Вот и в этот раз сон приснился причудливый и странный: поди разгадай.

Приснилась бабушка, которая умерла много лет назад, Маша только-только институт окончила. Вроде бы сидит Маша на кухне, судя по всему, время действия — утро, так как на ней ее любимая длинная спальная майка, чашка кофе в руках, бутерброд на тарелке рядом — традиционный Машин завтрак. И ощущение, как всегда во сне: то ли сам участвуешь в событиях, то ли со стороны смотришь…

Бабушка заходит к Маше в квартиру, долго, кряхтя, переобувается и ходит по комнате, по коридору. Будто ищет что-то или просто осматривается тщательно. А потом говорит Маше укоризненно: «Марусь, что ж грязь-то у тебя такая! Приберись, да побыстрее. Скоро мужик твой домой придет, а ты баклуши бьешь». Маша осматривается по сторонам: и вправду грязно — весь пол засыпан каким-то мусором, мятыми бумажками, настриженными волосами. Маша бросает кофе, хватает веник, тряпку и начинает убирать. Под ноги попадается расческа. «Баб, не твоя?» — «Моя, конечно. Не мужика же твоего, он ведь у тебя лысый!» Маша поднимает расческу с пола, кладет ее на полку под зеркалом и продолжает уборку. Но мусор почему-то приклеен к полу, и каждую бумажку, клок волос приходится с большим усилием отдирать, чтобы положить в мусорное ведро. Она поворачивается извиниться перед бабушкой, позвать ее к столу, но видит лишь, как за той закрывается входная дверь.

Сразу после этого Маша проснулась в глубоком изумлении. Была суббота, в планах было отоспаться, но то ли сон, то ли биологические часы заставили ее проснуться в привычные восемь утра. Чистя зубы в ванной и потом готовя себе завтрак, Маша размышляла: что бы значил этот сон и кто такой упомянутый бабушкой лысый мужик, о чем это все? В конце концов плюнула, пробормотала себе под нос: «Приснится же ерунда всякая!» — и пошла в ванную краситься.

На эту субботу у Маши с Гелей было намечено празднование Восьмого марта. Казалось бы, странно праздновать этот праздник в последних числах месяца. Но в положенное для этого время у Гели заболел сначала сын, а потом и дочь, подхватившая от брата инфекцию. В то же время совсем его отменять не хотелось: хороший праздник, годный, подарки там, поздравления, приятные слова мужчины говорят. Так что «женский день» решили просто перенести.

Особых гостей не ожидалось: Маша, Геля с мужем и детьми и обязательный и бессменный Григорий. За пять лет работы коллектив сплотился, все буквально сроднились и при всей разнице интересов и биографий с удовольствием общались как на работе, так и вне ее. Традиционно Маша отвечала за торт, Григорий — за спиртное, за Гелей было все остальное.

За тортом пришлось ехать далеко, аж на Маросейку, где Маша покупала неизменный «Эстерхази» к празднику. Она сама очень любила это ореховое лакомство и с успехом подсадила на него всех остальных. Везти огромную коробку через весь город на метро очень неудобно, но Маша успокаивала себя соображениями о том, что изредка ради такой вкуснятины можно и пострадать. Тем более что вся компания всегда восхищалась вкусом и размерами торта, а также Машиным героизмом. Это было достаточным вознаграждением за труды: Маша была очень чувствительна и отзывчива на любое доброе слово в свой адрес.

Наконец она выгрузилась из маршрутки неподалеку от Ботанического сада, где рядом с одноименным метро находилась квартира Гели. Дом был совсем рядом с остановкой, надо было только перейти через дорогу, ухитрившись оказаться не обрызганной весенней грязью, летящей в разные стороны от проезжающих мимо автомобилей. Наконец путешествие из точки А в точку В, с заездом в С (за тортом) и Д (за любимым самодельным гранатовым соком на Алексеевский рынок, где им торговала приятная пожилая армянская чета) подошло к концу.

В прихожей на Маше сразу повисли дети Ангелины — восьмилетний Макс и пятилетняя Варвара, ровесница их агентства. Любовь у Маши с детьми была взаимной: они очень радовались визитам Маши, которая впадала, играя с ними, в сущее детство, а Маша очень нежно относилась к этой энергичной парочке — активной, смышленой и коммуникабельной. «Генины гены!» — как любил нехитро каламбурить их отец, каждый раз при этом поднимая палец кверху. Почему он так считал — непонятно. На отца, ленивого пузатого мужичка, который десять раз думал, прежде чем встать с дивана, они не были похожи точно. Но вежливая и неконфликтная Маша с таким утверждением не спорила.

Маша раздевалась в коридоре, пытаясь одновременно расстегивать молнию на сапогах и отвечать на град детских вопросов типа: «А в морской бой сегодня играть будем?», «А у меня зуб выпал, и я жду Зубную фею, как вы думаете, что она мне принесет?». Из кухни доносились аппетитное шкворчание от жарки чего-то вкусного и бубнеж Гели по телефону, в гостиной, похоже, уже встретились Гена и Гриша — оттуда долетали гитарные переборы и бессмертные строки песни «Поезд Воркута — Ленинград». Почему два молодых человека из обычных московских семей, не сидевшие и не привлекавшиеся, каждый раз, встречаясь, исполняли исключительно блатняк — науке было неизвестно.

Маша поспешила на помощь Геле, дети по дороге рассосались на просторах довольно большой квартиры: мать любила привлечь их к общественно полезному труду в виде «поди-подай-принеси», а они, как любые нормальные дети, старались от этого уклониться.

После завершающих хлопот по раскладыванию праздничных блюд из кастрюль в плошки от красивого сервиза Геля подвела Машу к столу — похвастаться.

Стол был живописен. Между приборами, парадными тарелками и бокалами были в изобилии разложены искусственные цветы из фольги, фигурные свечи, стоял букет красных гвоздик: Пасха в этом году была ранняя, букет Геля с Геной купить успели, а вот на кладбище не попали, вот и пригодились цветы. Картину дополняли огромные салфетки попугайской расцветки. Стол был небольшим, так что, с учетом украшений, гвоздики красными пушистыми подушками лежали на горлышках бутылок, а искусственные цветы пришлось выложить прямо на тарелки, поверх положенных туда же салфеток.

— Ну как? — гордясь своими декораторскими навыками, спросила Геля. — Нравится?

— Да, — в изумлении выдохнула Маша. — Ощущение такое, будто фею прямо нам на стол вырвало.

Геля крякнула от неожиданности.

— Какой же ты, Машка, человек! — обиделась она. — Вроде и похвалила, а вроде и поддела. Не разберешь тебя иногда.

— Ну ладно, я пошутила. Пойдем на кухню, помогу принести что нужно. Да и будем уже за стол садиться, — примирительно закруглила скользкую тему Маша. Когда речь шла о ней самой, чувство юмора Геле обычно отказывало.

Наконец стол был полностью накрыт, Геля объявила дежурное, стартовое «Приборы всем дадены, стаканы у всех нόлиты», детям были выданы салфетки, блатняк затих под строгим взглядом хозяйки. И празднование началось.

Одна беда была с праздниками у Гели: очень уж вкусно она готовила. Маша, как и другие гости, неизменно переедала и, если погода позволяла, сразу после стола шла на балкон передохнуть и немного переварить гору съеденной в гастрономическом угаре пищи. Мужчины курили, некурящие девочки просто дышали холодным по-вечернему воздухом. Дети обещанных игр не дождались: сбежали к дружественной соседке, где жили две девочки-двойняшки с удобным возрастом аккурат между Максиком и Варей.

Маша смотрела вниз, где в темноте и тумане, который совершенно не разгоняли уже зажегшиеся уличные фонари, сновали прохожие, и думала о чем-то своем. Геля рассказывала ей какую-то длинную историю, до которых она была страшно охоча, и не обращала внимания на невнимательно слушавшую Машу. Вообще в такие моменты Геля сильно напоминала Маше героиню романа «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура» Сэнди — девушку, которая умела говорить на вдохе и на выдохе и которая, если даже ее перебивали, потом восстанавливала свой рассказ ровно на том слове, где она его прервала. У талантливых писателей персонажи — на все времена, лениво думалось Маше.

— Гель, а у тебя гинеколог знакомый есть? — вспомнила о своем насущном вопросе Маша.

— Что-то случилось? — озабоченно спросила Ангелина.

— Да нет. Просто надо же иногда проверяться, вот я и решила, что пора, — не стала раньше времени вдаваться в подробности Маша. — Так есть или нет?

— Есть, конечно. Вообще, у любой нормальной женщины такой врач должен быть, — назидательно заметила Геля. — В понедельник напомни, я ее наберу, предупрежу о тебе.

* * *

Геля, в отличие от Маши, коренной москвичкой не была. Она родилась в Воронежской области, в маленьком городке — областном центре Коробчевск, отстоявшем от столицы Центрального Черноземья почти на три сотни километров, расположенном на самом краю области, на границе с Украиной. Мама ее была фельдшером в ветлечебнице (не то чтобы она сильно любила животных — хотелось пойти в человеческую медицину, но не срослось), отец работал в районном отделении газовой службы. По местным меркам Горные (такая у них была фамилия) являлись почти элитой — с хорошими заработками, с образованием. Так что Ангелина росла в достатке, посещала местную музыкальную школу и практически все доступные в местном ДК кружки. Девочка она была активная, энергичная, и просто шляться по улицам родители ей не разрешали, да она и сама не стремилась: с детства у Гели была мечта окончить школу и уехать в большой город. В Воронеж, например, о котором много рассказывали родители, а еще лучше — в Москву, предел мечтаний многих подростков из провинциальных городков.