до и после». Вот ровно так и произошло с Машиной жизнью, после того как она узнала, что в районе самых важных женских органов у нее найдена опухоль, происхождение которой непонятно, но она в любом случае требует срочного оперативного вмешательства. Надо ее как можно быстрее удалять и исследовать. Ибо медицинская статистика по таким опухолям свидетельствует не в Машину пользу. И дети, в смысле обзаведение ими, ей пока противопоказаны — потому что изменение гормонального статуса может привести к росту опухоли или к рецидиву после ее удаления.

Это был удар. Не то чтобы Маша хотела детей — прямо вот сейчас ей и не от кого было их заводить. Но она была очень напугана: и опухолью, и возможной своей женской неполноценностью. Опухолью, конечно, больше. Она панически боялась всяких медицинских манипуляций, а уж перспектива того, что ее разрежут и кусок из нее достанут, вообще повергала ее в панику. Умом Маша понимала, что кусок этот лишний и может натворить больших бед, если она не предпримет срочных мер. Но от ужаса перед всеми этими новостями и предстоящим лечением с неочевидным исходом это совершенно не избавляло.

Ни на какую дачу Маша на следующий день не поехала. Сказалась больной, не открыла дверь заехавшему за ней Григорию, что-то вяло бормотала в ответ на расспросы Гели, чем изрядно ту напугала. Геля хотела было уже бросить своих на даче и срочно приехать к ней — Маша отказалась: ее так парализовал страх, что даже пятиминутный разговор по телефону представлялся ей большой проблемой. Хотелось молчать, лежать и не понуждать себя не то что ехать куда-то, но даже просто открывать глаза. Казалось бы, на фоне таких волнений должна была нагрянуть бессонница, но все оказалось ровным счетом наоборот: Маша легла и проспала с небольшими перерывами почти двое суток подряд.

Встала она по-прежнему напуганной, но хотя бы отдохнувшей, без учащенного сердцебиения где-то в районе горла и трясущихся, как у бывалого алкоголика, рук. Изрядную и единственную радость ей, пожалуй, сейчас доставляло только то, что на дворе были майские праздники и не было необходимости поднимать себя за шкирку из кровати и тащить в офис. Маша пользовалась этой возможностью вовсю: ела приблизительно раз в день, и то какую-то сухомятку, ходила в ночной рубашке, нечесаная, неумытая, целыми днями валялась с Пикселью под мышкой перед телевизором. И думала, думала, думала… Если не спала.

Понятно, что сначала мысли ее начинались и заканчивались двумя нехитрыми вопросами: как же так могло произойти и как теперь быть? Но тут разогнаться возможности не было: до появления результатов гистологического исследования по итогам операции особенной фактуры для рассуждений не было — чистый страх, да и только. Поэтому мысли, предоставленные сами себе, мчали ее дальше, к любимому во все времена вопросу о смысле жизни. Вот так вот, и не меньше.

В Машином исполнении вопрос этот касался в первую очередь работы. Личная жизнь у нее давно уже отсутствовала, хобби особенных не наблюдалось. Получается, если по каким-то делам о ней и стоит судить, так именно по рабочим.

Маше всегда казалось, что у нее лучшая работа из всех, что могут быть, работа мечты. Во-первых, она по душе. Во-вторых, отсутствуют обязаловка и начальники. И пусть она, работа эта, не приносит ей особых доходов, зато дает возможность испытать большое удовлетворение и желание с утра идти быстрее в офис, к новым делам, людям и задачам. В-третьих, ей очень повезло: она дарит радость людям, борется с человеческим одиночеством, помогает созданию новых семей. Так что работа не только приятная, но и очень полезная. Приходя к такому выводу, Маша ощущала прилив бодрости и сил, будто этот вывод имел значение в данной ситуации.

С другой стороны, кто их знает, эти пары? Маша соединяет их, а что происходит дальше? Может, через месяц-другой они разбегаются в разные стороны, проклиная агентство «Счастливая пара» вообще и Машу в частности, а также тот день и час, когда они встретились. И вся эта польза от созидательного труда — она ложная и дутая, обычное такое зарабатывание денег: я вас свела, деньги получила, а дальше — хоть трава не расти. И выходит, что толку от стольких лет ее жизни и работы — примерно ноль, если не минус.

Мысли мешались в голове. Настроение постоянно менялось: то Маша радовалась и бодрилась, что Вселенная, Господь Бог и иные высшие силы не могут не присмотреть за таким важным и полезным человеком, как она, несущим столько добра людям. То, наоборот, падала духом, ощущая себя паразитом и лишним человеком, зря коптящим небо и путающимся у мироздания под ногами.

По телевизору шел какой-то фильм, судя по деталям происходящего на экране — кинокомедия. У Маши не было сил следить за сюжетом. Но ТВ она не выключала: в тишине квартиры ей казалось, что вот-вот на нее упадет потолок, следом сложатся стены. И вопрос опухоли тогда решится сам собой, о ее зло- или доброкачественности узнает только патологоанатом.

Она лежала, грызла пошлые семечки (о, мама, видела бы ты этот подбородок в шелухе и забитые мелкими черными крошками межзубные промежутки!) и пыталась разговорить мироздание. «Дорогое мрзд! — вежливо и немного заискивающе обращалась к нему Маша. — Тварь ли я дрожащая, как говорил классик, или право имею? В смысле, право жить. Достойна ли? Или это начало конца?» Маше стало грустно. «Следующий мой мужик должен быть сварщик, — собирая мусор с кровати, подумала она. — Связь с мозгом явно нарушена. Надо перепаять соединение».

На память ей невольно пришла история с отцом, ушедшим из жизни пару лет назад. Раковая опухоль в желудке была, по словам врачей, выявлена слишком поздно. Отца до поры до времени ничего не беспокоило. А потом так быстро покатилось все — как с горки: диагноз — операция — пара курсов химиотерапии — сильные боли и уколы наркотических обезболивающих — смерть. Она хорошо помнила, как мучился во время химии отец. В самом начале, еще после операции, когда злокачественный характер опухоли был только что подтвержден, он отказывался от лечения. Говорил, что хочет дожить сколько Богом отпущено и не мучить себя химиями и операциями. На активном лечении настояла мать: она очень любила мужа и старалась сделать все возможное, чтобы он выжил. Не помогло.